У нас два обличия

Маркус, дорогой Маркус. Перечислять, сколько я отправил писем тебе за это долгое время — бесполезно. Я давно сбился со счету, но продолжаю верить в то, что хоть одно письмо дойдёт до твоих рук, Маркус. Когда ты покинул семейное поместье, то я сразу заметил, как же оно омрачилось вместе с лицом младшего отца. Он словно постарел за это лето. Ты исчез — исчезла радость в его глазах. Возможно, ты не знал, но я всегда считал тебя его любимчиком, ведь он никогда не хвалил и не хвастался тобой в твоём присутствии — он всегда это делал в тайне, говоря как сильно любит тебя своим близким друзьям и как переживает за тебя… Ты не замечал, но когда отец решил серьёзно отправить тебя в военную академию, то папа всячески протестовал против этого. Он никогда не хотел, чтобы ты познал военное дело, чтобы ты это полюбил и пошёл по этому пути и оказался в первом ряду строевой колонны, чтобы ты первый мог погибнуть в бою. Он не хотел, а ты всё-таки пошел. Но тогда мы все прекрасно знали, что тебя не отправят в действующий гарнизон на форте Тигрис, и ты даже тогда отправлял нам весточки о своём самочувствии. А сейчас, ты исчез… и мы даже боимся предположить, что с тобой. Много слухов было: тебя убили, ты стал рабом, прислужником Короля или он тебя отправил в тюрьму. И Творец Мира весть знает, сколько же этих слухов я улавливал за это время, не зная, какой из них более правдивый. Но я прекрасно знаю, что эти истории — ложь, потому что прекрасно знаю тебя. После случившегося Эван и Виктор ещё серьёзней углубили себя в семейные проблемы. Они хоть и пытаются вести себя так, словно ничего не было, но я прекрасно вижу их переживания, которые немо отпечатались на их лицах. Что касается отца, Маркус, то я всё ему рассказал, и теперь мы с ним в ссоре. Я поведал ему о том, что встречался с Ричардом, сказал, что он был моим первым и последним альфой, которого я буду любить. Ещё рассказал, что я попросил тебя мне помочь. После этого он очень сильно осерчал на меня, сказав, что я уже испорченный омега, погубивший глупого тебя, который решил так бессмысленно заступиться. И знаешь, я с ним полностью согласен. Но после сказанного поступило и наказание, которое, к большому сожалению, было суждено нести не мне — отец отправил в тюрьму Ричарда, якобы за воровство! Я пытался это предотвратить, но омег в палаты городского суда не пускали. Но, по слухам, я узнал, что этот суд и не был состязательным*. Ричарду даже не дали защитника. Он сгниет в тюрьме, погибнет, его там заклюют! Я не знаю, что мне делать. Жизнь скатилась вниз и из-за чего хочется наложить на себя руки. Папа — единственная причина, по которой я ещё жив, так как прекрасно знаю, что же с ним будет, если и второй сын бесследно исчезнет. Маркус, я не верю, что ты умер, но даже если это и так, то я буду писать до конца — хоть живому тебе, хоть твоему призраку. Я очень сильно переживаю за тебя и хочу, чтобы ты вернулся домой. Очень сильно. Твой брат Габриэль.

