Жизнь после смерти

      Талални и граф фон Кролок сидели в гостиной, где он пытался научить ее играть в шахматы. В дверь залы, прихрамывая вошел Куколь и прохрипел:       — Ваша милость, в замок залезли люди.       Граф оживился: столько еды за раз, Люцифер их точно не забыл!       — Кто? — спросил он. — Сколько их?       — Двое, ваша милость. Один старикашка, в чем душа только держится, второй — сопляк.       — Веди их сюда! И приготовь смежные комнаты. Встретим их как полагается, — ухмыльнулся граф.       — Фридрих, я, пожалуй, не буду им показываться на глаза, — задумчиво проронила Талални.       — Согласен. Мало ли что они придумают, — кивнул граф. Не желаю я, подумал он, чтобы с тобой случилось то же, что и с моей женой, девочка.       Талални обернулась летучей мышью и улетела под своды потолка, где уютно устроилась, чтобы понаблюдать.       Куколь ввел в гостиную этих любопытных. Один был тощим лохматым старикашкой с длинным красным носом и неопрятными усами, этакий бодрый сморчок, а второй — совсем молодой парень возраста Герберта, до того, как тот стал вампиром. В глазах у старикашки светился азарт и нездоровый фанатизм. Граф завел с ним разговор, из которого выяснилось, что старого мухомора зовут профессор Абронзиус. Профессор отчаянно врал, что пришел в замок в мышиной охоте, мол, летучую мышку заметил, а парень, наивно хлопая глазками, ему неловко подыгрывал. Фальшь от их вранья можно было распознать за версту.       Талални поморщилась. Графа все это весьма забавляло, и он задавал каверзные вопросы, заставляя профессора юлить и выкручиваться. Фон Кролок даже показал ему свою обширную библиотеку, от которой профессор пришел в полный восторг.       Наконец фон Кролок закончил издеваться над профессором и проводил его и его ассистента в их покои. Талални тихо следовала за ними. А недалеко от их покоев они столкнулись с Гербертом, который испугался, поскольку был в неведении, что в замок кто-то проник. Впрочем, его испуг тут же сменился восторгом. Талални поняла, что Герберт положил глаз на ассистента. Она осторожно залезла в мысли помощника и выяснила, что того зовут Альфред, и что Альфред полностью погружен в мысли о Саре, в которую успел влюбиться. Когда Герберт пошел в гостиную, Талални полетела за ним, где и приняла свой обычный вид. Герберт тут же начал делиться с ней своими впечатлениями.       — О, он такой красивый! — мечтательно сказал он. — Я бы с удовольствием обратил его и сделал своим.       — Герберт, боюсь тебя расстроить, но Альфред, так зовут этого парня, не по этому делу, — сумрачно заявила Талални. — Он весь в мыслях о Саре, я в них заглянула.       — Чертова Сара, я ее просто ненавижу! Мало того, что она все время торчит в ванной и издает эти кошмарные звуки, так еще и влюбила в себя этого красавчика! — буркнул Герберт. — Но я не отступлюсь!       — Ну, удачи тебе в нелегком деле, — усмехнулась Талални. — Только не отчаивайся, если не получится. Тут дело не в тебе, просто уясни себе это. Ты у нас — парень хоть куда.       — Спасибо! — Герберт был настроен очень решительно.       В это время раздался крик петуха, и в гостиную спустился граф.       — Пора спать, — сказал он.       Талални опять подумала про Сару и помрачнела. Сегодня она мельком увидела, как граф пьет из нее кровь. Он так нежно придерживал ее за плечи, что Талални взбесилась, когда эта картинка заново встала у нее перед глазами.       — У меня сегодня опыты, — заявила она.       — Опять?! — Фридрих пронзительно взглянул ей в глаза.       — Не опять, а снова.       Фон Кролок коснулся пальцем ее скулы.       — Я прошу тебя, дитя мое, будь осторожнее, — Талални показалось, что в его глазах промелькнула тоска.       — Я постараюсь, — она с усилием улыбнулась, обернулась летучей мышью и взвилась на чердак.       Талални сидела на чердаке и тихо радовалась. Сегодня она держала руку в солнечном свете целую минуту, прежде чем ее начало жечь. Она осмелела настолько, что подошла к чердачному окну и попробовала выглянуть наружу.       Солнце слепило и невыносимо жгло глаза. Мне нужны очки с затемненными стеклами, подумала она. И тут она увидела возле склепа, где спали граф и Герберт, какую-то возню. Она пересилила себя и пригляделась. Ну, так и есть.       Старый козел и его треклятый помощник пытались проникнуть в склеп. Явно не за тем, чтобы спеть спящим вампирам колыбельную. Ах ты, просраная многожопа, сучий промудопердун, недужить тебе сифилисом! Она пришла в ужас и заметалась по чердаку. Что же ей делать? Она не может выйти на солнце и предупредить Куколя!       Ее взгляд упал на плотную рогожу, лежащую на полу чердака. Талални схватила ее, обернулась ею с ног до головы. Попробую так, подумала она. Обходными темными путями она сбежала вниз. Весь двор был залит этим чертовым солнечным светом. Минута! Мне нужна всего лишь одна минута, в панике подумала она.       Талални выдохнула и кинулась наружу, пытаясь пересечь двор. Ее руки обнажились и попали в солнечные лучи. Видимо, при свете она двигалась недостаточно быстро и потеряла время, потому что ее обожгло так, что она почувствовала, как кожа слезает с ее рук. Это было невыносимо больно! Она зарычала и ворвалась в темную каморку Куколя.       — Куколь, чертов горбатый истукан, какого хрена ты тут расселся, идиот безглазый! — взревела она так, что Куколь подскочил до низкого потолка каморки и ударился головой. — Там в склеп лезут эти два живых урода! Догадайся, что они там делают!       Куколь побежал к склепу так быстро, как только мог. Талални прижалась спиной к стене и сползла, заходясь от боли в обожженных руках.       Когда Куколь вернулся, на его лице было облегчение.       — С их милостями все в порядке, ваша милость, — прошепелявил он. — Только крышки с гробов были скинуты. А старикашка застрял в окне и стал совсем синий, вообще никак не шевелится, я даже думаю, что он отдал концы. Прикажете его достать?       — Нет, пускай эта старая сволочь повисит и помучается, — буркнула Талални. — А ты следи, чтобы никто больше в склеп не проник. О, боги, как же больно!       — Госпожа, ваши руки…       Ее руки были больше похожи на куски мяса.       — Ничего, Куколь. Заживут, — прошептала Талални.       — Нет, ваша милость, так не годится. Вам нужна кровь. Человеческая, — пробубнил горбун, доставая нож. Ножом он чиркнул себе по ладони и подставил плошку, куда хлынула его кровь. Затем обвязал рану тряпкой и подал плошку Талални.       — Пейте, ваша милость.       — Спасибо, — еле ворочая языком, поблагодарила она и осушила плошку до дна. Боль в руках стала затихать, и они начали обрастать нежной кожицей.       — Вам надо поспать, ваша милость, — горбун поднял крышку люка, ведущего в погреб. — Идите, там вас никто не побеспокоит.       Талални на немеющих ногах вползла в темный, холодный, прекрасный погреб, где целиком и полностью отключилась.