Насколько хватит твоего воображения. Ч. 2. Бесконечно

Однажды все частицы мозаики сложатся в одно полотно, а элементы пазла займут свои места. Ты с легкостью глянешь назад и поймешь, что все когда-то сделанное тобой обрело смысл только в настоящем моменте, и только таким образом, а не иначе, можно было попасть туда, где ты сейчас стоишь. Начало февраля 2011 года. Игрушечная пирамидка в пять радужных слоев, нанизанных кольцами, падает на пол в проходе самолета, забитом вереницей выходящих. Женщина средних лет азиатской внешности – с ребенком на руках – оборачивается в тот момент, когда другая – моложе и миниатюрней – поднимает и передает игрушку назад. Китаянка мельком благодарит и сторонится, заглянув в лицо спутницы, а та, кивнув в ответ, обходит мать с девочкой и следует за неспешной очередью. Всем прибывшим добро пожаловать в лос-анджелесский аэропорт. На втором этаже обновленного и светлого терминала в зале выдачи багажа женщина с ребенком останавливается возле транспортерной ленты и напротив вновь замечает соседку по самолету. Та смотрит в сторону, но как будто сквозь карусельный раздатчик, нахмурившись и поджав губы, отчего ее лицо с ровным длинноватым носом и высокими скулами кажется только жестче. Пересадив дочку с одного бедра на другое, китаянка бросает взгляд на новую порцию выезжающих чемоданов и подходит ко второй женщине, поприветствовав и назвавшись Барбарой Линг. БАРБАРА: Вы Фейт Луна? Спутница по рейсу, словно очнувшись, удивленно и отчасти испуганно бросает взгляд на китаянку, оглядывается по сторонам и часто качает головой. Их поклажа выплывает и ловится почти одновременно, и девочка начинает капризничать, когда мать ставит ее на пол, приговаривая: «Тише, Зои, мама на работе». Хмыкнув, другая женщина разворачивается в сторону эскалаторов, чеканя гладкий пол высокими шпильками, однако Барбара догоняет ее на полпути. БАРБАРА: Это же вы в фильме робота играли? ФЕЙТ: (пытаясь говорить с грубым славянским акцентом) Думаю, вы меня с кем-то перепутали, простите. БАРБАРА: (на секунду опешивает, но так же быстро оживляется) Мне понравился ваш фильм, честно. Я основатель фонда «Праведные сестры гордой Америки» и была бы рада... ФЕЙТ: (перебивает, съезжая в стандартное британское произношение) Я агностик и резидент Канады, сомневаюсь, что я вас заинтересую. БАРБАРА: (снова вслушивается, затем восклицает) Вот и хорошо, Америка – многонациональная и свободная страна, и я считаю, все мы, женщины на территории страны, должны поддерживать друг друга! «Праведная сестра» поднимает хныкающего ребенка на руки, а Фейт наконец замедляет шаг и разворачивается к ней. ФЕЙТ: (мигрирует в привычный американский северо-восточный/нью-йоркский акцент) Хорошо. Давайте помогу. Нагруженная пилотированием двух чемоданов на колесах, визиткой и тонной информации о фонде сестринской взаимопомощи, Фейт в сопровождении Барбары выходит наружу под навес терминала и отвлекается на смех неподалеку. Группа подростков притормаживает около встречающего мужчины с плакатом, улыбаясь и жестикулируя в его сторону. Фейт всматривается в надпись, но Барбара отвлекает ее, знакомя со своим мужем. Слова прощания и обещание поддерживать связь, и наконец Фейт остается предоставлена сама себе. Подходя ближе к мужчине, на плакате удается разобрать размашистым почерком промаркированное «Mad Moon/Чокнутая Луна». ФЕЙТ: (к встречающему) Роуз? В ответ на то, что его обозвали женским именем, мужчина улыбается, кивает и представляется ее водителем до места назначения, сворачивая плакат. ВОДИТЕЛЬ: (забирая чемодан и указывая в сторону машины) Она просила отвезти вас прямиком в офис. ФЕЙТ: (шагая рядом с водителем) К черту офис, я еду домой. Послеобеденное солнце нещадно бьет косыми лучами в салон автомобиля, что волей-неволей приходится щуриться, вглядываясь во многополосную трассу Сан-Диего и город вдали – такой же, каким он и был две недели назад. Только когда сменяется композиция бормочущей вполголоса местной радиостанции, Фейт резко поворачивается. ФЕЙТ: (указывая на магнитолу) А можно это выключить, пожалуйста? ВОДИТЕЛЬ: (заглушая музыку) Не нравится? Но они не так уж и плохи. Британцы, а у нас быстро набирают обороты. ФЕЙТ: (кивая) Да нет, нравятся. Даже более: мне понравится все, что они когда-либо еще напишут, забегая наперед... (вполголоса) Просто сейчас не хочу это слушать. Через полчаса с лишним она поднимается в квартиру, скидывая сумки и обувь в холле, и сквозь гостиную проходит на кухню. Двери в обе смежные с залом комнаты плотно и непривычно прикрыты, а на кухонном столе красуется записка – коммунальные менеджеры не преминули проверить свою собственность. Фейт проводит рукой по светлой, с выпуклым узором стене, нащупывая едва заметное углубление, оставленное в момент встречи пустого бокала с препятствием на линии его полета, и выглядывает в окно. Водитель до сих пор не уехал. Объяснением тому, что он ждет, со стороны коридора доносится приглушенный вызов мобильного, и Фейт