7 Фотографий

Квартира, в которую я переехал, гораздо меньше и скромнее, чем у Виктора, но с другой стороны, мне она кажется более уютной и домашней. Серо-голубой хай-тек Никифорова меня иногда очень угнетал. Правда замечать его я начал только тогда, когда чувства к пятикратному чемпиону стали меняться. До этого мне ровным счётом всё казалось сказочным в окружении возлюбленного. Видимо, правдивы слова с милым рай и в шалаше, вроде так, я когда-то слышал из уст Бабичевой на одной из тренировок. А теперь, вот, шалаш — есть, а милого — нет. Всё не как у людей. В этой однокомнатной квартирке меня покорило большое и мягкое кресло, которое стояло у самого окна, там удобно сидеть, поджав под себя ноги и потягивая чай, смотреть на летнюю Питерскую ночь. Я распахиваю окно, и до меня доносится запах воды и цветущих деревьев. Смог и шум дорог, конечно, тоже разбавляют эти ноты, но я стараюсь концентрироваться на хорошем. Сегодня я перевёз сюда все свои вещи, и сейчас, оставив их стоять в коробках посреди комнаты, устроился в этом уголке уюта с чашкой чая. Мне сейчас легко и спокойно, как никогда, в голове, наконец, кристальная ясность и чёткость. После того, что я увидел и услышал в тот вечер на парковке, меня обуял такой гнев, вы даже представить себе не можете. Мало того, что Виктор, даже будучи со мной, с трудом удерживался от походов налево, так он, ещё и страдая чувством вины перед Плисецким, одаривал его машинами с эксклюзивными номерами в надежде на то, что тот смягчится и скажет что-то типа: Ой, ну всё. Теперь прощаю тебя, мне уже не больно и не обидно, что ты меня бросил. Как-то так, видимо. Глупо и чисто в духе Виктора. Не считайте меня материалистом, но мне жених из подарков только вещи покупал, да и то за компанию с собой, когда мы по магазинам ходили. На мой день рождения он мне подарил себя, объявив всем, что мы и правда, помолвлены. На новый год мне достался телефон уже с кучей загруженных в него фотографий самого дарителя, и на этом презенты заканчивались. А Юрио он купил подарок, который у меня на родине не многие высокопоставленные политики себе позволить могут, не то что мальчишка в шестнадцать лет… Причём играючи, легко, непринуждённо и вальяжно, продумав даже, что написать на номерном знаке, чтобы подросток был доволен и точно принял презент. Неудивительно, что всем рассказали эту ложь про покупку машины на гонорары, представляю, какой бы поднялся шум, узнай кто-то, что подарок ему сделал Никифоров. Тут уж даже самые моральные идеалисты поймут, что за красивые глаза такие подарки не делают. Фотографии, думаю, тоже сохранились не по забывчивости, как я считал, а потому что их владелец не смог от них избавиться — рука не поднялась. Всё это и ещё много чего другого мелькало у меня в голове, пока я ехал в такси на нашу квартиру. С парковки я сломя голову бросился из здания, мне нужно было срочно уйти, иначе скандала и публичной ссоры было не миновать, а я меньше всего желал, чтобы в этом поучаствовала ещё и пресса. Но сдержаться бы вряд ли смог, если бы встретился с Никифоровым лицом к лицу. Поэтому я, спешно поймав такси, отправился к нам на квартиру. Оказавшись на месте, я скинул костюм, начал паковать чемодан, оставаться здесь вместе с Виктором не имело смысла, я практически сразу понял, что это конец, финиш, последняя капля для меня в том, на какую сторону должны склониться весы. Я влюблён в Юрио, влюблён так сильно, что готов в ноги ему упасть, лишь бы он взглянул на меня хоть раз так же, как на Виктора там на парковке. И, если меня ещё как-то сдерживало до сегодняшнего дня чувство вины и благодарности перед Виктором, то после увиденной сцены всё окончательно рухнуло. Да — я влюбился в другого. Да — я не сказал об этом сразу, да — я уже