У нас два обличия

Проходя красивые сады, являющиеся жемчужиной замка, я только и мог гадать, как же они могли создать такую теплицу. Снаружи ещё течёт дождь, а над зелеными макушками деревьев этого немаленького сада светит, словно оберегая, стеклянный купол, выложенный из трех, а то и четырех метровых пластин. Купол излучает свет, сравнимый только к свету солнца. В моём представлении это напоминает огромный карточный дом. Почему? Не знаю. Возможно, вся эта конструкция, из-за этих световых пластин, кажется мне хрупкой, и малый удар может с треском ее разрушить. Но, как сказал один служащий этого места, повода для беспокойства нет, ведь этот сад воздвиг сам Дариус. Дариус — от произношения этого имени по телу пробегает ток, а кровь, словно вода в стометровом водопаде, стекает вниз к ногам. И от этого создаются весьма нехорошие предчувствия. Почему? Опять же, я не знаю. Я гадал только о том, как же выглядит это существо, провозгласившее себя Королем Дариусом, Дающий силу и мерцания звезд? «Отец его Солнце, а мать — Луна», — говорили его слуги, при каждом упоминании, словно всем этим говоря мне: «Побольше уважения!». В ответ от меня этим самым слугам доставались только косой взгляд и хмыканье. Я всего лишь назвал его по имени, без надоевшей приставки «Король», а меня отчитали за это, как шкодливого мальчугана, указав на место. Лишь только доверенное лицо короля провожал меня молча, не оглядываясь на мои словесные выходки и язвительный взгляд. Сам же знаю, что взгляд у меня ядовит, а ухмылка у меня кривая, насмехательная, даже если на уму никаких злых мыслей. А правой руке короля все равно на это. То самое «доверенное лицо», кем оказался близкий друг и советник короля, звали Авит. Он — это высокое столпище мышц, громоздившиеся друг на друге, с широкоплечей фигурой и необычайно высоким ростом. Авит, Авит… Это имя ему не подходит. Бизон — вот его говорящее имя. Он так молчалив и серьезен, что боишься задать и легкий вопрос. А в голове только и витает, произнесенное дрожащим и дерганным голосом: «Как может этот альфа, в глазах которого блестит сталь, а в его руке ты непроизвольно представляешь секиру, может быть другом, да еще и советником короля?». Я кинул легкий взгляд, маскирующийся под выражением интереса к нему. И когда я снова подумал, что Авит мечта любой армии, что его сила способна ломать каменные блоки и кости, я вдохнул с долькой мальчиковой зависти. Я всегда мечтал иметь фигуру тигра и оскал медведя, но на деле совсем иное. Даже мой младший отец, когда оставлял свои циничные замашки, и в нем, наконец, просыпался отцовский инстинкт, подходил ко мне и нахваливал мои широкие плечи и тонкую талию. Даже вспоминая его прежние слова, для меня в памяти они звучат, как страшный приговор: «Омеги даже мечтать не могут о таких глазах!» — восторгался тогда. Мало кто знает, что слова, предначертанные быть комплиментом, стали для меня главной проблемой. В тот момент, я смотрел этими глазами на себя в зеркало и не мог понять, почему именно омеги? Но потом, я и забыл об этом. И, только сейчас, почему-то, эти слова, словно вестники из прошлого, всплыли в моей голове, способствуя большей замкнутости и размышлению. Но сейчас я расторопно отогнал их, чтобы не мешали мне насладиться настоящим. Габриэля и младшего отца увели слуги в комнату, чтобы те привели себя в порядок и согрелись. А мы же с отцом и с Авитом шагали по широким тропам сада, выложенным из каменных плиток. — Благодарю, что прибыли в обитель Короля, — вымолвил кудрявый и длинноволосый парень, не забывая поклонится нам в знак приветствия. Светлые кудри при поклоне скатились на его, подчеркнутые