плетется назад ко входной двери. ФЕЙТ: (выкопав телефон в сумке, принимает звонок) Привет, мы завтра можем встретиться? Эти перелеты меня аннигилировали, да и представление о внешнем мире срочно требует обновления после техноизоляции на острове. РОУЗ: (голос в трубке) Во-первых, с возвращением! Во-вторых, все самые важные новости я расскажу тебе сама, но не по телефону. Так что жду. ФЕЙТ: (устало улыбаясь) Предложение нейтральной территории обсуждаемо? Кафе, где-нибудь? РОУЗ: Хм-м-м. Ну давай так. Через пятнадцать минут в Blu Jam на Мэлроуз. Выкрашенное в бежево-белые тона и с летней площадкой, укрытой за холщовой и обитой деревянными планками оградой, одноэтажное здание выглядит абсолютно неказисто. Темный интерьер с грубой кирпичной облицовкой, открытыми стропилами крыши и, кажется, специально обшарпанным полом довершают впечатление о практичности и непритязательности кафе – Blu Jam славится неплохой европейской кухней и богатым меню завтраков в любое время суток. ФЕЙТ: (подходит к столику Роуз, замечая ее при входе вовнутрь) Должно быть, это действительно что-то весьма важное и срочное, если мой агент так страстно желает увидеться. Агентесса манит ее подойти ближе, отпивая кофе и одновременно многозначительно, но молча кивая. ФЕЙТ: (продолжает) И, похоже, сейчас она начнет громкими именами бросаться... РОУЗ: (тихо, но с вызовом перебивает) Роберт Эммс! ФЕЙТ: (присаживается напротив, пораженно кивая и придвигая вторую чашку ближе к себе) Вот как! Дай угадаю, меньше пятидесяти – его студия, больше пятидесяти – дистрибьюторы? РОУЗ: (триумфально мотает головой) Двадцать пять – он, пятьдесят – дистрибьюторы и еще двадцать пять – большая студия за руку притащила третьего инвестора, потому что у них дыра в следующем сентябре-октябре. ФЕЙТ: (кивает и делает глоток из чашки, вдумавшись) Сентябрь-октябрь... Генеральная съемка должна этой весной, крайний срок летом, уже стартовать. РОУЗ: (торжественно кивает) На июль запланирована. ФЕЙТ: Это хорошо... (считает на пальцах) Будет четыре месяца на предпродакшн. (улыбаясь, оживает) Черт, это и в самом деле хорошая новость! Роуз улыбается в ответ с выражением лица, какое может быть у самодовольного кота, припершего к двери хозяина придушенную мышь: мол, смотри вот и учись, как это делается. ФЕЙТ: Что насчет тебя? Ты в кастинг себя предлагала? Мы можем как-то повлиять на подбор актерской команды? РОУЗ: (медленно вертит головой из стороны в сторону) Это не инди-проект Дага, а высокобюджетное вложение. Боюсь, там мы ни на что не сможем влиять. У них сформировавшийся костяк топов и уже организованы вертикали, чтобы руководить наемным персоналом в триста человек. Только актеров – сколько там? ФЕЙТ: Двадцать шесть с именами и плюс еще массовка. В любом случае у них будет целая кастинговая группа. Попробуй. РОУЗ: (поджимает губы, на секунду поглядывая вверх) Хорошо. Я скажу, что моя клиентка кричит, топает ногами и рвет на голове волосы. ФЕЙТ: (смеется) Говори, что хочешь, лишь бы сработало. (указывая головой на бар) Заказывала что-то поесть? РОУЗ: Ах да! Я попросила их завернуть с собой один завтрак, знаю, что у тебя в холодильнике более пусто, чем в сердце у банкира. Фейт кивает с благодарностью и еще раз поглядывает в сторону бара, где двое тинейджеров напротив тихо переговариваются и бросают ответные взгляды. РОУЗ: И еще. Даг с Кевином очень амбициозно подходят к номинированию фильма по разным категориям, включая и те, куда можно тебя отправить. Я думаю, надо соглашаться и везде показывать свое лицо. ФЕЙТ: (кивает) Они говорили. И, честно, я верю в маркетинг от... (подмигивает и затем указывает пальцем на потолок) Так что будем участвовать. Роуз смеется, тоже направив указательный палец вверх, но затем резко смолкает, посмотрев на бар. Фейт оглядывается, когда подростки неуверенно, хотя и непреклонно, прошаркивают вторую половину расстояния от своего стола к ним. ПОДРОСТОК 1: Привет, а можно с вами сфоткаться? ПОДРОСТОК 2: (к Фейт) С вами одной только? (к Роуз) Извините. РОУЗ: (роется в сумке) Все в порядке, все в порядке. Я ее агент, мне тоже приятно. Фейт, кое-как поправив волосы и проведя ладонями по лицу, становится между парнями, оказавшись даже на каблуках ниже их ростом. Пара щелчков из телефона, и на экране его счастливого обладателя появляется картинка их трио. РОУЗ: (протягивает визитку подросткам) Если в сети будете выкладывать, будьте добры, с хэштетом Фейт Луна. Дав обещание, ребята прощаются, а Фейт, улыбаясь и покачивая головой, приземляется обратно за стол. ФЕЙТ: Зато я могу быть уверена, что у жанра научной фантастики есть будущее! РОУЗ: Поверь мне, юнцы, рассмотревшие обнаженную тебя со всех сторон на экране – это только начало. Далее и старики, и девочки-малолетки... – кто только не будет лезть на глаза и писать дифирамбы вперемешку с угрозами и жалобами. Уже пишут, и мы даже какое-то сумасбродное послание на твоем языке получили. (самодовольно) В общем, я обещала привести тебя на вершину, и