Faceless

      Просторный удобный кабинет еще никогда не казался Эльзе таким тесным и темным. Сдвинутые жалюзи на окнах скрывали вид на город, да и не было у майора Штербенлос никакого желания любоваться красотой столицы. Плотно сжатые губы нет-нет да норовили задрожать. В груди ныло. Пальцы торопливо набирали равнодушные строки рапорта, за которыми никто бы не разглядел, насколько горчит разочарование.       Эльза записывала все. Досконально. От настороженно-вежливого обращения командира базы, где разместился ее отряд, до надменно-равнодушного тона того светловолосого наемника. Дорога через лес, аванпост отверженных, неприкрытая угроза стрелять, вынужденно оставленная без ответа. Женщина в тени, которая не могла, просто не могла быть никем иным как Лисманн. А значит, и убийца Вайса тоже укрылся там.       Подумав мгновение, Эльза дополнила описание трофеев Ангела, отметив невысокую результативность его карательного похода. Всего два трупа. Слишком низкая цена за унижение Службы Безопасности и укрывательство преступников. Она хотела бы арестовать их всех. Всех. Каждого. Допросить. Вытрясти из них все, что знает об убийстве капитана и бегстве капрала. Подписать расстрельный приговор. Посмотреть в глаза светловолосому наглецу… Но увы, теперь ни он, ни Лисманн недосягаемы. А она здесь. Вернулась практически ни с чем. Ведь разве можно считать стоящими результатами мысли, лица и догадки. У нее по-прежнему нет веских доказательств, которые можно было бы бросить в лицо службе разведки и потребовать выдачи Росса, раскрутив этот клубок.       Принтер выплевывал страницы с низким гудением. Эльза бездумно смотрела на экран. Когда гудение стихло, она не глядя взяла стопку и поставила размашистую подпись на последнем листе еще теплой бумаги, а потом сцепила пальцы и оперлась на них нахмуренным лбом. Ее уверенность в том, что все происходящее увязано в паутину, только крепла. Но вот полковник теперь будет еще менее сговорчив. И она понимала: объективно шансов получить второе разрешение для отъезда практически нет. Что в свою очередь убеждало в том, что ехать нужно. Во что бы то ни стало.       Вложив рапорт в папку, Эльза выпрямилась и в несколько шагов пересекла комнату. Дверь за спиной заперла. Сегодня она сюда не вернется. Сегодня… она поедет из управления домой. Все-таки нужен перерыв.       По коридорам она шла спокойно, не глядя ни на кого, но внутренне отчаянно желая, чтобы навстречу ей попалось как можно меньше сослуживцев. Эльза не стыдилась неудачи, из личного опыта прекрасно понимая, сколько провалов и тупиков приходится на каждый ожидаемый результат. Но общаться все равно ни с кем не хотелось. Даже просто обмениваться приветствиями.       В приемной у полковника было многолюдно. Скрепя сердце, Эльза произнесла дежурную фразу, здороваясь со всеми разом, и подошла к адъютанту, разбиравшему бумаги на подпись. Папка с рапортом легла поверх остальных документов. Не дожидаясь никаких вопросов, майор четко развернулась и пошла к выходу. Ровный шаг, ровная спина, ладони почти сжаты в кулаки и опущены вдоль тела. Закрыться в скорлупу ледяной строгости, спрятаться за механической четкостью движений и не дать страстям, бушующим в груди, взять верх над здравым смыслом.       Очутившись внизу и забрав у дежурного оружие, Эльза замерла, взвешивая на ладони пистолет. Поехать на стрельбище и разнести мишень, представляя на ее месте того самоуверенного наемника? Его она сейчас ненавидела даже острее, чем Росса. Острее, чем Ангела — хотя таинственный оперативник оставался загадкой и головной болью номер, если не один, то два. Но потом майор поняла, что простое разрушение не поможет.       Сев за руль, она набрала номер отца.       — Знаю, что сегодня не планировалось, но… я могу приехать? — они редко тратили время на расшаркивания с извинениями за поздние или редкие звонки. Эльза знала, что если отец занят или у него другие планы на остаток дня, он спокойно скажет «нет», и тогда она так же спокойно поедет домой. Или в тир. Но он сказал «да». И она вырулила на трассу.       