У нас два обличия

Дом гудел, как разъяренный пчелиный улей. Все готовились и бегали взад-вперед, а прислуга нашего дома просто не находит себе место, слушая указания моего отца. Вся эта шумиха была вызвана одной причиной — мы должны представить Габриэла лично Королю. Оказывается, Король Дариус даже и не собирался лично направиться к нам в поместье. Как правило, по нынешним законом, старший муж должен сначала посетить дом своего будущего младшего супруга, но для королей закон не писан. Он отправил свое доверенное лицо, как замену, чтобы не нарушить традиции. Как передал его посол, эдакий худощавый и долговязый бета, издалека напоминающий скелет: «Король слишком занят с письменным делами, и у него нет времени, чтобы разъезжать куда не глядя». Вот именно «куда не глядя» относится и к дому его будущего супруга. Это, по правде сказать, вызвало глубокий резонанс в нашем поместье. Место себе и Габриэль не находил, кусая руки чуть ли не по локоть от волнения. Он так сильно переживал и бегал глазками повсюду, словно ища спасение и поддержку. И я предложил ему эту поддержку в виде подставленного плеча, и он вцепился в него с печалью и слезами. Я слегка поморщился, когда слышал всхлипы и шмыганье носом — не хватало, чтобы он испортил мне мой китель. Но за такие мысли я сразу давал себе оплеуху. Ведь это мой брат, вжимается в моё плечо и плачет, делится своим горем, а я только и пекусь о чистоте своей одежды. Мне стало горько, слушая его рыдания, хотя в утаённом углу сознания закрадывалась брезгливость к такому способу выражения эмоций Габриэля. В такие моменты я не знал, что же делать. Для меня рыдающий омега опаснее огня. За всю свою разгульную жизнь я насмотрелся вдоволь на омежьи слезы, зачастую, причиной которых являлся я. Но сейчас другое, сейчас моё плечо промокло до костей из-за слёз моего младшего брата, а его коготки больно вцепились в меня, как в единственное спасение. Я не знаю, даже не могу предположить, как успокоить его. — Маркус, пожалуйста, — взмолился Габриэль осипшим голосом. Он поднял заплаканные глаза, в которых я не увидел остатки задорного взгляда прежнего Габриэля. Даже голос был совершенно иным и далеким от его истинного сопрано, которым он говорил, словно пел. В его глазах мелькнула надежда, которую он видел во мне. Губы его вздрогнули, когда он делал очередной всхлип, и, понурив голову и уткнувшись ей в мою грудь, он жалостливо и с натягом произнес: — Пожалуйста, спаси меня… «Эх, Габриэль…» — прозвучало в моей голове. Я незаметно качнул головой, сразу говоря этим «нет». Но потом снова мысленно ударил себя, крича: «Он твой брат!». Только и это мельтешило в моей голове, но вопрос: «Как же я это сделаю?» не уходил. — Но, Габри, как я это смогу? — вторя своим мыслям, спросил я брата. Тот только еще жалостливей зарыдал, сильнее упираясь мне в грудь. — Я не знаю! — он крикнул, срывая свой голос на хрип. — Но сделай что-нибудь, я прошу… умоляю… Чертовы омеги! Я могу понять язык их тела, их намеки и игривые улыбки, но не желания жить только по любви. Они так цепляются за это чувство, словно пиявки, а иногда, даже и прикрываются им, как щитом. Любовь их не отгородит, наоборот притянет бед. И Габриэль этому подтверждение и тому яркий пример. Он вздумал, на свою же голову, влюбиться в конюха. Тайком приходил к нему, зачастую и ночью. Он даже выкарабкивался со второго этажа по дереву, чтобы потом встреться с ним в саду. И когда ночью я решился на прогулку из-за взъевшейся бессонницы, то заметил их воркования. — Сдался тебе этот конюх, — сдерживая возмущение, произнес