я тебя туда приведу. Но вместо шутки в ответ Фейт сникает и отворачивается к окну. РОУЗ: (сменив тон, более серьезно и тихо) Он не звонил? И ты сама не связывалась? ФЕЙТ: (кратко мотнув головой) А что я скажу?.. Делайте аборт, блудная дочь передумала и решила вернуться? И как? РОУЗ: (после паузы) Все будет хорошо так или иначе. Просто знай, что у тебя все будет хорошо. Будто следуя подсказке суфлера, к ним подходит официант. Рассчитавшись за кофе и упакованный завтрак, женщины покидают кафе. ФЕЙТ: (шагая рядом с Роуз к парковке) Ты все-таки перешли мне то странное письмо, интересно глянуть. РОУЗ: Как хочешь. Я еще перекину расписание кинофестивалей и профильных голосований, начиная с ноября и до июля следующего года. Посмотришь. И оставайся все время на связи. Пантомимно отдав честь, Фейт прощается с Роуз и уходит к машине с водителем. Уложив затылок на дно ванны, она прислушивается к низким невнятным звукам, пропущенным толщей воды. Так же и отфильтрованные недавними впечатлениями былые поражения кажутся менее интенсивными и значимыми, отдаляясь в памяти к горизонту заурядных событий. Фейт выныривает, глотая новую порцию воздуха и закидывая волосы назад. Всегда наступает новый день, смывающий тяжелый осадок или возвышенное окрыление предыдущего, а с ним подкрадываются и новые заботы. Улыбнувшись сообщению от абонента «Джесс Ч., AD» о приверженности к норвежским снегам и закрыв один глаз при виде роя перенаправленных имейлов от агентессы, Фейт расчехляет лаптоп и вытягивается на кровати у себя в комнате. Зевая, она трет лицо и по очереди просматривает письма, пока на экране не возникает текст на ее родном языке с припиской от Роуз: «Это то, о чем я говорила! Фанаты будут лезть в друзья, и куча родственников найдется, которых и в помине не было. Главное, не принимай близко к сердцу». Основной текст гласит: «Здравствуй, Вера. Твой отец при смерти. Позвони в...» и указано именование районной больницы с шестизначным номером телефона. Фейт моментально подскакивает, садясь на постели. Гугл констатирует, что районный городок находится в той же области, где проживают ее сестра и мать, и выдает телефонный код. Выдохнув и быстро набрав номер, Фейт напряженно прислушивается к гудкам. Но когда на той стороне снимают трубку, она успевает только поздороваться, как ее обзывают ненормальной и требуют дождаться восьми утра. Отсчитав разницу в десять часов, она до ночи нервно мерит квартиру шагами, в перерывах безуспешно пытаясь читать новости. Между яркими фотографиями светской хроники обрывками всплывают далекие образы тесной, но уютной кухни и впечатляющего темноволосого кареглазого собеседника – такого, каким ей запомнился отец. Но в какой-то момент светлая кухня всегда темнеет, сужается и вытягивается, превращаясь в длинный коридор и возвращая в тот день, когда родительский дом стал наполовину пуст. Наконец дождавшись десяти вечера в Лос-Анджелесе, Фейт раз за разом звонит по номеру далекой страны, пытаясь пробиться через гудки «занято», пока на той стороне не откликается дежурная по этажу. ФЕЙТ: Здравствуйте, можно справиться о пациенте? ДЕЖУРНАЯ: (голос в трубке) Фамилия, палата? ФЕЙТ: Лунин Анатолий Николаевич (и называет дату рождения). Номера палаты я, к сожалению, не знаю. На том конце слышен раздраженный вздох и шелест перелистываемых страниц. ДЕЖУРНАЯ: Палата одиннадцать. После вчерашнего прокола ночью подскочила температура и снизилось артериальное, поэтому катетер убрали... ФЕЙТ: (перебивает, затаив дыхание) Какого прокола? ДЕЖУРНАЯ: Резистентный асцит при декомпенсаторном алкогольном циррозе. Мы и так делаем, что можем... ФЕЙТ: (испуганно) Вы можете сделать больше? Что-то другое? ДЕЖУРНАЯ: (повышая голос) Вы меня там слышите? Это последняя стадия цирроза печени. Тут уже даже трансплантация не спасет. ФЕЙТ: (нервно) Можно провести трансплантацию? Вы можете подобрать?.. (сбивается) проследить? ДЕЖУРНАЯ: Женщина, не морочьте мне голову! Вам надо – идите сюда и решайте на месте! У меня пятьдесят человек тяжелых, должна я еще за каждым бегать! Трубка на том конце бросается, а Фейт, так и замерев с телефоном у лица и не шелохнувшись, расширенными глазами не видя смотрит сквозь стену. В давящей тишине рука медленно кладет мобильный со стуком на подоконник, и Фейт, вздрогнув и как будто очнувшись, бросается прочь из кухни. Однако через мгновенье залетает обратно и хватает трубку, прокручивая список номеров в телефонной книге. Палец замирает над строчкой «Роуз С., NY», но спустя секунду вновь отправляет весь список вверх, пока на экране не останавливаются ряды абонентов с первым словом в имени «такси». Проигнорировав неразобранный с прилета чемодан, Фейт хаотично закидывает вещи в наплечную сумку и через полчаса мчится назад в аэропорт. Заказ рейса в столицу той страны, где проживают ее родственники, просмотр материалов о сокрушительном диагнозе и потом сонливый многочасовой перелет через океан с мельтешащими в сознании картинками деформированных и