У нас два обличия

Шёпот и веселые крики на перегонки разносились в зале. Сегодня было людно, и в центре всеобщего внимания оказался я. Если бы не наставление отца, я бы так и остался затворной тихой мышью. Но такого удовольствия, по его мнению, я не достоин, и приходится теперь красоваться в центре банкетного зала, улавливая восхищенные вздохи, рассказывая при этом байки о том, где я всё это время пропадал. Может не все возгласы были восхищенные, может среди этой беседы затерялось пара саркастических фраз, выроненных не мной. Прежний Маркус с удовольствием бы купался в внимании высокомерных вельмож, заносчиво парировал в разговоре, ловя завистливые взгляды альф, перебивающие восхищение дам и омег. Да, было время, когда я сам был высокомерным вельможей, думая, что весь мир крутится вокруг меня. А на самом-то деле — это мной крутили как хотели, и продолжают крутить. Не успел я в то утро выйти из кабинета отца, как он уже загнал меня в тугие рамки, заставив плясать под свою дудку. Он не диктовал мне, не угрожал, он просто поставил меня перед фактом, что я его сын... Это звучало не так снисходительно и с высоты своего отцовского величия, как всегда он любил проявлять подобные тона в разговоре со мной. Но в тот момент это было как-то печально, по-отцовски участливо. Впервые за долгие годы, он проявил ко мне отцовскую толику переживания, даже в такой слабой форме. Он никогда не говорил ласковых слов, и вот это растерянное «ты мой сын». Это было ещё ужаснее, если бы он угрожал мне, заставляя меня идти против моей воли, как в старые добрые времена. А тут я добровольно делаю то, что мне не всласть и не в соль, желая снова услышать в его голосе эту отцовскую участливость... Пожелание его было для меня брезгливым. Та же участь Габриэля — брак по расчёту, но на этот раз я должен идти по своей колее, а именно охмурить одну богатую и влиятельную мадам, которая совсем недавно овдовела. Весь этот очередной банкет всего лишь капкан, чтобы уловить внимание этой дамы, которая гордо носит имя Марта. Эта самая Марта недолго носила чёрную вуаль траура в память об усопшем муже и стала частой гостьей на шумных вечерах. Она часто светилась с молодыми мужчинами и не стеснялась этого демонстрировать, ведь с таким влиянием и наследством, что оставил ей муж, можно было и не стесняться того, что ищешь тепло на мужском плече. Да и для самих этих «тёплых плечей» она была желанным кусочком: не дурна собой, богата и чертовски красива, да ещё при этом не имела детей — не с кем будет воевать за ее внимание и деньги. Мне было неприятно браться за такое дело, несмотря на то, что она была довольно молода и красива. Ей было с лишним за тридцать, ее муж — Вин Палин, неудачно съездил на охоту, упав с лошади и сломав шею. Но это ничего не меняет: ни ее статус, ни ее красота. Отец думает, что я как и раньше побегу совершать любовные подвиги, но не тут-то было. Приходится переступать через внезапно появившуюся совесть. Я долго искал Марту, выглядывая из окружившей толпы мало знакомых мне людей, столпившихся так неудобно возле банкетных столов с шампанским, где я и сидел на бархатной софе, устроившись за колонной — поближе к главному входу. Тут было и тихо, тут было и шумно. Все потому, что в этом укромном месте меня постоянно доставали расспросами и светскими беседами. Придумывать извилистые ответы у меня не было сил — слишком сильно болела голова, но местные вельможи старались не замечать этого и просили больше историй. Мне очень сильно хотелось спать, уже два месяца как я в своём родном поместье, а нормальный сон появлялся с перерывами. Часто стали сниться кошмары о убитых детях в лесу, о обглоданных волками маленьких костях, о криках младенцев. Вороны остатки детей разносили по кустам, воруя то, что не успели съесть волки. И запах крови даже наяву застывал в воздухе, от чего неприятно знобило в носу и тошнило. О сытных завтраках стоило позабыть, и волнение папы от этого нарастало с каждым днём. Я не говорил