***

Уже месяц прошел с того момента, когда я прочёл письмо Габриэля. Уже месяц я не нахожу себе места, пытаясь найти выход из этой ситуации, в которую я загнал себя сам. Уже целый месяц я храню его письмо, словно свой оберег, боясь, что оно пропадёт — а это единственное, что сейчас связывает меня с домом, помимо шрама на губе. — Круглоухий, ты спишь с открытыми глазами? — спросила Агна, вторгаясь в моё пространство, благодаря чему вытащила меня из горьких воспоминаний о доме. — Агна, это называется «задумчивость», — поведал я малышке и посадил на свои колени. Та только с радостью это одобрила и стала скакать на моих коленях, как на ретивом скакуне. — Маркус, Вы очень заУмчивый в последнее время, — перестав эти скачки, маленький дьяволёнок всё-таки скрестив элегантно ножки, как полагает даме. — Да, моя «заумчивость» имеет причину, милая леди, — продолжал подыгрывать этой светской беседе, и мысли о доме не стали столь горестны. — И какую же? — спросила леди и мисс маленькое очарование. — Причина в том, что у одной юной особы скоро будет день рождение, а я так, — по причине отсутствия средств, — не могу выбрать достойный подарок. Я искренне врал Агне, ведь прекрасно знал, что сейчас ей не стоит знать, как сильно я переживаю о своих родных. Она никогда об этом не спрашивала, но губить детский разум взрослыми проблемами я не хотел. Ведь скоро у Агны будет маленький праздник — её день рождения, и я хочу, чтобы она была счастлива в этот день, в который появилось такое чудо. — Подари цветы! — восторженно крикнула Агна после долгих раздумий о подарке, мысль которых осенило её столь шумно, что она снова стала скакать на моих коленях и хлопать в ладоши. — Цветы в нашем замке есть везде. Только садовникам не говори, что хочешь их сорвать — злые они! На моем лице от такой идеи появилась улыбка, но больше душу грело её наивность. — Ты хочешь, чтобы я подарил тебе на день рождение цветы? — спросил у Агны, от чего она удивлённо раскрыла желтые глаза. — А, так ты о моем, — растерянно протянул дьяволёнок. — Нет, тогда не хочу! — А чего же ты хочешь? — Чтобы папа пришёл на мой день рождения. — Агна опустила взгляд и начала застенчиво играться с лоскутом подола своего платья, а я опять ушёл в себя после упоминания об её отце. Агна не ставила Дариуса в почёте и вела себя с ним довольно смело, но всегда ждала от него внимания. И сразу становится ясно, что все эти детские капризы и вредничество — всего-лишь уловка, дабы привлечь отцовский взгляд. Даже сейчас, накануне её дня рождения, его нет рядом с ней. После того, как мы были с ним «наедине» и когда закончился его гон, он уплыл в Агр — столицу царства орков, чтобы провести лично перемирие между враждующими. Я до сих пор считаю его поступок массовым самоубийством, ведь он вступает в улей разъярённых пчёл, в место, где есть количественный перевес противника — в его дом. Хоть Дариус и собрал крупную армию, чтобы «вежливо» постучаться в гости к оркам, но все равно численный перевес — это численный перевес! Клемент уверял меня, что это не стоит моего «беспокойства», ведь Дариус — самый сильный демон, который малым перевесом своих повстанческих воинов смог победить и Асура и короля орков — Вита. Но я все ещё переживал за Агну, боялся, что она поймет то, что значит слово «сирота». — Смотри, бабочки! — устремилась девчушка, юрко спрыгнув с моих колен. — Ух, какая красявая! Папа обещал, что приедет на мои именины, и я покажу эту бабочку ему! Агна стала бегать по саду, в беседке которого я и уселся, начав изучать свою новую профессию… няни. Не успел я обдумать события той ночи, так Дариус, до своего отбытия в земли орков, поставил меня в неудобное положение, но уже не в постели. «Маркус, после встречи с тобой, Агна расцвела и говорила только о тебе» — в качестве оправдания, говорил он