пожелтевших частей тел – все события проходят словно фоном. На первый же план в истерике и клочьями рвется всего одна мысль. Этого! Не может! Быть! Реальность врывается вместе с дорожным указателем, когда Фейт проносится – насколько вообще быстро можно проехать по заснеженной трассе – через городок матери и сестры. Когда она была здесь последний раз? Шесть с половиной лет назад, и тем летом она приезжала к матери не одна. Мотнув головой, чтобы выбросить несвоевременные воспоминания, она берет правой рукой дорожный атлас. Через тридцать километров областная магистраль виляет влево, и Фейт прощается с ней, съезжая на узкую дорогу, тянущуюся вдоль запорошенных полей. Больница обнаруживается довольно быстро на правой ветке расходящейся в центре городка дороги. Припарковавшись у огороженного сеткой больничного двора, Фейт выбирается из машины, зябко кутается в легонькую короткую курточку и осматривается. Снаружи кажется светлее, хотя предзакатное лиловое небо с тяжелыми снеговыми облаками явно намекает на скорую темень. Внутри главного корпуса сразу бьет в нос запах хлорки и медикаментов. Фейт морщится, подходя к стенду регистратуры и вставая в конце куцехвостой очереди. Сначала прислушивается к полемике регистраторши с пациентом во главе ждущих, но потом звонит по номеру дежурной этажа. Пятнадцать минут тянутся в прослушивании коротких гудков занятой линии, пока наконец не настает ее черед предстать перед регистраторшей. ФЕЙТ: Здравствуйте, можно сейчас увидеть пациента? РЕГИСТРАТОРША: Приемные часы вот. Приходите в свое время. (и указывает на лист, приклеенный к стеклянной перегородке стенда) Объявление издевательски педантично вещает: «Посещение больных – вторник и четверг с 12:00 до 14:00. При себе иметь сменную обувь и медицинский халат». ФЕЙТ: Чуть больше суток назад он был в тяжелом состоянии, неужели нельзя сделать исключение? Хотя бы скажите, как он? РЕГИСТРАТОРША: Отделение и фамилия? ФЕЙТ: Лунин. Хирургия или гастроэнтерология. У меня есть телефон этажа. (и называет) РЕГИСТРАТОРША: (сверяясь со списком на столе) Хирургия. Еще раз фамилия? Фейт называет полное имя и пристально следит за медработницей, пока та подходит к талмуду на другом конце стола и листает его. РЕГИСТРАТОРША: (возвращаясь) Скончался этой ночью. Соседку уже известили, завтра после обеда можно забирать. Фейт перестает дышать, опираясь на стенд и потупив взгляд. Этого! Не может! Быть! А может, это и в самом деле не происходит? Она мелко качает головой. Через изолирующий шоковый фильтр слышны отголоски разговора, и кто-то грубо оттесняет ее в сторону. Ухватившись за стенд и вернув себе баланс, Фейт вытягивается и делает шаг назад к окну регистратуры. ФЕЙТ: (поверх голоса толкнувшей ее, к регистраторше) Я могу сейчас увидеть тело? ТОЛКНУВШАЯ: Девушка, вы глухая? Сказано, приходите завтра. Тут о живых надо подумать! ФЕЙТ: (не реагируя на крик, к регистраторше, спокойно и твердо) Я приехала, как узнала. Но я много лет не видела, что... может быть, это не он? Я хочу увидеть... (сбивается) Пожалуйста. РЕГИСТРАТОРША: (вздыхая с укоризной) Кем приходитесь, документы? ФЕЙТ: (лезет во внутренний карман куртки) Дочь... (кладет два пластика на стенд) ТОЛКНУВШАЯ: Надо же, вспомнила об отце, когда его на свете не стало. Хороша дочь! Медработница берет в руки пластиковые документы и присматривается. ФЕЙТ: Это карта резидента Канады и водительские права Калифорнии. РЕГИСТРАТОРША: Девушка, вы что, издеваетесь? Принесите мне нормальные документы, паспорт где ваш? ФЕЙТ: (удивленно и взбудораженно) Но это все, что у меня сейчас есть на себе. Паспорт... очень далеко... (тихо) Пожалуйста. РЕГИСТРАТОРША: (махнув рукой) Фамилия. Назвавшись славянским именем, через минуту Фейт получает на руки справку о смерти и устный ориентир «налево во двор» и, вперив взгляд в клочок бумаги, сметает пластиковые карточки со стойки в ладонь. Тихо благодарит и направляется к выходу. ТОЛКНУВШАЯ: (в спину Фейт). Ишь вертихвостка какая, на каблуках зимой. Ты б еще мини-юбку в мороз напялила, дура! Как шла к выходу, Фейт моментально разворачивается на месте. Пряча документы в куртку, решительно шагает назад к болтливой женщине. Рывком повернув ее за плечо к себе передом, Фейт хватает женщину руками за голову, словно в тиски, и приближает лицо. ФЕЙТ: (не моргая и глядя в упор, делая акцент на каждом слове) Я вам не дочь, не сестра, не любовница, не племянница. Я не лезу в вашу жизнь, и вы не имеете права лезть в мою. Я высказалась ясно? Пойманная врасплох, женщина хватает ртом воздух, лишившись «красноречия», и пытается вырваться. Выждав еще несколько секунд и прожигая толкнувшую взглядом, Фейт резко отдергивает ладони в стороны и, отойдя на пару шагов задом наперед, разворачивается и внешне спокойно уходит. Снаружи полумрак и сыпятся редкие белые хлопья. Фейт скачками в глубоком снегу перебегает по диагонали задний двор больницы, опустив подбородок в ворот свитера и ежась. Свет придорожных ламп сюда не достает, да и