платьем, хрупкие плечи; тонкие губы украшала еле заметная улыбка, а зрачки его серых глаз кошачьей формы и не торопились скрывать хитрый нрав. Он всем видом показывал, что уверен в себе, и, не будь мы из знатного рода Дорасес, я подумал бы, что он смотрит на нас, как на стадо овец. Я опустил взгляд с его светлых хмельных волос на подол темно-синего платья, который придерживают в поклоне, украшая его складками, а его тонкие женственные руки, напоминающие лебединые шеи. И снова, нехотя отрываясь от красивых изгибов фигуры, я посмотрел на его серые глаза. — Забыл представиться, — продолжил он, выпрямив спину, — моё имя Деян. Я буду сопровождать вас по слову Короля. Кукольные губки снова растянулись в игривой улыбке, обнажая белые клыки, а большие серые глаза посмотрели прямо на меня. Не то чтобы я встрепенулся, но от его взгляда по мне прошел маленький разряд молнии. Но я не стал отводить взгляд, наоборот, только и делал, что стал обхаживать его взглядом еще более тщательно. К слову, я не слишком питал любовью к хрупким омегам, да еще и к тем, кто наряжается в женские платья, но каждому товару свой купец. — Я провожу вас в беседку, где вы сможете отдохнуть и обсудить дела связанные с помолвкой, — произнес Деян, провожая нас. Когда он повернулся к нам спиной, сопровождая к беседке, старший отец придвинулся ко мне впритык, и шепнул: — Прекрати свои игрища! — зло прошипел отец, скривя губы, и, отстранившись от меня, пошел вслед за парнем. Я только и мог, что сжать губы и проводить взглядом его отдаляющуюся спину. Конечно же он не мог обделить меня вниманием сейчас, ведь знает, что я что-нибудь да натворю. И я, прикусывая щеки, отправился вслед за ними. Омега вел нас к ажурной беседке, которую окружали павлины в качестве живого украшения. Эти птицы пели, распушив свои перламутровые хвосты, украшенными глазками, и эти «песни» напоминали крик очень охрипшего петуха. Непроизвольно хочется закрыть уши, чтобы избавить себя от мучений, но меня остановили улыбки и спокойно начавшаяся беседа. Можно подумать они не слышат этого ужасного кряхтения птиц. Но потом павлины, наверное, поняв, что этот хриплый скрежет по моим ушным стенкам мне совсем не нравится, стали петь нормально и даже, можно сказать, приятно. — Король еще занят, — молвил парень. Он сел на подушку-валик, которых было до безумия много, и вся беседка была усыпана ими, заменяя стулья. — В последнее время у него много работы, — добавил он, садясь в позу русалочки, а подол платья сложился складками в рыбий хвост, что добавляло схожести. «Да сколько этой работы у него?» — зло подумал я, садясь на квадратную подушку, последовав за остальными. Этому Королю совершенно плевать на свою женитьбу. Не самолично пришел забирать жениха, а теперь встречает нас не он, а какой-то, слишком красивый для прислуги, омега. Неужели его любовник? Я фыркнул, наклоняясь над столом, который был полон до безобразия разнообразными десертами к чаю. От этого вида у меня кривят губы, а на языке чувствуется приторно-сладкий вкус, и я сразу потянулся к несладкому чаю, чтобы смочить горло. — Сейчас много мороки с этой войной и тратой золота из казны, — неожиданно подал голос Авит, и я чуть не поперхнулся отпитым глотком янтарного чая — в первый раз услышал голос этого громилы! И, вопреки моим ожиданиям, голос его был не так басист и груб, а скорее сходил к лирическому баритону: не слишком мягкий для альфы, но и не слишком высокий, что удивляет. — Безусловно, война никому не нравится, — решил добавить свою струну отец, по-хозяйски расположившись в окружении подушек и отпивая только один чай, не притрагиваясь к