тогда, не видя, как на моём лице ходуном скачут желваки. Но после поставленного ультиматума, — либо стану нянькой, либо я отправлюсь опять в гарем с этим чертовым кольцом на члене, — я немо согласился со сжатыми губами и кивком. Уже в который раз я убеждаюсь в том, что я его ненавижу больше всего на свете. Но в том, что он мразь, не виновата его дочь. — Смотри! — восторженно показала она словленную бабочку, забыв о сачке. — И теперь твои руки испачкались в её пыльце, испортив ей крылья. — Ой. — Агна посмотрела на свои пальчики не отпуская из них бабочку, хоть и аккуратно её придерживая за брюшко. — Это как? Я испортила всю красоту. — Видно испортила, — согласился я. Агна опустила грустно взгляд на бабочку, и, недолго думая, она подошла к кустам красивых азалий и аккуратно посадила бабочку на один из её цветков. — Больше никогда не буду ловить бабочек, — подытожила она свой вывод. — Почему? — Им больно. От такого заключения я был ошеломлён, ведь до меня сразу не доходило объяснить ребёнку то, что любое существо, даже самое маленькое, имеет право на жизнь, и проявлять к нему жестокость нельзя. Однако Агна подвела себя к этому выводу сама, без посторонней помощи. Наверное, ей и толком не объясняли, что правильно, а что нет. — Это правильное решение, Агна, — похвалил я ребёнка, смотревшего всё это время на бабочку, которая лениво ходила по цветку азалии трепеща крылышками. — Мой о-дедушка говорил, что бабочки — это матери цветов. — А что это значит? — Заинтересованные желтые глаза всё-таки оторвались от бабочки и посмотрели на меня. В ответ я только улыбнулся и поманил её пальчиком, на что Агна с лёгкостью повелась и подбежала ко мне. Я играючи, встав с широких подушек ажурной беседки, подхватил её и посадил на свою шею. — О-дедушка был очень начитанным и всегда рассказывал мне много историй. — Я спустился с беседки и направился в школьный зал, где и проходят все наши уроки. — Он говорил, что бабочки — ожившие цветы и прекрасные создания, которые помогают растениям расцвести, получить плоды и семена. — Ух ты! Твой дедушка очень наУченный! — Да, но вот когда ты будешь тоже «заучиваться»? — вздохнул я с улыбкой и придерживая Агну у себя на плечах за маленькие ботиночки. — Макус, мы Вам сообщим, — опять появилась светская манера. Как моё имя не коверкал детский язык: то «Макус», то «Мрукус», а то и вообще «Мракус». На все это я только терпимо улыбался, не обижаясь на неё, даже не стараясь её поправить. Вот кто ещё назовёт меня так ласково, как «Круглоухий Маркусёныш»? Если я прекрасно ладил с Агной, — с золотцем, по сравнению с другими детьми её возраста, — то с квартетом бандитов я справиться мог только прибегая к жестким методам, а в простонародье — к хворостине. Я изначально хорошо ладил с Агной, нашёл с ней, как говорится, общий язык. И правду говорил Дариус, что со мной она расцвела, и я это заметил, не вспоминая о своей скромности. За одной только маленькой Агной следило четыре няни, и когда мне казалось, что это слишком много, то до моих ушей долетело новость о том, что у сыновей Дариуса их целая дюжина. Няни просто не успевали за четырьмя шкодниками, которые, не знав, что такое правила приличия, разносили всё, что движется и нет. Я помню нашу первую встречу, словно оживший кошмар наяву. Мне разрешили свободно передвигаться по замку, но некоторые части его были все равно для меня закрыты, и я решил всё-таки изучить те места, где мне разрешено ходить. Но моя прогулка прервалась, не успев и начаться. Всему виной отвлекший меня шум, доносившийся со стороны угодий слуг — эта часть замка принадлежала полностью им, так как там находились их комнаты и места их основной работы. Однако, большую часть этих угодий составляла кухня, ужасающие звуки доносившиеся из которой меня и отвлекли. То, что я увидел — не описать