больничными фонарями задворки не избалованы: единственный маяк – это светильник над входом в угрюмое одноэтажное здание и свет из мизерного окна. На пороге курит тучный мужчина, разговаривая по телефону. Судя по медицинскому халату под накинутой сверху курткой и спущенной на шею маской, местный патологоанатом. Он бросает в снег окурок и разворачивается, когда Фейт подбегает к порогу. ФЕЙТ: (доставая документы и справку) Здравствуйте! Можно?.. (запинается и протягивает бумагу) ПАТОЛОГОАНАТОМ: (щурится под тусклым светом, потом тыкает пальцем в какую-то строчку) Вскрытие не будет производиться, тут вся симптоматика налицо. Можете спать спокойно. ФЕЙТ: Нет, я хочу увидеть... ПАТОЛОГОАНАТОМ: Что, боитесь, что до утра сильно изменится или сбежит? (усмехается, потом жестом показывает следовать за ним) Ну идемте. Ступая внутрь, она сначала натягивает воротник куртки на нос, но затем опускает его: здесь такой же запах хлорки и медпрепаратов, как и в больнице. Врач решительно уходит вперед по узкому затемненному коридору, как нарочно прикрыв единственную дверь слева, откуда сочился тусклый свет. Фейт напряженно бредет сзади, стараясь не касаться стен. Продвигаясь мимо открытой двери справа, она невольно заглядывает внутрь: во мраке холодным металлом отсвечивает секционный стол, пустой, и рядом – выставка скальпелей и пил. Она вздрагивает при звуке открывшейся хлопком впереди двери. В дальнем конце коридора появляется свет. ПАТОЛОГОАНАТОМ: (указывая рукой на открытую дверь со светом) Сюда. Морозильные камеры здесь. (и уходит внутрь) Слышны скрежет и лязг волочения, и когда Фейт, еле дыша, заходит в камеру, то врач убирает простыню, оголяя по пояс мертвое тело, лежащее на выдвижном поддоне. ПАТОЛОГОАНАТОМ: (подходя к Фейт и возвращая справку) Проверяйте. Все сходится? Мы ничего не перепутали? Расширяя глаза, она подкрадывается ближе. В поле зрения постепенно попадают расплывшийся одутловатый живот с синюшными венами, непропорционально худые плечи и шея, впавшие темные щеки, углубленные глазницы, седина с залысинами и утолщенные венозные ноздри продолговатого носа. Фейт застывает, парализованная мелкой дрожью, не дыша и не моргая. Прочно впечатавшиеся в память родные черты. Безжалостно деформированные. Картина затуманивается, а по щекам текут слезы. В ярком, уютном, детском прошлом молодой темноволосый мужчина белозубо улыбается и смеется, а в промозглом настоящем перед ней лежит все, что от него осталось. Когда дрожь усиливается, Фейт вылетает в темный коридор, судорожно громко выдохнув, спотыкаясь и врезаясь в стену, держа в руке справку о смерти, а увиденное – перед глазами. Стирая с лица мокрую соль и тающий снег, она несется назад к машине, отфутболивая снег и крича внутри себя. Этого! Не может! Быть! Это не должно было быть так! Обогнув главный больничный корпус, она останавливается и поглядывает в сторону входа. У стенда регистрации пусто. Фейт подходит ближе – регистраторша сидит за окном и что-то читает. ФЕЙТ: (показывая справку) Вы ранее говорили, что связывались с соседкой, я могу узнать, кто это? Имя, где живет. РЕГИСТРАТОРША: (встает устало) Ну что ж вы все никак не успокоитесь? (снова роется в громадном журнале) Вот, нашла. Журавлева Антонина Федоровна. Малый, пятнадцать. На просьбу объяснить, где это, медработница криком через весь этаж зовет одну из санитарок с комментарием «ей по пути». Распрощавшись с попутчицей на примыкающем переулке, Фейт подъезжает к небольшому дому с ярким светом в окнах, оставляет машину пассажирской стороной в сугробе и подходит к жилищу. На ее стук в двери пожилой голос интересуется личностью визитера. Дверь открывается, когда Фейт называется «Верой Луниной», и женщина в летах манит ее внутрь. ФЕДОРОВНА: (надевая очки, что висят на шее) А ну-ка, ну-ка, поди сюда на свет. (всматривается в лицо Фейт) Батюшки святы! Я-то думала, что он бредни рассказывает, а ты, оказывается, существуешь. Копия Тольки, ну точно копия. ФЕЙТ: (касается носа) Да, я есть. Вы можете показать, где его дом... был? Может, у вас ключ есть? Домом Лунина оказывается соседняя лачуга с покосившимся забором и контрастно увенчанная двумя спутниковыми тарелками. Внутри холодно и захламлено: среди обветшалой мебели разбросаны электроприборы и аппаратура, запчасти и провода, компанию которым составляют стеллажи с книгами. Соседка предлагает переночевать у нее, но Фейт отказывается, и тогда Федоровна затапливает внутрикомнатную, во всю ширину короткой стены печку. На свет в доме забегает какая-то женщина с утюгом в руках, но Федоровна выпроваживает ее со словами «Помер Толька, иди, новый купишь». ФЕДОРОВНА: (указывая на ушедшую женщину) Вот знали ведь, что безотказный человек, и все тащили. Толька, посмотри, Толька, отремонтируй, а он денег не брал никогда, а чем отблагодарить? Одна бутылка, вторая... (вздыхает) Ох, сколько он мне божился, все, говорил, Федоровна, больше ни капли в рот... (машет рукой) Умный мужик был, а водка сгубила. (к Вере) Поди, в