Дорога пролетела незаметно. Эльза, слишком погруженная в свои невеселые мысли, мало внимания обращала на флаги, которыми были украшены улицы Майнхорна. Идеальную чистоту доводили до еще более идеального состояния. Мыли фасады и окна, вывешивали имперских орлов. Близился главный праздник империи — День Возрождения. В предпраздничную суету Эльза не вникала. Скоро она уже переступала порог гостеприимно распахнутой отцовской двери.       — Ты бледная и усталая, змейка, — полковник Штербенлос пристально посмотрел ей в лицо. — Поэтому и приехала?       — Да, — смысла отпираться от очевидного не было. В конце концов, она здесь искала помощи.       — Чаю, — полковник уже шел на кухню, и Эльза направилась следом. Заставляя себя с каждым шагом оставлять за спиной эмоции, чтобы донести до отца коротко и четко, чего же она от него ждет.       Чай был вкусным, как и всегда. Несколько минут сидели молча, неторопливо опустошая чашки. Эльза смотрела на отца, на покачивающуюся кромку зеленовато-коричневой жидкости, на редкие темные чаинки на дне — и собиралась с мыслями. Когда чашка опустела, она отставила ее, сцепила пальцы и выпрямилась, не касаясь стула лопатками.       — У меня проблемы.       — Та поездка? — отец тоже закончил пить и теперь откинулся на спинку дивана, выжидая.       Эльза кивнула. А потом ровным спокойным тоном начала рассказывать. Она не сказала ничего того, что не могло бы стать известно отцу от кого-то из стен службы. Осторожность и настороженность по-прежнему управляли каждым словом, каждым шагом — но сейчас ей нужен был совет. Нужно было найти выход из этого мучительного тупика.       — Ты уверена, что идешь в правильном направлении? — задумчиво спросил Штербенлос, когда Эльза закончила. — Уверена, что не стоит… посмотреть на происходящее с другой стороны?       — Я уверена, что там дело нечисто. Это все не может быть простыми совпадениями. И я докопаюсь до истины.       — Стоит ли, — тихо проговорил полковник. — Не всегда нужно ломать запертые двери. За ними может оказаться глухая стена и пустота.       — Ты ли мне это говоришь, — хмыкнула Эльза. — Ты, который всегда шел на принцип, игнорируя любые препятствия.       Его губы тронула едва заметная улыбка. Он позволил этой эмоции проявиться. Только вот как же ее толковать? Снисхождение к страстной увлеченности или грусть от оставшейся в прошлом возможности вот так же рваться напролом? Скрытое знание, которое она никогда не получит, или ностальгия по дням бурной молодости? Она не понимала. Не могла подобрать нужный ключ. Оставалось только улыбаться в ответ и ждать.       — Так ты считаешь, что нужно продолжать? — через пару мгновений переспросил полковник.       — Да, — спокойно кивнула она.       Отец помолчал, прикрыв глаза. Эльза ждала, не позволяя пальцам выстукивать нервный мотив по столешнице.       — Я поговорю. Но имей в виду, если и на этот раз ты не добудешь ничего по-настоящему весомого, скорее всего, так и останешься до пенсии майором и будешь заниматься бумажной работой. Серьезных дел больше не дадут. Так что оцени риск.       — Я все понимаю, — нарочито четко проговорила Эльза и чуть улыбнулась. — Если я провалюсь — на мне отыграются и задвинут подальше. Значит, мне нельзя ошибиться. Я помню твои наставления.       — Тогда договорились.       — Спасибо.       Они еще помолчали, словно подводя черту под непростым разговором. Затем полковник Штербенлос встал из-за стола, забрал чайные чашки и, уже унося их мыть, бросил через плечо:       — Завтра состоится торжественный прием по случаю Дня Возрождения Империи. Предлагаю тебе составить мне компанию.       — Я никогда не бывала на таких мероприятиях, — Эльза недоуменно подняла бровь. Отец никогда ничего не предлагал просто так.       — Может быть, время начать. Там собирается высший свет — те, кто по-настоящему решают судьбу страны. Возможно, тебе удастся обзавестись полезными знакомствами.       Эльза помолчала. Мысль о визите на мероприятие такого высокого уровня вызвала некоторую тревогу. Она не привыкла общаться с аристократией, она плохо представляла себе, что это вообще за люди. Но отец прав. И взглянуть вблизи на всесильную знать, в конце концов, тоже любопытно.       День Возрождения Империи неизменно отмечался с огромным размахом. Но обычно после торжественного заседания отдела Эльза наблюдала парад, праздничное шествие и вечерние фейерверки, а затем ложилась спать. Сегодня же предстояло окунуться в мир совершенно новый, незнакомый, непривычный. И готовилась Эльза к выходу с особой тщательностью.       