о своём «даре», только промямлил, что непривычно засыпать в своей родной кровати спустя такое время. Младший отец понимающе кивал и, заметив отсутствие аппетита по утрам, приказал поварне готовить мне на обед двойную порцию. Я был и рад, так как к обеду у меня просыпался дикий голод, позабыв о страшных кошмарах, мучивших меня ночью. Благодаря новому рациону, немного поправился, и на животе поубавилось болезненной рельефности, словно я и не выезжал из своего поместья два года назад, и не был пленником Дариуса. Только об этом остались горькие воспоминания, шрам метки и ужасные кошмары, терзающие меня. Да ещё сны были такими реалистичными, я чувствовал себя в этом холодном лесу, слушал так отчётливо детский плач. Все так ужасно реалистично, что на душе становилось дурно, словно я сам относил этих младенцев в лес, оставляя их умирать, а после чувствовал вибрацию их криков, ударяющуюся мне в спину. Я не знал причину этого. Они приходили ко мне в последнее время слишком часто, и часто я просыпался сильно уставшим. Может эта сила сновидца показывает мне моменты времени? Но что это за моменты: будущее, настоящее или прошлое? Все эти сны напомнили мне только истории от Теу, когда он рассказывал о своём отце, приказавшем всех своих сыновей рода альфы оставлять в лесу. В том самом диком лесу, где я провалил свою единственную попытку сбежать от заключения Дариуса. Только в этом страшном кошмаре, имелось много отличий от нынешнего мира, что доказывает мое предположение, что видения пришли из прошлого. Я помню, что именно на Нижних садах, на уровне с кладовкой некромантов, в той старой стене, через прореху которой я и сбегал, находились огромные белокаменные ворота. Именно через эти ворота выносили младенцев в лес умирать... Со временем, их заложили, сделав все на скорую руку. Из-за некачественной кладки камня, создались пустоты в которых стали прорастать корни каперса, что со временем разрушил маленький кусочек каменной кладки, создав дыру. Убегая от его страж в то раннее утро, я много думал тогда о том, как же демон мог выжить? Дариус молодой демон, но все эти события с детоубийством на руках Асура продолжалось с начала до конца его правления, пока его единственный сын-альфа не убил его. Хронике правления Асура много лет, а Дариус убил его уже как шесть лет назад. Можно ли так глубоко проваливаться в прошлое? Так страшно засыпать, думая, что в этом прошлом и останешься, не сумев проснуться. Не хочется даже ложиться в кровать, заранее зная, что тебе потом предстоит увидеть и прочувствовать. Это зябкое ощущение холода пронизывало тело, хоть ты и лежал в тёплой постели, переживая это прошлое снова и снова в таких истязательный снах... — С тобой все в порядке? — спросил Габриэль, заметив мою отрешённость от разговоров с гостями. — Старший отец переживает, что ты себя неважно чувствуешь. Вокруг меня стало меньше народа, все нашли развлечение, наблюдая за шутами, устроившие шумное представление. В этот момент уединения с братом я расслабился, упирая локти в колени и подпирая ладонями лицо, словно прячась ото всех. — Он ли переживает о моем самочувствии? — усмехнулся я в ладони, от чего голос был каким-то глухих. — Скорее о том, что я не смогу подцепить эту прохвостницу Марту. Где ее только черти носят? Брат усмехнулся и, вальяжно переступив с ноги на ногу, облокотился на изогнутую спинку софы, на которой я сидел. — Можно и так сказать, — вздохнул Габриэль. — Он ещё переживает, что внимание толпы от тебя резко схлынуло из-за твоей незаинтересованности в этом торжественном рауте. — Если он хочет зациклить внимание этого табора на чём-то, то пусть обращается вон к тем ребятам, — кивнул я подбородком в сторону шутов, специально спотыкающихся насмех публике. Весь гогот этой ватаги был посвящён кривляньям этих двух шутов. Один отобрал у другого колпак и начал им греметь, теребя на нем колокольчики. Обиженный шут затеял драку, опрокинул того на пол и гогот толпы стал ещё ярче отбиваться от