я, обняв омегу. Габриэль только отскочил, упирая руки в мою грудь. — Но я люблю его! — крикнул он, забыв слезы, и в нём проснулась настойчивость. Ну вот опять. Как я и говорил. Если и не прикрываются, то цепляются в это когтями и зубами. И не оторвешь, ещё попробовать нужно. — Какой ты упертый, — вздохнул я ему в макушку. — Выйдя за Короля ты бы и бед не знал, а сейчас у тебя одна беда — этот твой конюх! — Ричард — смысл моей жизни! Я не смогу прожить и часу без него, а Король с его деньгами сдался мне, как незрячему сдалась картина! — И что предлагаешь? Я не фея из твоих детских сказок, я не смогу изменить этого. На его лице снова озарилась грусть, а на покрасневших глазах снова появились жемчужины слёз. — Маркус, — заскулил омега, сжимая губы, от чего на его подбородке появились крапинки. От этого и мне стало не по себе. Я словно чувствовал ту горечь в горле, что сейчас чувствует Габриэль. Эту безысходность. Я ставил себя на его место, и думаю, что вёл бы я себя в такой ситуации ещё хуже, если бы дорогой старший отец додумался до того, как ещё сильнее испоганить мне жизнь. — Я не обещаю, но я постараюсь, хорошо? — сдался я. Аметистовые глаза омеги, блестевшие из-за слёз, уже были полны благодарности. — Спасибо, — хрипло шепнул омега, сильно сжимая меня в объятиях.

***

Погода выдалась к случаю — сильный дождь и гром, и это несмотря, что час назад светило солнце. Увидев нынешнюю погоду, Габриэль еще сильнее осерчал и понурил голову. Капюшон плаща откидывал тень на его тонкие губы и прямой нос. Эта серая погода и, кажется, даже мрачный воздух, оттеняет кожу Габриэля, делая её белой, как первый снег. Но это дарило жуткое представление, словно передо мной стоит живой мертвец. Я сглотнул слюну, а руки нервно зачесались. На него невозможно смотреть без сожаления. Я видел, как конюх кидал на него такой же грустный взгляд. Он молча впрягал лошадей в поводья, готовя карету к дороге. И все это время он боялся с Габриэлем встретиться взглядом, опуская глаза в мокрую землю. Когда он закончил с каретой, я позвал его, чтобы он подготовил моего коня. Его глаза блестели мокрой пеленой, словно данный дождь был вызван мольбой, чтобы скрыть его слезы. Я ставил в грош любовь, но чувства брата я ценил. Я мысленно пообещал, не Габриэлю, а самому себе, что постараюсь спасти их чувства друг к другу. — Габриэль, сокровище моё, прекрати, — начал тут же младший отец, успокаивая Габриэля. — Давай же, улыбнись! Габриэль притворно и совсем неискренне сделал пародию на улыбку. Младший отец отстал от него, словно этого ему было достаточно, достаточно улыбки на губах и грусти в покрасневших глазах его ребёнка. — Маркус! — крикнул старший отец. — Чего ты ждешь? Взбирайся на свою кобылу, поедешь впереди. Я стиснул зубы, а Ричард, услышав крик моего отца сразу подскочил, подставляя мне руку, чтобы я смог оседлать коня. Но помощь мне не потребовалась. Я не смазливый омежка или девица, чтобы руки мне подавать. Несмотря на эту погоду, мы все равно должны ехать во дворец, чтобы представить свою семью. Самое главное и ужасное, так это то, что мои братья — Эван и Виктор, — должны остаться в поместье, чтобы и дальше следить за делами. Можно подумать, что эти дела убегут, но не суть. А вот сама суть — я должен ехать во дворец, чтобы представиться младшим альфой из сыновей рода Дорасес. Готов поклясться, что отец перед королевской свитой будет меня нахваливать и притворно хвастаться мной. Мол, «мой сын чертовски умен, хорош в фехтовании, красив, а сколько книг перечитал — всю нашу семейную библиотеку