несколько недель скрывал эту правду, заставляя Виктора недоумевать. Но,больше за мной вины нет. Я не храню фото бывших любовников, не дарю им машины, не целую их на парковках, когда мой избранник должен быть несколькими этажами выше…. Хотя… «А не делал бы я этого, если бы, как Виктор, знал, что Юрий мне ответит?» — внезапно мелькнула мысль в моей голове. И омерзительно холодный и чёткий голос ответил: делал бы! Вещи, которые я держал в руках, засовывая на автомате в чемодан, выпали из рук. Конечно, делал бы, ведь я желаю Юрия с такой неистовой силой, что, кажется, кровь вскипит, коснись я его или поцелуй снова… И, если бы я знал, что есть хоть небольшой шанс на то, что я ему не безразличен, я бы целовал его, задаривал подарками и хранил целые коллекции наших совместных фотографий. На душу вдруг опустилась апатия. Горящий ещё минуту назад праведный гнев с шипением исчез под толщей осознания своей неправоты. Вина Виктора была лишь в том, что ему повезло немного больше и что он был раньше. В этом было всё дело, а не в том, что я лучше него. В эту минуту послышался щелчок замка на входной двери, и в зал ворвался Виктор прямо в обуви и с встрёпанными волосами. Он с непониманием и страхом оглядел открывшуюся картину, затем кинулся ко мне, хватая руками за плечи. — Юри, что произошло? Что это всё значит? Почему ты внезапно ушёл? Почему ты собираешь вещи? Что случилось? Он с тревогой заглядывал мне в глаза, желая понять, что происходит, и, видит Бог, ему безумно повезло, что он не пришёл на пятнадцать минут раньше, иначе, думаю, мы бы подрались. А теперь же я просто грустно улыбаюсь ему и, аккуратно отнимая его ладони от своих плеч, говорю: — Я съезжаю, Виктор. Сегодня переночую в гостинице, а завтра найду себе квартиру. Если ты не против, я хотел бы и дальше у тебя тренироваться, если же нет, то я улажу все дела и вернусь обратно в Японию. — Что?! Юри, что ты такое говоришь? Почему? Господи, я ничего не понимаю…. — на секунду он замолкает и, обрывая сам себя, говорит, — это Юра. Он тебе всё-таки что-то сказал? Меня словно током бьёт от произнесённого вслух имени Плисецкого, и перед глазами снова встаёт та сцена, на парковке. Я и хотел бы бросить в лицо Виктору обвинения, сделать ему больно, выместить свою обиду, но вовремя вспоминаю, что такой же, точно такой же, как он, я сам. — Нет, не Юрий. Дело в том, что говорил ему ты, там, на парковке, возле подаренной тобой машины… Виктор отшатывается, закусывает губу, наконец, понимая, что произошло, закрывает ладонями лицо и опускается на высокий стул у барной стойки, разделяющей кухню и зал. — Ты нас видел. Он не спрашивает, констатирует факт сухим и хриплым голосом. Мне не нужно ничего говорить, я понимаю, что сейчас и здесь мы должны разрубить этот гордиев узел, иначе всё станет ещё хуже. — Виктор, послушай, я не только поэтому ухожу, ты должен кое-что знать. Я стараюсь подыскать слова и выражения, чтобы всё не казалось абсурдной комедией. Но меня выдёргивает из этих мысленных поисков прозвучавшая как гром средь ясного неба фраза Никифорова: — Влюблён в него, да? Я вскидываю голову и поражённо смотрю в его бездонные лазурные глаза, наполненные сейчас болью и виной. Бледные губы сложены в грустную улыбку, а руки безвольно опустились на колени. — Не смотри так удивлённо, мне не сложно было опознать у тебя свои симптомы. К тому же актёр из тебя не очень, поэтому сложить два и два было не тяжело. Он отворачивается и смотрит в сторону, слегка сжимая пальцами ткань брюк. — Ты давно догадался? Задаю я волнующий меня вопрос и стараюсь унять колотящееся сердце. — Недели полторы назад, может, неделю - недавно. Видимо, тебе стало совсем невыносимо, и ты не мог держать себя в руках. Он по-прежнему смотрит куда-то в сторону