стен зала, что даже хрустальные сережки на люстре стали позвякивать. — Когда это причинение боли стало настолько смешным? — спросил я, уперев кулак в щеку. Габриэль только молчал, наблюдая за избивающих друг друга шутами, не вторя смехом гоготу толпы, потешающейся над этой шутливой дракой. Он поджал губы, и серьезно, с толикой грусти на своём лице, посмотрел в мраморный пол, словно считая каждую прожилку. — Тебя что-то беспокоит? — заботливо спросил я брата. Он от моего вопроса испуганно встрепенулся, посмотрев на меня, как будто его поймали за преступлением. Но потом опять спрятал свой аметистовый взгляд, опустив голову вниз. — Нет... — робко поспешил он ответить, облизнув пересохшие и уже потрескавшиеся от спиртного губы. — Хотя да, беспокоит. Габриэль ушёл с согретого поста и сел на пустующее рядом со мной место. Он был готов к откровениям, раз так сократил дистанцию между нами. Я только облокотился на спинку софы, удобно устроившись для разговора. — Меня все беспокоит, — вздохнул он. — Как давно Ричард в тюрьме? От моего вопроса он опять встрепенулся, попутно с этим оглянулся ещё по сторонам, не замечая лишних слушателей. А их и не было — все следили за шутами и разлитием спиртного по тонким стройным бокалам. — Я ждал полгода твоего возвращения, — начал Габриэль. — За это время отец всячески пытался найти мне жениха, и после истечения этого срока я признался в том, что тайком встречался с Ричардом. Реакция отца не заставила себя ждать, и уже на следующий день у нас появился новый конюх. В этот раз он не плакал, сдерживая только дрожащие желваки на своём хрупком лице. Он продолжал молча смотря в пол, иногда наблюдая за спинами золотой вельможи, что так старательно не обращала на нас внимание, оставив в единении меня и Габриэля. — Получается, что полтора года он в тюрьме, — тихо сказал я сам себе. — Ты смог его навестить за это время? Он поджал губы и отрицательно мотнул головой, заметив, что к нам идёт одна особа. Я, заметив это следом за Габриэлем, оправился и выпрямил спину, встав с софы для приветствия гостьи. Она заметила нашу с братом отрешённость от общей массы и села на согретую нами софу. Я ее узнал, хоть и не сразу. Это шумная белобрысая куква, была одной из фавориток этой Марты, что мне суждено охмурить. — Не помешала вам, господин Маркус? — произнесла она, словно сладко смакуя каждую букву моего имени, проигнорировав Габриэля. — Если вы ещё произнесёте мое имя подобным образом, то можете меня так беспокоить сколько вашей душе угодно. Она засмеялась, чуть ли не опрокидывая голову назад. Задорный взгляд её светло-карих глаз огладил меня, словно вылизывая. Ясно, что это куква приняла излишне больше спиртного, чем её организму прописано. Хотя это и не портило её. Прежний Маркус сделал бы эту особу на этом вечере своей номером один, и утащил бы в безлюдные бездны этого большого дома, попутно снимая с неё одежду. Но, увы, я перестал быть столь падким на любовные страсти. Сейчас мне стоило дождаться Марту и выплеснуть на неё все накопившееся желание, проявляя высший пилотаж в соблазнении зрелых дам. Надеюсь, что навыки я свои не утерял за почти два года изоляции. Сама моя собеседница все щебетала и щебетала, прерываясь только на вылизывание взглядом моего темно-синего классического сюртука, который меня, на мой взгляд, старил, словно я снял его с плеча моего деда. Из всего её прозвучавшего щебетания, я выловил из полезного только её имя — Элла. Она что-то говорила ещё, но я, не в силах понять этот словесный поток, только немо кивал, не забывая улыбаться. Вся мощь ее внимания и разговора достались мне, потому что Габриэль умело слился со стенкой, и потихоньку пополз по ней в сторонку, оставив нас наедине среди отдалившейся группы людей. Пришлось принять удар ее внимания на себя. — Я часто посещаю фуршеты и веселые собрания со своими подругами, но никак не ожидала, что встречу вас, — томно вдыхала Элла, пристально при этом смотря на меня. — Кстати о подругах, — наконец