словами! Эти гремлины распугали всех поварих и поварят на кухне, и, оставшись наедине, эти четыре чёрта играючи разнесли в хлам поварню. Я впервые видел, как режут хлеб мечом! Я, — три года проживший в военном гарнизоне, был одним из лучших дисциплинированных солдат, — представить не мог такое ужасающее использование оружия. Довольно хорошего оружия… Мне не оставалось ничего, как вырвать меч из рук Демияна — старшего из четырёх сорванцов, которому я потом, в качестве воспитательной работы, натёр мелкий зад до красного фонаря. После такого толпа нянек вздыхали не скрывая охов и упреков, которые градом полились на мою голову. Но в ответ, я упрекал их за некомпетентность, за то, что не могут уследить за этими сорванцами и за то, что не могут вбить в их мелкие головы правила хорошего поведения. Они позволяли им всё, лишь бы их не трогали. А от того, что я осмелился поднять руку на Демияна — на авторитет этой шайки, — так они от этого ладошки ко лбу подносили, охая и чуть ли в обморок не падая. Но я хотя бы позаботился о том, что забрал у них опасную игрушку, и они теперь не смогут ненароком друг другу навредить. Прав был Теу, когда говорил об этой четверке «одаренных» детей. Мне с ними придётся трудно. — Ладно, нам ещё нужно потренироваться в чтении и счёту, — не забыв об уроках Агны, я посадил её за маленькую парту, которая ей все равно была велика, и демонёнок выглядывал из-под неё темными кудряшками и желтыми глазами. Я с усмешкой вздохнул, взял её любимую подушку и положил на стульчик парты, чтобы она хоть как-то могла комфортно усидеть за ней. После того, как она удобно уселась, я взял с полки детскую книгу и присел на пол рядом с ней — парта её была настолько маленькая, что мне, чтобы сравняться с ней, приходилось сидеть на полу. — Давай, — я открыл страницу букваря, на которой мы закончили наш предыдущий урок, — читай слово, написаное на первой строке. Я специально брал книги без иллюстраций, ведь эта хитрая лиса не читала, а пыталась угадывать слово, изображённое на странице. Мне тоже приходилось хитрить. — Ба… — Агна старалась читать по слогам, протягивая последние гласные, — бо—чка! — А вместе? — Бабочка! — Умница. Не успел наш урок и начаться, так его прервал неожиданный стук в дверь. Я поспешил встать, не забыв крикнуть «войдите!». Это оказалась старшая няня. Она зашла поприветствовав меня молчаливым кивком, но, увидев, чем мы занимаемся, она сразу же поджала губы. «Жабу тяготит то, что я смог добровольно склонить Агну к занятиям, — промелькнуло в мыслях. — А сама не могла такое провернуть, даже не смогла уследить за тем квартетом». — Хотела посмотреть, Господин Маркус, как справляетесь с работой воспитателя, — проговорила Вирта. Она так выдавила из себя это «Господин», словно перешагивая через своё достоинство. По её лицу видно, что эта жаба испытывает ко мне не радужные чувства. Да, и это было взаимно, так как то же самое я испытывал и к ней: неприязнь, недоверие и неодобрение её методов воспитания. — Не думаю, что вы только пришли поглазеть на наши уроки чтения, — грубо, но все же ответил я, не спуская глаз с Агны и поправляя её, когда та делала запинку при чтении нового слова. — Вы пришли по другому поводу, не так ли? Вирта только поджала тонкие губы и ещё пуще насупила серьёзный взгляд, придирчиво дырявя им меня. — Да, — согласилась она, в который раз перешагивая через своё достоинство, и это согласие прозвучало так, словно плевок ядом. — И какая вторая причина вашего визита? — не забыл поинтересоваться, выдавливая информацию из этой неразговорчивой женщины. — В замок пришла весточка от Короля Дариуса, — поджимая скрещённые руки, произнесла Вирта. Она даже не старалась смягчить своё каменное выражение лица. От услышанного Агна резко подняла свой желтый взгляд, перестав читать, и посмотрела на