сладкому. — Конфликт — как разбалованное дитя: требует к себе слишком много внимания, времени, сил… И пока не достанешь ремень — все не угомонится. «Неожиданно ты об этом заговорил, отец. Надеясь, что я усмирюсь, ты не торопился доставать ремень» — в сердцах и с горечью подумал я, прикрыв искривленные губы кружечкой чая. — Хм, неожиданное сравнение, — задумчиво произнес паренек, скрыв губы под каемочкой аккуратной фарфоровой кружки. — Но вы, как многодетный отец, знаете в чем соль, в отличие от меня. — Улыбнулся он игриво, кинув быстрый как дротик взгляд на меня. — И, пока эта тема всплыла, то хочу донести речь Короля, что он не намерен принуждать своего будущего супруга к беременности, если сам Габриэль не пожелает. — Это превосходно, — сказал отец с заигравшей улыбкой, не заметив на лице Деяна, как он с кривотой произнес имя Габриэла. Проявившаяся нотка омежьей стервозности сразу накинула мыслишек. Я отклонился от беседы и увяз в своих мыслях. Но, все же, кое-что так и норовило меня отвлечь… Между разговорами и едой, паренек не прекращал стрелять глазками в мою сторону, при этом то гибко изогнется над столом, доставая какую-то вкусность, так, чтобы мне была видна оголенные ключицы, то экзотично улыбнется, а то и элегантно поправит свой темно-синий «рыбий хвост». Я, поначалу, не подавал виду, держался крепко и уверенно, пока не кинул заинтересованный взгляд в его сторону, который так, словно случайно, скользнул по его груди и фигуре. И я уже не успевал собрать всю свою выдержку в кучу и осознал, что сам нацелился на добычу, которая сама на себе жирным углем нарисовала мишень, чтобы я, — да не дай Творец мира сего! — промахнулся и пролетел мимо. Я, как горделивый и опытный охотник, не мог упустить такого шанса. А стоит ли отпускать? Не думаю.

***

От неожиданности, сердце бьет по легким, вжимая их в ребра, как сейчас меня вжимает в холодную стену тихой каморки эта соблазнительная русалка, пристраиваясь к моим губам жарким поцелуем. Омега по-альфьи настойчиво заползает руками под темно-синий китель чуть ли не вырывая пуговицы с мясом, и начинает поглаживать горячую кожу рельефного живота, не забыв для чувствительности и красок страсти поскрести острыми коготками. — Нас не найдут здесь? — пролетело горячим теплом по хрупким плечам, обжигая бледную кожу, а встрепенувшиеся пшеничные пряди спадали красивым водопадом с плеча. — Нет, — поспешно ответил Деян, выгибая позвоночник по-кошачьи, и омежья фигурка из хрупкой превратилась в хищный стан, но не теряя грации и изящества. — Демоны и такое могут? — не срывая удивленно поднятых бровей, спросил я. Такая фигура мне нравилась больше, чем торчащие на выпад кости. Деян не торопился отвечать на мой вопрос, даже не кивнул, а только улыбнулся и засверкал миндалевидными глазами, говоря всем этим: «Меньше слов — больше дела!». И я не стал лишний раз трепать языком, причем тот был занят — я быстро нашел ему дело и поцеловал светловолосого еще горячей, чем прежде целовал он меня. И, конечно же, он это оценил, показывая это извивающейся фигурой в попытке достать до замороченной застежки платья, приглашая меня к более увесистым действиям, чем поцелуй. Я, скрывая усмешку, наблюдал как он медленно и трудоемко расстегивает крючки на синем корсете, которые так замысловато спрятались за маркизетовыми лоскутками ткани, складывающиеся в розу. Замысел портного мне был понятен, но уж больно времени это занимало, и я, нетерпеливо и по-собственнически, развернул Деяна к дубовому столу, чтобы он уперся в него руками, а сам задрал подол платья пристраиваясь поудобнее. — Я думал у людей в почете терпеливость, — усмехнулся