городе в ремонте работал? ФЕЙТ: (проводя рукой по корешкам книг и качая головой) Он никогда не работал радиомастером и не учился на него. Он был шахтером. Радио было его хобби. Не помните, как давно он сюда переехал? ФЕДОРОВНА: (задумывается) Тут разве все упомнишь? Что за год был, не скажу, но когда Толька покупал этот дом, точно помню, что давал доллары Семенычу, это прежний хозяин. Семеныч говорит, мол, зачем мне эти буржуйские банкноты, а Толька ему – бери, дурак, они скоро дороже стоить будут. И точно, как в воду глядел, доллар летом два раза подорожал! ФЕЙТ: (больше себе) Две тысячи пятый... ФЕДОРОВНА: (продолжает) Головастый мужик. Я его все спрашивала, почему в председатели, в управление не пойдешь? И знаешь, что он отвечал? Не все, Федоровна, могут быть начальниками, а те, кто сильно хотят, не всегда понимают, что это такое. ФЕЙТ: Он в шахте стал начальником участка, перед тем как... Я плохо помню, мне было-то десять. Что-то насчет завала, кому-то придавило ноги, что тот не мог выбраться, кровля обрушалась, его могло полностью засыпать, и тот сказал, что лучше без ног, но будет жить, а у них с собой были только лопаты... Помню, они с матерью, закрывшись, на кухне долго ругались, а потом в один день отец ушел... Я еще по дурости классе в десятом, в какой-то день плюнула на школу, поехала в какой-то город его искать... От матери потом жутко влетело, да и глупо это было. ФЕДОРОВНА: Ох, помнится, приезжала она сюда, ушлая бабенка, палец в рот не клади. Кричала тут, что вся округа слышала. «Как я их содержать буду?» Мы все удивлялись, кого их? Толька разве что упоминал, что у него есть дочка Вера. ФЕЙТ: Вторая дочь Люба... ФЕДОРОВНА: (качает головой) Никогда ничего не слышала о ней, только все – моя Вера, вы еще узнаете о моей Вере, вы еще услышите... (посмеиваясь) Но у него иногда, а особенно в последний год, бредни случались, всяко нес. Я думала, уже и тебя придумал, ан-нет, выявилось, что не придумал. А когда то кино вышло, так вообще только о тебе и говорил. Я ему – чего ж ты, говорю, не свяжешься? А он – виноват я шибко, Федоровна, боюсь, не простит. Фейт часто моргает и растирает по лицу слезы. ФЕДОРОВНА: (продолжает) Что хоть за кино? Хорошее? ФЕЙТ: Оно как (показывает на стеллажи) вот эти книги. ФЕДОРОВНА: (мотает головой) Не, я не люблю такое, оно слишком научное. И тогда я втихомолку попросила внучку, а чем черт не шутит, напиши, а вдруг и ответит. И надо же, ты явилась. Поди, мужа и детей бросила? ФЕЙТ: (качает головой) Нет мужа, и детей тоже нет. ФЕДОРОВНА: Ну ничего, это дело наживное. Ты молодая, красивая, найдешь еще. Фейт неопределенно кивает и меняет тему на предстоящее завтра. Когда соседка уходит, гостья двигает кресло ближе к печке и, потушив свет, забирается с ногами, заворачивается в два одеяла. У дальней стены все еще мигает индикаторами то ли модем, то ли маршрутизатор – разительное вкрапление технологии в допотопный интерьер прошлого века. Фейт моргает, сонно и устало закрывая глаза, последним фокусом ее внимания становится моток проводов на полу. Полудрема накатывает освобождающей и бесцветной, как черно-белое фото, пустотой, где видно только свои руки. В руках оказался моток провода, но другой, с крупными светлыми штекерами на концах. Фейт распутала один конец кабеля и воткнула его коннектор в разъем на передней панели огромной комбо-колонки. Клацнув тумблер питания и повертев пару ручек, она оглянулась назад и улыбнулась: «Up to eleven/До упора на одиннадцать?» Лежащий на диване с электрогитарой на животе тоже повернул к ней лицо, усмехнувшись: «Ну не знаю, ты ж у нас сегодня ведущий гитарист». Британский акцент с нестандартным выпадением звуков «r» даже там, где они должны быть. Пожав плечами, она принялась перехватывать ладонями шнур, разматывая и пятясь от колонки к дивану. Когда ее руки добрались до второго штекера, паренек соскочил на пол, словил ее правую кисть и вогнал джек в гнездо гитары. Одним махом он надел инструмент на Фейт, а сам встал за спиной вплотную. Пока он размещал ее пальцы на ладах гитары, улыбка не сходила с ее лица: английские обозначения нот буквами озадачивали; серьезность, с какой он взялся за обучение, веселила; да и осязание его всей спиной – и не только – чертовски отвлекало. Наконец, пальцы расставлены на струнах, плектрум вручен, и разрешение на практику выдано. В ответ на удар медиатора прозвучало лишь краткое «дзинь», и Фейт возмущенно повернула лицо: «Она не играет!» – «Может, ее включить надо было сначала?» И его смех утонул в ее волосах. Резко дернувшись, Фейт открывает глаза, и реальность врезается в нее оглушающим наскоком. Выбравшись из кокона одеял, она роется в сумке и достает заблаговременно приобретенный по прилете – уже вчера или еще сегодня? – мобильный пакет с местной сим-картой. Озябшим пальцам почти ювелирная процедура оказывается еле под силу, и тем не менее через несколько минут она набирает номер, ныряя опять в одеяла. Отзывается девичий голос. ФЕЙТ: (бесцветно, в