старшую няню, ожидая от неё ответа. Слова об отце так отвлекли её, что она чуть не скинула книгу вбок. — И что хочет донести до нас Дариус? — Я опять позволил вольность и назвал его по имени, но это сильно отразилось на лице няни — зло вонзившийся в меня взгляд прозрачно намекал на это. Мне очень сильно раздражало то, что она выдавала информацию по чуть-чуть, словно по чайной ложке. Каждый ответ приходилось вытягивать из этой женщины чуть ли не силком. Мне кажется порой, что это очередная манера меня вывести из себя. Да и слово «кажется» здесь весьма лишне, ведь всё так, как оно и есть. — Король в письме указывал на то, что он приносит свои извинения. — Она опять резко замолчала, не раскрыв все карты как одну. Я уже опять хотел задать надоедливый вопрос, но она, словно услышав мои мысленные упрёки, снова продолжила: — Он не сможет завтра навестить именины его дочери. После сказанного Агна спрыгнула со стула и с визгом выбежала из комнаты через вторую дверь, ведущую к протяжённому коридору. Я сначала не разобрался: то ли плачь это был, то ли смех. Но, будь на её месте, я бы обрадовался, зная, что видеть Дариуса мне не придётся раньше времени. Однако не успел я побежать вслед за плачущей Агной, так моё плечо схватила рука Вирты. — Не стоит торопиться, Господин Маркус. Я обернулся на неё, при этом, зло процеживая её сердитым взглядом. Но она не смела отпускать мою руку несмотря на это. — Ваши манеры, влияние и средство воспитания детей Короля — весьма двусмысленны. — К чему вы клоните? — На моём лице постепенно оживают желваки, но я не старался показать свою раздражительность и не торопился отдёрнуть руку. Вирта недовольно пожевала губы и зло вздохнула, смотря с укором на меня. Я этот взгляд терпеть не мог, он выводил меня из себя и хотелось просто оттолкнуть вбок эту неприятную женщину — но это позволить себе я не мог. — Вы слишком многое себе позволяете в воспитании чужих детей, тем более в воспитании детей Короля, — протараторила Вирта. — И, я уж часто стала замечать, что вы слишком часто стали проводить время с Агной, включая то время, когда она ложится спать. — Ей снятся кошмары! — не выдержав, я повысил тон. — Не вижу ничего криминального, если я буду укладывать ребёнка спать, предварительно зачитав ей сказки. Разве это приступле… — Это становится едой для размышлений, — перебила меня Вирта. — Мало того, что вы подняли руку на Господина Демияна, так вы ещё оказываете двусмысленные знаки внимания молодой Госпоже Агне. Я был ошеломлён её потоком мысли. Ещё недавно она говорила с трудом, словно презрительно выдавливала из себя каждое слово. Однако же сейчас, её речь была столь молниеносна, словно стрельба из арбалета. Но больше всего, помимо её изменчивости в общении, меня раздражало то, какие мерзкие выводы она делает обо мне. — Хотите сказать, что я… — Детолюб*, — снова перебила меня Вирта. Во мне разыгрался нешуточный гнев, от которого, после отъезда Дариуса, я успел отвыкнуть. Уже забыл то чувство, когда кожа на руках чуть ли не лопается от сильно сжатых кулаков, а появившиеся желваки на моём лице стали издавать пульсацию, которая сбегалась к вискам. Я никогда не бил женщин, и в этот раз я тоже себя сдержу, однако не буду утаивать от Вирты все те слова, что думаю о ней. А «лестных» слов накопилось немало. — Очень жаль, что я вызвал у вас именно такие ассоциации, — сквозь сжатые зубы, не скрывая рычания в голосе, зло произнёс я в ответ. — Но, раз вы так внимательны, то должны были заметить, что я отношусь к Агне так, как относился бы к своей родной дочери. Я не сделаю с детьми ничего, что не сделал бы с собой! Последние слова я прорычал, но этого хватило, чтобы старшая няня проглотила свой язык и испуганно посмотрела на меня. Именно такой реакции я и ждал, и, не теряя времени, я продолжил свою гневную