произнёс я, дождавшись когда ее речь хоть на мгновение прекратится, не желая из-за вежливости перебивать её. — Могли бы вы меня с ними познакомить? Из-за долгой разлуки с отчим домом, я ужасно соскучился по общению с красивыми дамами. Вот чего-чего, а язык у меня как был острым, так острым и остался. Моя прямолинейность всегда выходила мне боком, вставая поперёк всем моим целям и желаниям, несмотря на то, что я эти цели и желания в лоб и высказывал. Даже сейчас я не могу воздержаться и сгладить острые углы, наблюдая весь спектр эмоций Эллы: от злобы до возмущения. — Вас даже время не исправит! — фыркнула она. — Разве я некрасива для общения с вами?! Не хотелось расстраивать фаворитку Марты, испортив наше с ней общение задолго до нашей с ней встречи. Зная, какая эта Элла болтушка, которая уже успела продемонстрировать свой талант пару мгновений назад, я прекрасно понимал, что первое впечатление Марты обо мне будет вырисовываться из рассказа Эллы. Мне нужно реабилитироваться в ее глазах. Но вот на мои глаза попалась ее рука, держащая тонкий бокал с шампанским, и мое оправдание пришло ко мне само. — Вы прекрасны, вот только боюсь вашего кольца на пальце, — мягко перебил я Эллу, пока та не развязалась в пороховую бочку, как как-то говорил тот вертоградарь в садах Дариуса. — Такую прелестную жену и приревновать до ужаса можно. Кстати, где он? Невозможно, что он отпустил вас сюда одну. Элла тихо поживала пухлые губы, заметно успокоившись, и молча кивнула взглядом в сторону группы людей, среди которой выделялся высокий средних лет бета. Мужчина привлекал внимание тем, что был очень шумным и дорого одетым. Он украшал себя золотыми подвесками и моноклем, и когда мужчина что-то шумно рассказывал, жестикулируя, этот самый монокль выпрыгивал из-под густой брови и маятником плясал, повиснув на цепочке. Он окружил себя молоденькими дурочками, которые засматривались на его дорого собранный стан. А бета и рад был заигрывал с ним, совершенно позабыв о своей жене. — Раньше вас и кольцо не пугало, — тихо произнесла Элла, отвлекая меня от наблюдения за ее мужем. — Все таки вас помотало время. Мне было жалко её. Почему? — не знаю! Может потому, что я и так понял, что её муж изменяет ей, меняя любовниц как перчатки. А раньше я таких нюансов в личной жизни своих пассий и не замечал, даже не старался бы обратить внимание, перешагивая через это. — Да, помотало, — согласился с её словами. Она сейчас была молчалива и подавлена, не то, что десять минут назад, когда она только подошла ко мне: разговаривала со мной, словно играясь, и без стеснения заигрывая. Хотелось отплатить ей той же монетой. И поэтому я наклонился к ней ближе, попутно заправляя прядь ее волос за ушко, чтобы потом шепотом произнести: — Маркус о котором вы слышали до этого, так долго не разговаривал бы с вами.., — я сделал небольшой перерыв, наблюдая, как ее тонкие брови нахмурились, — а давно бы снимал с вас это милое платье. Услышав это, карие глаза Эллы удивленно распахнулись от неожиданности услышать мою последнюю фразы, а её грудь встрепенулась от короткого вдоха, словно её подстрелили короткой стрелой из арбалета. Мне понравилась эта реакция. Элла наконец-то стала тихой и послушной, и во мне снова появился этот ненасытный аппетит. — Сколько раз вам изменял муж? — спросил еле слышно. — Два, три, а может больше? В ответ она только отрицательно покивала головой, с грустной задумчивостью и тяжелым взглядом смотря в одну точку — мне на грудь. Элла взвешивала все «за» и «против» и не решалась сказать. Но потом, по какой-то причине, которую знала только она, Элла недовольно цокнула, приоткрыв рот и с тихой тоской произнесла: — Я уже давно сбилась со счета. Она признала мою догадку, и стала молчаливей прежнего. Ей казалось, что я над ней издеваюсь, но это было далеко не так. Я просто соскучился за откровениями и простыми человеческими переживаниями. Такое ощущение, что я вампир, питающийся только этим — чувствами