Парадная форма, угольно-черная, наглаженная до хруста складок, тускло отсвечивала наградными знаками под лампой, пока Эльза придирчиво осматривала костюм. Белоснежная рубашка, черный китель, черная юбка. На стуле лежали белые перчатки. По такому случаю и туфли она достала с тонким точеным каблуком. И даже взялась за косметику. Наград у нее, конечно, пока немного. Но ведь все впереди. Вся жизнь. Вся служба. И ошибок она больше не допустит.       Отец обещал заехать за ней в восемь. За две минуты до назначенного срока его машина затормозила у подъезда — а Эльза спустилась по ступенькам, звонко цокая по плитке. Пунктуальность — в крови.       Когда она села, полковник Штербенлос окинул ее внимательным взглядом и с улыбкой кивнул, оценив. Его форма была такой же черной, непроницаемой, стрелки брюк казались острыми как бритва. Только орденов на груди куда больше.       Путь их лежал в центр города, к Старому дворцу, чья громада занимала целый квартал, поражала своей вычурностью и отличием от зданий новой империи, строгих и лаконичных. В Старом дворце проводили торжественные мероприятия, награждали высокими званиями, объявляли наследников аристократических семей и заключали помолвки между знатными родами. Здесь еще ощущалось веяние прошлого, давнего прошлого, тех времен, когда дворец был резиденцией правящего дома, и на огромный полукруглый балкон в дни государственных празднеств выходил император. Теперь династия пресеклась, от императора остались только статуи, а дворец по-прежнему возвышался над площадью.       Сейчас дворец был причудливо подсвечен внешними прожекторами, и в полной мере это зрелище должно было обрести свое великолепие с наступлением ночи. Парадную лестницу покрывал ковер, на широких ступенях замер почетный караул. Эльза поднималась вслед за отцом, не торопясь, внимательно глядя по сторонам, внутренне удивляясь роскоши, которая заиграла всеми красками, стоило ступить под высокие своды. Пол, набранный из разных пород дерева, всех цветов — от розовато-белого до почти черного. Украшенные мозаиками стены. Роспись потолка где-то над головой, в неярком свете специально настроенных ламп, так что казалось, будто там и не потолок вовсе, а облака и необъятное небо.       Гостей на приеме набралось несколько сотен. Военная форма соседствовала со строгими официальными костюмами, и то, и другое оттеняли вечерние наряды дам. Платья до пола — или выше колен, всех цветов и оттенков, сверкание драгоценностей. Облака духов. Эльза медленно шла, повинуясь общему течению толпы, оставляя за спиной второй зал, уже не выискивая отцовский силуэт поблизости. Полковник оставил ее, как только они вошли, и ушел беседовать с каким-то убеленным сединами ветераном Службы. Впрочем, Эльза и не собиралась весь вечер держаться рядом с отцом. Это блистательное общество напрягало, заставляя временами слишком четко осознавать, что даже ее прекрасный послужной список и майорские погоны в одной из самых могущественных структур Империи — ничто в сравнении с влиянием этих людей. Но несмотря на это, на отсутствие бриллиантов и обнаженных плеч, она не давала себе поддаться слабости и собирала волю и решимость в кулак. Мысленно делала черную форму своим знаком отличия, своим щитом. И шла, гордо выпрямившись, нарочито никуда не торопясь, медленно впитывая кожей восприятие нового мира.       Движение ленивого потока гостей вынесло ее в огромную залу, освещенную чуть ярче. Высокие арки опирались на витые колонны, в два ряда выстроившиеся вдоль стен. В центре помещения переливался радугой фонтан, струи которого скрещивались и переплетались в такт негромкой приятной мелодии. Между колонн были расставлены столы — одни с закуской, за другими над батареями бутылок самого разного алкоголя трудились официанты. Эльза взяла бокал вина и, став в стороне, стала наблюдать с собравшимися. Как тут можно завязать полезные знакомства — она представляла себе очень смутно и потому решила просто наблюдать. Никто здесь не трепетал при виде формы СБ. Это вызывало досаду, которую Эльза, впрочем, скрывала под спокойно-равнодушным выражением лица. Улыбаться некому и незачем, хмуриться — не имеет смысла.       