книжного шкафа в глубине комнаты и не поворачивается ко мне. — Нет, не поэтому, — решаю быть до конца честным. - Я... просто именно тогда я увидел ваши совместные фото на твоём планшете, те, что скрыты на рабочем столе. Он оборачивается и вскидывает светло-пепельные брови, в глазах изумление и какая-то искра. — Фотографии те, где мы… — Да, те самые, где ты его фотографировал во время секса, и не только. Я всё же не удерживаюсь от колкости. Ну, что ж, думаю, мне можно, как месть за историю с автомобилем. Виктор вздрагивает, как от брошенного за шиворот куска льда, в глазах появляется такое странное выражение, как у человека, болеющего лихорадкой или находящегося в алкогольном опьянении… — Юри, ты должен с этим бороться. Если ты хоть раз попробуешь его, больше не сможешь отказаться. Плисецкий хуже любого наркотика — он зависимость, от которой нет лекарства. Я пытался, пытался избавиться от этого, расстался с ним, уехал, начал карьеру тренера, начал серьёзные отношения с тобой, стараясь искренне открыться тебе и создать союз, не напоминающий по ощущениям ломку закоренелого наркомана. Но ничего не помогло! Ничего, ты понимаешь? Один взгляд на него, один звук его голоса, одно прикосновение губ - и я не властен над собой. Наши отношения начались как нечто легкое и несерьёзное, но очень быстро я осознал, что не могу без него. Он пробуждает во мне такие чувства и желания, что я тебе даже передать не могу. Те фантазии, что он позволял мне воплощать вместе с ним, Господи боже, мне вспомнить стыдно, но я дорожу этими минутами больше всего на свете. Это грех в чистом виде, порок и все круги ада вместе взятые. Всё это в его глазах, его теле, стонах, запахе… Я в изумлении слушаю Виктора, стараясь хоть как-то уложить эту информацию в своей голове. Но шум крови в висках заглушает эти попытки и позволяет пробиться только одной мысли: Виктор хотел излечиться мною. — Я был тебе нужен как антидот? Глухо спрашиваю я, и мой любовник трагично смеётся. — Нет, Юри. Я никогда не воспринимал тебя как антидот или панацею, я старался полюбить тебя сильнее, чем его, хотел найти покой рядом с тобой и душой, и телом. Я приложил невероятное количество усилий, чтобы не вернуться к Плисецкому. Чтобы начать всё с чистого листа. Но, увы, в последнее время мне всё труднее и труднее даётся самоконтроль в его присутствии. Особенно, когда я стал замечать, как ты на него смотришь. Всё, что говорит мой жених, оставляет на моём сердце глубокие рубцы. Я вижу его боль и искренность и верю, что он говорит правду. Верю в то, что он действительно старался, и поэтому я не имею права его осуждать. Шаг и ещё один, я кладу руки ему на запястья, аккуратно поднимаю к своим губам, целую невесомо, легко и, глядя в глаза, произношу: — Прости и ты меня, я не хотел, чтобы так вышло. Я думал, что люблю тебя, что это и есть — она — великая и настоящая любовь. Я хотел бы исцелить тебя и исцелиться сам, но я не могу. Возможно, я пожалею о своём решении, возможно, меня ждёт жалкая участь и печальный конец, но я должен испить эту чашу с ядом до дна. Я люблю его, как никогда не смогу полюбить никого другого. По щекам Виктора скатываются тонкие дорожки слёз, он, не моргая, смотрит мне в глаза и обречённо кивает. — Пусть будет так, Юри, возможно, тебе повезёт больше, чем мне, и ты не станешь бояться этого чувства, не станешь сбегать и сможешь сделать его счастливым, таким, каким не смог сделать его я… Я криво усмехаюсь словам Никифорова и качаю головой, мне ясно, что Юрий вряд ли полюбит меня. Или вообще посмотрит на меня как-то иначе, чем на глупого и неуклюжего японца, отбившего у него мужчину. — Это вряд ли, учитывая, что он до сих пор любит только тебя. Виктор закусывает губу, шумно втягивая носом воздух, и