людей, которые делятся со мной. Зная себя прежнего, я бы просто насытился ей, не дав ничего взамен, однако сейчас мне захотелось помочь. Я готов был поспорить в этот момент, что после каждой измены ее мужа, Элла старалась привлечь его внимание, призвав ревность к себе, подходя на таких больших фуршетах к молодым мужчинам как я. Однако он даже не обращал на неё никакого внимания, даря его только тем молодым балаболам, которые надеются отхватить от разговора с ним лишь деньги. — Давайте сыграем? — Я постарался отвлечь ее от презрительного разглядывания своего мужа. — Вы решили сыграть со мной? — она удивлённо посмотрела на меня, и уже отрицательно кивнула. — Я неуклюжа во всех активных видах игр... — Нет, это совсем другая игра, — перебил я ее. — Вы должны подойти к своему мужу и на ушко прошептать ему, что измените ему сегодня со мной. Ее словно током ударило, что она так оступилась от меня на шаг, чуть ли не разлив шампанское из бокала. Мне казалось, что я научился читать ее мысли в это мгновение, и именно сейчас она думала, что я сумасшедший. — Что? — она оглянулась, как недавно сделал это Габриэль в разговоре со мной. — А если он поднимет шум? Уже сдавшись моей идее, она стала привносить доводы, на которые я только усмехнулся. Меня было не остановить — мне хотелось играть. Хотелось увидеть физиономию ее мужа, когда она скромно подойдёт ему и скажет так открыто, что готова изменить ему, не дожидаясь ответного внимания с его стороны. Да, раньше меня такая игра с огнем нещадно подпалила, словно мотылька. Но горбатого могила исправит. — Такие, как он, не поднимают шум, окружив себя красивыми барышнями, чтобы их внимание к нему вскоре не прекратилось, — успокоил я Эллу. — Чем интересен мужчина, которому так открыто изменяет жена? И чем красива женщина, которой так неприкрыто изменяет муж, словно хвастаясь этим, втаптывая в грязь свою жену? Вы же не изменяли ему до этого, а только заигрывали с мужчинами, надеясь обратить его внимание на себя? Чтобы он испытал ревность по отношению к вам? Может это было лишнее, но хотелось подбодрить и подтолкнуть ее к этой греховной тропе измены. Я не любитель подставлять вторую щеку, и некогда не буду давать советы о спокойствии и смирении, подставляясь под кого-то и превращаясь в терпилу. Стоит платить той же монетой. Если ударили тебя, то ударь в ответ, и сделай это сильнее, чем твой обидчик. — Вы демон, Маркус, — произнесла Элла— Чем же я так похожа на раскрытую книгу, что вы так открыто читаете мои внутренние переживания. — Я искуситель, — я облизнул верхнюю губу. — Так что? Вы готовы? Напоминаю, мы играем не друг с другом, а с вашим мужем. Наверное, последняя моя фраза подкинула дров в огонь её решительности, и, недослушав, она повернулась ко мне спиной, направившись в сторону, где гоготал ее муж. Я не знал, что именно она скажет ему. Может, она наплюет на правила моей игры и пожалуется мужу. И наблюдая, как она томно положила свои тонкие руки на его плечо, и наклонилась к его уху, я уже был готов к любым истечениям обстоятельств. Элла щебетала что-то ему на ухо, чего я не мог услышать, наблюдая за этим издалека. Но зная этот женский характер, с которым я успел уже познакомиться, она точно нежно произнесла «дорогой», ещё больше усугубляя положения мужа, если бы она в лицо сказала, что готова ему изменить. И это подтвердилось тем, что она, не теряя ни минуты, повернулась к нему спиной. Вместо ответа был только растерянный злой взгляд, словно нанизывающий на пики спину Эллы. Однако потом его злые глаза нашли новую мишень. Элла подошла ко мне с самодовольной улыбкой. На лице читалась эйфория от свершившейся ею дерзости, как у напакостившего ребёнка. Вернулась та Элла, что первая подошла ко мне сегодня с задорным характером, с желанием шутить и привлекать к себе внимание. — И что дальше? — спросила она, ожидая последующих действий. Мы знакомы с ней от силы полчаса, а я уже подверг ее к греху. — То, что и оговаривали в самом начале этой игры.