телефон) Люба, привет... Отец умер. ЛЮБА: (голос в трубке) Ну и туда ему дорога! Или это должно было меня обеспокоить? Он сильно о нас переживал?.. (пауза) Стой, откуда ты узнала? Но Фейт молча обрывает соединение. Телефон тут же звонит, и она подносит трубку к уху, так же не говоря ни слова. ЛЮБА: Значит, у тебя этот номер, и ты знаешь о смерти отца. То есть ты здесь. И если ты примчалась на похороны любимого папочки, то, надеюсь, у тебя хватит смелости заехать проведать маму. ФЕЙТ: (тихо) Я заеду завтра вечером. Дом снова погружается в тишину, а Фейт, поменяв местами кресло с диваном возле печки, плотно кутается и поворачивается спиной к горячей стенке грубы. Тепло от сгорающего угля дарит иллюзию комфорта, а старые монохромные образы затягивают назад в подвал другого дома, где уютно было по-настоящему. Две-три струны зажать и остальные приглушить левой рукой; ударить по ним, заглушить и снова пройтись медиатором правой – практика воистину творила чудеса, а игра на гитаре «в четыре руки» больше не казалась пародией на фортепианный дуэт. Мощный звук, выдаваемый колонкой, будоражил и резонировал с волнами азарта подсказывающего сзади. Она повернула лицо, оживленно улыбнувшись: «Ладно, с этим разобрались. А что-то посложнее можно?» Хитрый прищур светлых глаз в ответ. «Порно?» Фейт засмеялась, сразу же замявшись: «В музыкальном плане, верно?» Он смахнул волосы с ее плеча и выдохнул в шею: «Я покажу тебе как...» Леденящее утро хорошо только тем, что домишко изнутри все еще не покрыт инеем, а снаружи нет залепляющего лицо снегопада. После тщетной попытки разжечь печку Фейт выметается к машине, включив радиатор на максимум на холостом ходу двигателя и положив трясущиеся ладони на решетку. Холод, пробирающий насквозь, и морок суеты, окутывающий дурманным шумом, искривляют восприятие так, что день, кажется, растягивается на нескончаемую вялотекущую неделю. Одни и те же лица раз за разом и по кругу: секретарь в прокуратуре, чтобы получить разрешение на захоронение; врач-патологоанатом, чтобы забрать тело; регистратор в ЗАГС, чтобы подать заявку на свидетельство о смерти; начальник кладбища, чтобы поторопить копателей, которые не хотят разбивать застывшую землю; врач в больнице, чтобы получить «правильную» справку; агент ритуальной службы... Уже затемно «деревянный костюм» с телом отца погружается в закостенелую землю, и Фейт, оставшись только вдвоем с Федоровной возле могилы, отправляет вниз горсть земли и детские надежды когда-нибудь увидеться, понять, поговорить... Она благодарит пожилую женщину за участие, принимая приглашение согреться дома у Федоровны, и еще двое соседей заходят в тот вечер, чтобы помянуть Лунина. Выпив в их компании водки на дне граненого стакана и пообещав приехать весной на установку памятника, Фейт садится за руль. Примчав в городок матери, она сворачивает с областной трассы и, описав дугу вокруг домов, останавливается во дворе пятиэтажек. В окнах квартиры горит свет. От теплого воздуха в закупоренном салоне и выпитого алкоголя в голове шумит, и Фейт, глянув у подъездной двери на табличку жильцов с номером родительской квартиры и именем «Надежда Лунина», по привычке, а также чтобы собраться, считает ступени лестничных пролетов. Открыв дверь, мама отходит и здоровается. Она почему-то выглядит испуганно. Фейт тихо приветствует в ответ и ступает на порог. НАДЕЖДА: Проходи... Останешься с ночевкой? Лицо Фейт светлеет, но не успевает она ответить, как со стороны кухни, демонстративно подняв бутылку шампанского в руке, показывается сестра. ЛЮБА: Старый козел сдох, молодой крысеныш сам отвалился. Чем тебе не двойной повод отпраздновать, сеструня? Мать прикрикивает на сестру, и та, смеясь, скрывается обратно на кухне. Фейт мрачнеет и начинает медленно разворачиваться к двери, часто моргая и поджав губы. НАДЕЖДА: (кладет руку на плечо Фейт) Ты же сама видела, в каких условиях он жил... Я вам всегда только лучшего желала... Фейт тихо кивает, но поводит плечом, сбрасывая руку матери, и выскальзывает в подъезд. Все быстрее убегая по ступеням вниз, она вылетает на улицу, считая шаги, отбивая ритм. Мотив, любой простой мотив, чтобы заслониться, чтобы не вспоминать. Ожив наборами огней, кроссовер срывается и обратно по кольцевой следует в сторону магистрали. «Это моя счастливая звезда». В восемь часов вечера областная трасса практически пуста. «Счастливая, счастливая, счастливая звезда». Городок заканчивается быстро. «Это моя счастливая звезда». Отмена ограничений по скорости и конец освещенного участка трассы. «Счастливая, счастливая, счастливая звезда». Рейлинговые огни бьют далеко вперед. Пятая. «Это моя счастливая звезда». Педаль в пол. Полноприводная машина легко вгрызается в дорогу. «Счастливая, счастливая, счастливая звезда». Сцепление. Последняя повышающая. Педаль в пол. «Это моя счастливая звезда». Сто пятьдесят. Поворот. Фейт, хватаясь за руль, бьет по двум педалям сразу и выворачивает руль вправо. На секунду машину стопорит