откидывает голову назад, прикрывая глаза. — Юри, не говори мне этого, иначе шансов на то, что я дам тебе фору, практически не останется. — Фору? Я непонимающе моргаю и смотрю на мужчину передо мной. Виктор отнимает свои руки и, поднявшись на ноги, подходит к окну, он долго молчит, касаясь рукой стекла и постукивая пальцами по поверхности, а затем, не оборачиваясь, произносит: — Раз мне не дано избавиться от этой зависимости, я предпочитаю умереть от неё, растворившись окончательно. Поэтому, если ты хочешь завоевать внимание Юры, тебе придётся для начала обойти меня. — Ты хочешь, чтобы он к тебе вернулся?! Мой голос прозвучал, наверное, громче, чем я хотел, и руки задрожали от нахлынувшей вмиг паники. Я вдруг понял, что совсем не подумал о том, что, когда уйду от Виктора, его уже ничего не будет удерживать от того, чтобы снова начать отношения с Плисецким, и вероятность того, что он ему откажет, равна нулю. Внутри всё похолодело, и я почувствовал, как по щекам покатились непрошеные слёзы, обличая мои слабость и страх. У меня нет шансов в сравнении с Виктором. Ни единого. — Прости, меня, но я не могу не попытаться, Юри… Ты должен понимать меня, как никто. Виктор, наконец, оборачивается ко мне, и его светлый облик на фоне ночного окна кажется вырезанным из бумаги, я сглатываю вставший в горле ком и произношу: — Попытаться? Виктор, это неравный бой, тут нечего пытаться — Юрий любит тебя и вернётся к тебе, у меня нет шансов… В ответ раздаётся мелодичный смех чемпиона, и я с удивлением смотрю на него широко раскрытыми глазами. — Плохо же ты знаешь Юру, если думаешь, что он бросится мне на шею, как только узнает, что мы расстались. Едва ли у меня шансов больше чем у тебя, скорее наоборот. Ты-то от него в Японию не уезжал, не бросал одного и не расставался с ним, предпочтя ему другого. Пока я пытаюсь вникнуть в сказанное Виктором, он подходит к бару, достаёт бутылку виски и, плеснув себе в бокал, отпивает внушительный глоток. — Оставайся дома. Куда ты пойдёшь посреди ночи, Юри? А завтра я найду тебе квартиру и перевезу вещи, в одном ты прав: когда понимаешь, что ничего не получается, надо прекращать бессмысленные попытки. Я буду и дальше тебя тренировать и постараюсь, чтобы твой переезд прошёл незамеченным прессой. Позже объявим о расторжении помолвки. Не думаю, что кому-то из нас пойдёт на пользу скандал или прекращение сотрудничества. Просто запомни — теперь я твой соперник. И я привык получать золотые медали. Голубые глаза моего теперь уже бывшего жениха сверкают льдом поверх бокала с янтарной жидкостью, и я понимаю, что и ему, и мне сейчас очень полегчало, мы словно сбросили тяжёлые и неудобные костюмы и обрели цель, к которой будем стремиться. На другой день мой переезд всё же свершился, и вот, оставшись один, я могу с ясностью для себя признать: несмотря на то, что затея моя кажется полностью провальной, я приложу все усилия, чтобы добиться внимания Плисецкого или хотя бы его расположения для начала. У меня нет выбора, поскольку жить без него я вряд ли смогу. Слишком глубоко он во мне. Слишком горячо и болезненно, словно вирус. И я согласен с Виктором — лекарства от него не существует. Размышления прерывает дверной звонок, видимо, я всё-таки что-то забыл, раз Виктор приехал снова. Кроме него некому. Пока что никто не знает, что мы расстались и я переехал. Поэтому в глазок я не смотрю, а просто молча открываю двери. В ту же секунду пол словно расступается под моими ногами, и я, чтобы не рухнуть в бездну, хватаюсь рукой за косяк. На пороге стоит Плисецкий, его зелёные глаза мечут молнии, а спрятанные в карман толстовки руки стопроцентно сжаты в кулак, волосы выбились из-под капюшона, а на точёном лице выражение, которое не предвещает мне ничего хорошего.