Гости продолжали прибывать, в зале становилось многолюдно, хотя и не тесно. Затем из этой изменчивой толпы возник высокий короткостриженный мужчина в черной форме с немалым количеством наград на левой стороне груди. Направился он к ней вполне прицельно, и Эльза всмотрелась в него пристальнее. На вскидку лет сорока, вряд ли больше. Породистое бледное лицо, колючий взгляд. Пожалуй, все же старше — глаза выдают истинный возраст. Но выглядел он для своих лет отлично. Подтянутый, статный. Когда он подошел ближе, Эльза смогла наконец разглядеть символы на шевронах — меч, наискось пересекающий щит. Стало быть, гвардия… И судя по погонам, не много не мало, а полковник. Серьезная фигура, ничего не скажешь…       Полковник забрал со стола с выпивкой широкий низкий бокал с чем-то крепким и остановился прямо перед Эльзой.       — Не видел вас здесь раньше, — голос у него оказался четкий, чуть хрипловатый. Но такой будет слышно в любом шуме, в любом хаосе, в этом Эльза не сомневалась.       — Полковник Конрад Штайнер.       — Майор Эльза Штербенлос, — откликнулась та, возвращая легкий полупоклон.       — Служба безопасности, как я погляжу, — Штайнер скользнул взглядом по ее плечу. — Не доводилось прежде бывать на праздновании?       — Нет. Я тут впервые, — причины что-то измышлять на такой простой вопрос Эльза не видела. Разговор с этим высокопоставленным гвардейцем мог бы скрасить одиночество в блестящем, но таком чуждом обществе.       — Сегодня большой праздник. Тридцать лет со Дня Возрождения. Возрождения Империи, — Штайнер задумчиво пригубил из бокала. — Но только оглянитесь — какие пустые лица. Эти люди в большинстве своем вообще не осознают, что такое Возрождение. И знают, что именно мы празднуем, только из учебников, не понимая сути. Для них роскошь и порядок неизменны. Они в них родились и выросли. А ведь так было не всегда…       Мимо прошествовала пара, манерного вида парень лет двадцати под руку с девицей и того моложе, больше раздетой, нежели одетой, на очень высоких каблуках, звенящей золотом при каждом шаге. Двух людей в форме они не удостоили взглядом, а Эльза заметила, как скривились губы Штайнера.       — Тридцать лет назад я служил простым солдатом — денег на академию у моей семьи не было. Я своими глазами видел мерзость, которую творила прошлая власть, — полковник нахмурился, явно сдерживаясь в выражениях. — Они забрали у нас положение, статус, влияние. Самый смысл существования. Прикрываясь заботой о всеобщем благополучии, отняли то, что было нашим по праву. Мою семью, веками служившую императору при дворе, они уравняли с чернью, буквально выбросили на улицу. И начались десятилетия хаоса. Вы вряд ли помните…       — Верно, мне повезло взрослеть уже в возрожденной империи, — добавив в тон немного живости, проговорила Эльза. — Впрочем, наслушаться довелось всякого.       Штайнер кивнул и сделал еще глоток, Эльза последовала его примеру. Эта внезапная исповедь могла быть отлично сыгранной на публику сценой. Могла быть искренним порывом озлобленной закостеневшей в своем панцире одинокой души. И в том, и в другом случае Эльза склонялась к тому, чтобы выслушать ее внимательно.       — Беспринципные подонки уничтожали страну, пустив к власти бывших рабов, которые без злого умысла, а просто от бездарности разрушали все, что моя семья и другие благородные честные люди создавали веками. Я наблюдал, как ослабевшая родина умирала под лозунги о свободе для тех, кто был свободен разве что от разума и совести.       Эльза снова понимающе кивнула. Его слова отлично укладывались в ее собственные представления о мрачных страницах не слишком давней истории. Гармонично дополняли рассказы отца о бесконечных злоупотреблениях, слишком мягких приговорах, отмене смертной казни, разнузданности нравов. О коррупции, которая подтачивала основы государства. Штайнер был прав во всем.       — В День Возрождения тридцать лет назад нашлись герои, которым хватило смелости менять мир. В основном старая имперская титулованная знать. Именно эти люди, а не безвольный народ, смели лжецов, открыв новую страницу нашей истории! Я горжусь, что поддержал их тогда, — тон полковника из строгого стал вдохновенным, хотя и не слишком громким. Временами Штайнер, казалось, и не видел собеседницу. А затем вдруг словно вспоминал о ней и бросал внимательный цепкий взгляд, будто желая рассмотреть под вежливой полуулыбкой истинное ее лицо.       — Потом-то и началось Возрождение. Всего за десять лет восстановили армию, экономику, вернули людям идею, ради которой стоит жить и сражаться. В конце концов, после Возрождения мы смогли пережить войну.       Войну Эльза помнила. Именно та война забрала у нее мать. Но даже такая потеря, болезненно отдававшаяся в самое сердце, была взвешенной ценой. Эльза знала, что войн без жертв не бывает. И не винила страну в кровопролитии и смерти.       — Я понимаю ваши чувства, хотя, конечно, такого опыта у меня нет и не будет, — проговорила она, чуть склоняя голову в знак уважения. Их взгляды встретились, и Штайнер слегка качнул бокалом, салютуя.       — Благодаря тем людям, что не побоялись принять на себя бремя ответственности, Майнхорн стал самым богатым, самым безопасным городом планеты, центром цивилизации. Впрочем, вы прекрасно видите это сами.       — Вижу, — задумчиво отозвалась Эльза, по привычке рассматривая и запоминая поблескивающие на груди собеседника ордена. — Столица поражает великолепием.       — Именно, — взгляд Штайнера на короткое мгновение чуть потеплел, но тут же снова стал колючим и пронизывающим. — А прежде царил хаoс. Ни чести, ни благородства. Ужасный мир. Был — своими глазами видел. И знаете, хорошо, что он в прошлом.       На этот раз они не салютовали бокалами, а по-настоящему чокнулись. Граненый хрусталь отозвался мелодичным звоном.       — Когда Возрождение свершилось, я ни мгновения не сомневался в своем дальнейшем пути. Я не видел себя нигде кроме гвардии. Бороться за будущее такое, каким оно должно быть. День и ночь. Все эти долгие тридцать лет. Жаль, что с каждым годом тех, кто по-настоящему понимает смысл сегодняшнего дня, все меньше, — полковник вздохнул, и эта горечь выглядела совершенно искренней.       — Память можно передавать, храня традиции, — возразила Эльза.       — Можно. Даже нужно. Но главное, не дать людям забыть, что такое страх, — губы полковника тронула жестокая усмешка. — Каждый человек от мелкого рабочего до высшего чиновника парламента должен помнить, какая участь ждет его за пренебрежение идеалами, за которые умирали лучшие.       — Страх — естественное человеческое чувство. Самое здравое, — сейчас и Эльза была абсолютно искрення. Мысленно хотелось добавить «и самое удобное», но это уже прозвучало бы слишком лично.       — Вы явно знаете, о чем говорите. Какой отдел?       — Военный следственный, — Эльза понимала, почему он спросил. В следователи женщины шли нечасто. Вот при штабе их было немало — каждый день за мониторами, с грудами документов. Аккуратные, даже чопорные, уходившие со службы строго по графику, получавшие звания, награды — и не выходившие за стены кабинетов. Ничем не рисковавшие. Но — она никогда, ни за какие блага на свете не поменялась бы с ними местами. И не отдала бы свою работу за размеренные будни в канцелярии.       — Мое почтение, — хрусталь снова запел. Чем меньше выпивки оставалось в бокале, тем тоньше он звучал. — Ваш выбор делает вам честь. В нынешние времена не все идут на службу по велению сердца. Многим нужны только льготы и привилегии, а сердца их пусты.       — О, это не тот случай. Мое сердце зажглось еще в детстве. Ну и семейная традиция сыграла роль.       — Мне было приятно познакомиться с вами, майор, — Штайнер снова посмотрел ей прямо в глаза. — Я почувствовал, что все труды не зря.       — Благодарю за беседу, — Эльза допила вино и отставила бокал на поднос проходившего мимо официанта. — Ваши слова вдохнули в меня новые силы.       Она всмотрелась в толпу, с которой быстро смешался ее собеседник. Как же мало людей в форме. Как мало одухотворенных взглядов. Как много лиц пустых и бездумных, порочных, изнеженных. Но ощущение одиночества, накрывшее ее среди этой роскоши, прошло безвозвратно. Разговор с полковником заставил поверить, что все было не напрасно. И есть. И будет. У нее есть долг. Она солдат. Такой же, как Штайнер, такой же, как отец, как тысячи других бойцов Империи. И начатое она доведет до конца, чего бы ей это ни стоило.