и бросает в сторону, но автоматика тут же сглаживает ход, и кроссовер, игнорируя тормоза и поворот руля, несется прямиком в хлипкую ограду на обочине дорожной насыпи. Передний привод. Вторая. Снова педали сцепления и тормоза в пол одновременно. Авто дергается, сбивает скорость и все-таки уходит вправо, напоровшись на сигнальный столб левым крылом и водительской дверью. Удар швыряет Фейт назад-вперед на сидении, и когда движение замирает, она лихорадочно выдыхает, осматривается и прислушивается. Двигатель мерно гудит на холостом ходу, руки с побелевшими костяшками сдавливают руль, а ноги намертво зажимают педали. Полный привод. Реверс. Взбрыкнув, машина откатывается назад на свою полосу. Выйдя наружу и захлопнув дверь, Фейт проводит ладонью по дорожкам царапин от двери до переднего крыла, пятясь к капоту, и отходит от кроссовера. Раненый Nissan преданно ждет в одиночестве, прорезая пустоту и темноту предстоящей дороги мощными ходовыми фонарями. На фары поворотных и ближних огней опускаются редкие снежинки, моментально тая, сливаясь влагой с другими и обтекая вниз слезами. Сигаретный дым расплывается в воздухе кухни, и кажется, что вместе с ним исчезают и лос-анджелесская квартира, и ощущение времени. Фейт сидит на табурете, поджав под себя ноги, оцепенев, словно неживая. Вызов домофона заставляет ее медленно – как движутся пациенты, еще не отошедшие от наркотического сна, – опустить ноги, отложив сигарету в пепельницу, и выйти из кухни. Роуз первой заметается в накуренное помещение, как будто притащив Фейт на хвосте, со стуком выгружает две книги на стол, тушит обнаруженную сигарету и бросается открывать окно, чтобы поставить его на проветривание, обмахиваясь руками из-за дыма. Однако, повернувшись, агентесса обнаруживает угрюмый приговор своей тщетной попытке: Фейт, забравшись с ногами, опять сидит на стуле с новой прикуренной сигаретой. РОУЗ: (гневно глянув на Фейт) Это ненормально, уже неделя прошла. Если ты завтра не придешь в себя, то я тебя за руку оттащу к психоаналитику. ФЕЙТ: (бесцветно и тихо) Я в порядке. РОУЗ: (взрывается) Ты не в порядке! Фейт замедленно моргает, глядя в сторону окна. Больше никакой реакции. Агентесса смотрит на нее и качает головой, затем обводит взглядом кухню. Гора немытой посуды в мойке, разбросанные по столам пакеты и упаковки – живущей в этой квартире какое-то время назад стало абсолютно плевать на элементарный порядок и комфорт. РОУЗ: (успокаиваясь) Я привезла тебе книги, которые ты просила. Фейт затягивается, не меняя направления взгляда. РОУЗ: (мягко) Твои получили «Грэмми» с альбомом... Resurgence. Фейт закрывает глаза и выдыхает дым. РОУЗ: Фоксы объявили о новой постановке в своей старой франшизе. (с ударением) Твоей франшизе. Фейт первый раз за сегодня переводит взгляд на лицо агентессы и недоверчиво хмурится. РОУЗ: Ты бы знала об этом, если бы вылезла из своей скорлупы. (мотает головой и вздыхает) Давай договоримся так. Я сегодня найду специалиста, и если ты не начнешь подавать признаки жизни, то завтра ты пойдешь на встречу. Фейт нехотя, но все же кивает. Роуз прощается до следующего дня, но перед тем, как агентесса успевает скрыться из вида, голос Фейт останавливает ее. ФЕЙТ: Роуз... (головой показывает на стол) Спасибо за книги... После ухода агентессы Фейт пролистывает сборники рассказов, мельком заглядывая в страницы и явно раздумывая над чем-то другим, затем приносит на кухню лаптоп. До полуночи она курит и читает онлайн-новости и профильные форумы: киностудия-владелец именитой франшизы уже выложила описание сюжета, каждое слово которого теперь бурно и многостранично обсуждается фанами, и городятся многоэтажные гипотезы о новом фильме. Когда значки открытых вкладок вырастают до такого количества, что они выстраиваются частоколом на верхней линейке браузера, Фейт бросает две страницы в закладки, избавляясь от всех остальных. Замерев на несколько секунд, она вбивает имя в строку поиска. Картинка записи с церемонии «Грэмми» расплывчатая, однако звук сравнительно чистый. Фейт неотрывно и не моргая рассматривает фронтмена выступающей группы: отливающий серебром пиджачный концертный костюм, волосы ежиком и странноватая гитара. Для исполняемой песни она неоправданно утяжелена лишними элементами – широкий корпус, два грифа-шеи, обе головки с шестью колками. Двоякость. Двойственность. Дуализм. ФЕЙТ: (шепотом) Я больше не твоя электронная малышка... Когда эксцентричный солист вскидывает руки, а затем ловко опускает ладони перед лицом, формируя указательным пальцем правой руки основание треугольника, а указательным и средним левой – его стороны, Фейт останавливает запись на паузе. Ему всегда нравились символы, недосказанности и ребусы, так что на долю остальных выпадало гадать о том, что он не хотел или не мог сказать прямо. ФЕЙТ: (так же глядя в экран и кивая самой себе) Ладно... ладно... ладно... Не жаль то, что будет растрачено, Падут и придут, и опять, А если беда намаячена, То будем в ковбоев играть...