обследовал!». Да, да, всей этой хвастливости только одна причина — показать меня в лучшем виде и, по возможности, найти мне жениха из королевской семьи, чтобы еще сильнее слиться с королевской кровью. А что это кровь демонская, так отцу плевать. Главное благосостояние кошелька и чин. Лично меня это ничем не радует. Меня, как незаменимый атрибут, решили взять с собой, хоть я и отнекивался. Но я вовремя вспомнил обещание, которое до недавнего времени, пообещал не брату, а себе. И тут уже нет смысла отпираться. Габриэль вместе с родителями уселись в карету, а я ехал отдельно, опережая её вместе с сопровождающими всадниками, предоставленными королевской охраной. Мне дался ужасный шанс воочию наблюдать за отвратной погодой и размытой дорогой, на обочине которой скапливались грязные лужи. Мне ужасно было жалко Зеро из-за этой грязи. Он сердито фырчал, вертя головой, показывая тем самым, что ехать дальше он не желает. — Зеро, прекрати упираться, — шепнул я коню. Тот в ответ еще громче фыркнул, но продолжил путь. Кони утопали в грязи по пясть, а карета и вовсе грозилась застрять, а то и утонуть. И всю дорогу я каждые десять метров то и делал, что оглядывался назад, чтобы удосужиться в порядке ли все. На кой ляд, спрашивается, нужно переть к чёрту на рога именно в этот день, именно в эту погоду? Этот чертов дождь, казалось, даже и снизу идет, а от холода и сырости не спасает и плащ. Нос заложило, зубы стучат от собачьего холода, а взгляд туманится, да так, что и не разглядеть дороги, и непонятно где небо, а где земля. Дорога извивающейся змеей шла в темный лес, а нынешняя погода еще больше его омрачала. Раскидистые деревья свисали тонкими ветками над размытой дорогой, напоминающей уже болото. Эти самые свисающие ветки цеплялись за капюшон моего плаща, намереваясь его скинуть, словно умышленно; они проходились по крыше дормезона, порождая мерзкий скрип, и тем более стучались в зеркальные окна, словно напрашиваясь в гости. Лес отрезал дорогу по краям, делая её ещё уже. Темные чащи дарили мысль, что из тени леса выпрыгнут разбойники и попытаются нас ограбить. Я взглянул на королевских всадников, успокаивая себя. На боку каждого свисал на привязке тяжелый меч с ветвистой выплавкой на ножнах. Я спустил взгляд, удостоверившись, что я тоже не безоружен. Тяжелый меч, при каждом скачке коня, увесисто бил меня по бедру, что было весьма глупо оглядываться на предмет его наличия. — Сейчас по змеиной тропе мы дойдем до города, а там нас встретит еще дюжина охраны, — сказал один из всадников, и это не пролетело мимо моих ушей, несмотря на шум дождя. Я вздохнул, зная, что нам осталось недолго. Как и сказал всадник, дорога стала уже и, действительно, стала напоминать змею. Экипаж еле протискивался, цепляясь бочками за выпирающие ветви. Всадники шли по двое, и мне тоже пришлось стать с кем-то в пару. Это оказался тоже всадник. Он был тем, кто возглавлял дорогу, а я шел побоку, слегка отставая от него на метр. Но, когда мы шли вровень, я частенько начал замечать, что он поглядывает на меня, иногда даже с язвительной улыбкой. Это давало мне повод отстать от него еще дальше. — Пришли, — произнес всадник, кивая подбородком на виднеющиеся в дали серые стены города. Стены сливались с серым небом, и мне пришлось прищурить взгляд, чтобы лучше разглядеть замок. Над городом возвышались королевские башни, пики которых, даже в мрачном небе, светили как маяки. Наблюдая, как маленький точки ворон превращается в огромное черное пятно, витающее вокруг башен, я сам себе задал вопрос: «В какой из этих башен сейчас он?»