тираду: — И раз зашла речь о мерах воспитания, то стоит мне упрекнуть и вас, Вирта. — Я продолжал её прожигать взглядом. — Может это не я слишком многое себе позволяю, а это вы позволяете этим четырём гремлинам разносить кухню, пугать прислугу, да еще позволяете им играться с такими опасными игрушками! — Не оскорбляйте детей Короля! — продолжала стервозничать Вирта, пропустив мимо ушей всё вышесказанное. Она только желала хвататься за то, что могло меня упрекнуть в ответ. — Так не оскорбляйте же и вы меня! — повысил я на неё голос в отместку и выдернул свою руку из её захвата. — Всего доброго! — плюнул я в конце и отправился вслед за убежавшей Агной. — Мужчине, тем более альфе, никогда не понять все тонкости взращивания и воспитания детей! Я пожалуюсь Королю Дариусу о вашем самовольстве! — несдержанно крикнула мне в след Вирта, раскрывая свою истеричность. — Желаю удачи! Оставив последнее слово за собой, я выбежал из комнаты, прекрасно чувствуя, как её злой взгляд прожигает во мне дыру. Но я не хотел зацикливаться на этом, я сейчас лишь хотел найти Агну и успокоить её. В голову не приходило никаких других вариантов, где она могла сейчас находиться, и я побежать в её комнату. К счастью, та была не заперта, однако на кроватке и в самой комнате её не было. Я стал прислушиваться, и до моих ушей стали доходить всхлипы, доносящиеся откуда-то снизу. Я спустился на колени перед кроватью, думая, что Агна затаилась именно под ней. Но, подняв свисающее покрывало, я убедился в том, что это было неверное решение — Агны там не было, но всхлипы продолжали доходить до моего слуха. И только тогда-то я и обратил своё внимание на высокий шкаф, под который могла прекрасно спрятаться такая миниатюрная девчушка. — Агна, — позвал я её, обходя кроватку и направляясь к шкафу. Снова присев на колени и заглянув под низ, я убедился в том, что именно там сидит Агна. Только была проблема — шкаф был очень широкий, и я не мог дотянуться до неё, так как Агна спряталась в притык к стенке. — Агна, выползай оттуда! — потребовал я у девочки, однако же в ответ прозвучали ещё громкие всхлипы. — Агна, пожалуйста! Там очень пыльно! Агна не торопилась выползать из-под брюха широкого шкафа, и пока она не стала кашлять, подтвердив мои слова о пыли, она так и не выползла. Я аккуратно взял её на руки и понёс на кровать. Она продолжала кашлять от пыли, и пока она глотала чистый воздух я старался стереть её слезы с щёк. — Зачем ты убежала? — переживающе спросил у неё. — Я очень сильно испугался за тебя. — Папе на меня всё равно! — заскулила малышка и уткнулась мне в живот. — Он обещал, что придёт! Обещал! Я приобнял её и стал гладить кучерявые волосы. — Агна, ты знаешь, что такое война? — спросил я у ребёнка. Она подняла заплаканные глаза на меня. Да, я говорил, что не хочу губить её взрослыми проблемами, но сейчас ей необходимо объяснить то, что необходимо сейчас знать. И это прекрасно вписывается в мою воспитательную программу «что такое хорошо, а что нет». — Нет, — шмыгнув носом, ответила она по-детски искренне. — Война — это самая плохая вещь на свете, из-за которой гибнет всё живое, что нам с тобой дорого, Агна. И сейчас она не прекращает длиться. Ты помнишь ту бабочку? — спросил я у ребёнка, на что та кивнула в ответ. — Да, ей было больно, когда ты её взяла в руки. И война причиняет вред и боль. Но твой отец пытается всеми силами эту войну прекратить, жертвуя общением с тобой. Сейчас он там борется не только за жизнь всех нас, но и за твою в первую очередь, потому что сильно любит тебя. Агна опять впилась маленькими руками мне в живот и снова заплакала, не выпуская меня из своих объятий. В ответ я только и мог обнять её ещё сильнее, стараясь не раздавить этот комочек. — Я поняла, — шмыгнув носом, прошептала Агна. — Я просто хочу, чтобы он вернулся.