***

Хоть я и любил закрывать окна моей спальни тяжелыми теневыми шторами, погружая комнату в вырвиглазную темноту — мое уединение это не спасало. Вчера у меня был день выматывающий, а сегодня мне досталась прекрасная возможность выспаться. Я спал как убитый, и без нагнетающих кошмаров проспал до полудня. Я ещё давно установил правило, что если я сплю, то лучше меня никому не беспокоить. Младший отец поддержал это, прекрасно зная какой у меня хрупкий сон. Я уже проснулся, но сознание было ещё туманным и сонным. Хотелось подумать о чём-то, что предстоит мне сделать сегодня, но никаких мыслей в голову не лезло, помимо воспоминаний о вчерашнем дне с Эллой. Как только мы тем вечером уединились в саду, как в след нам выбежал ее злой муж, сметая все на своём пути. Для него не стало преградой даже кусты дикой розы, через которые он прорвался, попортив свой дорого сделанный камзол. Он уже готовился набить мне морду, но преградой между нами стала Элла, сказав, что это ее очередная шутка над ним, а я только помог ей в этом розыгрыше. Оказывается, муж ей не изменял, а так же играл с ее ревностью, флиртуя с молодыми аристократками. То же самое делала и Элла, подловив меня. Я тогда был настроен к тому, чтобы уединиться с ней по-настоящему в какой-то из комнат нашей резиденции. И всё-таки эта Элла коварная женщина. Так обмануть одновременно двух мужчин... Такую хитрую женщину я ещё не встречал. Деян — не в счёт. Он тогда сам сглупил, нажаловавшись Дариусу, а не обернул это так хитро, как сделала это Элла. «Я выполню обещания, господин Маркус, — весело и задорно крикнула она тогда, уходя со своим злым мужем, — познакомлю вас со своими одинокими подругами!» «Я надеюсь на это, госпожа Элла! — прикрикнул я в ответ, не скрывая улыбки, когда эта парочка уже пересекла границы сада» Я чувствовал себя идиотом тогда, но надеялся на то, что она все-таки познакомит меня со своими одинокими подругами, среди которых будет и Марта. Но какой же я дурак, раз поверил в эти грустные овечьи глазки. Я бы и дальше на себя давил из-за этого случая, но в дверь моей комнаты кто-то постучал, и я точно знал, что это не нежная рука Габриэля. Я поднялся с кровати, и старший отец, не дожидаясь моего согласия, вошёл ко мне в комнату. — Что за подземное царство? — выругался он, осмотрев мою темную комнату. — И тебе доброе утро, — поприветствовал я отца, приняв его недовольное бурчание за пожелание «с добрым утром!». Отец не часто заходил в мою комнату, но уже успел похозяйничать, вздёрнув тяжелые шторы и дав яркому дневному свету осветить мою комнату. В глазах промелькнула ослепляющая вспышка, и я поспешил закрыть лицо руками, массируя переносицу, пока отец, как всегда, что-то наставнически говорил и указывал. Как я понял, он опять меня упрекал в происшествии того вечера. — Я попросил тебя только об одном, — недовольно всплескивал руками отец. — Марты не было на этом фуршете, — попытался я оправдаться, но отца это только распылило на большие изречения. — Если не было, то сидел бы на месте. Какого черта ты понёсся с этой сорокой? — рычал отец. Он хотел сказать нечто ещё грубое о Элле, но сдерживал себя, так как старался никогда не оскорблял женщин и омег — строгое воспитание не позволяло. От начала этой моральной встряски со стороны отца, мне уже хотелось закатить глаза от его нотаций, подобно инфантильному подростку, но я сдержал этот порыв эмоций, зная, каким я был инфантильным до заключения. Хотелось изменить себя и помочь своей семье, однако данное «наставление» отца мне с этим не помогало. — Я понимаю, что я должен реабилитироваться в твоих глазах, но почему я, а не Виктор или Эван? — произнёс я вместо оправданий. — Для них у меня есть партия получше, — фыркнул отец, взяв старые бразды своего правления. Он стал дальше поучать меня, что я даже оставил все попытки оправдать себя и встал с кровати, надевая свежую рубашку. Его голос так бы и стал дальше ударяться об стены моей скромной комнаты, если бы не застрявший в дверном проеме прислуга, державший в руках поднос с моим поздним завтраком. Отец повернулся, и, только тогда, когда увидел щуплого парнишку, прекратил меня напрягать. Я заметил аккуратно лежавшее письмо рядом с приятно пахнущей тарелкой. Старший отец тоже заметил его и без стеснения взял, отправленное мне письмо и раскрыл его, принявшись читать. Подойдя к нему ближе я стал читать его вместе с отцом, выглядывая из его широкой спины. Это оказалось приглашение от самой Марты. Она приглашала погостить у себя в усадьбе. И, как я понял, приглашения на такие гостины достаются немногим — небольшой круг друзей и знакомых. Но как я затерялся в их числе? Наверное, близкая подруга Марты по имени Элла задобрила за меня словечко. Дочитав до конца, отец отдал мне письмо, протянув его через своё плечо, поживав недовольно губы, прикрытые густыми усами. — Молодец... — тихо произнёс он, и ушёл, обходя стоявшего мальчишку с подносом. Да, в этом мой отец: когда ругает — кричит, чтобы весь дом слышал, а когда хвалит, так его мелкая мышь за стенкой перекричать может. И так с самого моего детства.