он, выдыхая стоны в дубовый стол. Он поддался совершенно легко, словно каждый день занимался этим. Тем и лучше. Не станет надеяться на продолжения наших отношений. Маленькая каморка уже успела полностью пропариться теплом. Деян как мог, сдерживал стоны, чтобы никто нас не услышал, но даже тихий скулеж и вздыхание все пролетали между его губ. Из успетых им расстегнутых крючков корсета выглядывала белая аккуратная грудь, и я не упустил шанс погладить оголенные соски. Деян в ответ застонал и мне казалось, что я играю на нем, как на скрипке. Его маленький член уже успел кончить не один раз, пока мои руки держали его за бедра, чтобы тот не стал самовольничать и начинать вилять. Деян стал еще чувствительней постанывать, когда моя широкая ладонь легла на маленький член омеги. Он просто терялся в руке и выглядело это совершенно негармонично, но доставляло омеге удовольствие. Дубовый стол был забрызган в семени и уже пропитался его запахом. Хорошо, что он стоит в этой мелкой каморки без дела, потому что я бы постеснялся брать его в использования. Отстранившись от омеги и заранее вытерев руки завалявшимся куском ткани в этой коморке, я стал медлительно застегивать китель. До этого я дышал Деяну прямо в хмельную макушку, и я чувствовал, как его запах застыл на моем стоячем воротнике. Омега, выровняв дыхание, выпрямился и снова стал трудиться с застежками. — Давай помогу, — хрипнул я в хмельной затылок, и омега поспешил убрать длинные волосы на плечо, тем самым приняв моё предложение. Мучительные крючки и меня заставили замаяться, а пальцы спешили завязаться в морской узел. — И как ты каждое утро так собираешься? — спросил я скорее у себя, чем у омеги, но тот поспешил с ответом: — Мне помогают прислуга, — заверил, задрав носик. В ответ я хмыкнул. — Прислуга у слуги, — очень тихо сказал, даже казалось, что я об этом подумал, а не произнес это вслух. Но резко развернувшийся омега с обидчиво-сердитыми глазами колко посмотрел на меня. В его глазах плескался яд и затронутая гордость. Я тут же хотел оправдаться, но тот перебил, не дав и рта раскрыть: — А не слишком высоко о себе ты рассуждаешь, третий сын из Дорасес? — остервенело проговорил он. — Я не слишком похож на прислугу, чем ты на безнадежную куклу, которая только и радуется, что ему достанется титул и имя семьи. Из дворянского у тебя лишь только чин, а не манеры! Я, фраппированный от такой взрывчатости омеги и колких слов, силой сжал кулаки. — Пять минут назад ты «только и радовался», что тебе достанется мой член, а теперь коготки пускаешь только от одной непродуманной, случайно кинутой фразы? — парировал я не забыв свою кривую усмешку, наблюдая, как омега еще сильнее вскипает. Не думал, что он так придирчив к словам. — Хочешь сказать, что я шлюха?! — взбешённо прошипел он. Мне стала нравиться его эмоциональность. — Ты сам это сказал, — я усмехнулся рассматривая его красное женственное личико, искривленное от гнева. И только сейчас осознал как неприятно было целовать напыщенные губы. — Одно моё слово Королю, и тебя отправят в узницу, а то еще хуже — на кошачий коготь! — заявил омега все пуще и гневней, но его слова были для меня безобидны. Скорее я так думал, пока моя последняя фраза не взбесила его окончательно: — Так ты и перед Королем поднимал свой подол? Воздух разрезал хлесткая пощечина, которая стала в этом спектакле запятой, а громко захлопнутая дверь — точкой. Правую скулу горячо сводило, а притронувшись к ней пальцами, ощутил царапины, струнами очертившие щеку. А я только ухмыльнулся в ответ на эту боль, к которой уже успел привыкнуть за долгие годы. Не первая и не последняя пощечина.