У нас два обличия

Этой короткой ночью, наконец-то, ничего не снилось. Только звуки ветра и вой скрипящих ставней странно раздавался в сонном сознании, пока я не понял, что это было не во сне, а наяву. Я поспал совсем не долго — всего несколько часов, когда утром пришли гости, желающие навестить больного Дариуса. Именно створки дверей и шаг приближающийся к постели разбудил меня. Я подпрыгнул на кровати, разбуженный этим еле уловимым шорохом на периферии комнаты. Будучи ещё в сонном состоянии, я был на взводе, и каждый легкий звук раздавался эхом в моей голове, отбиваясь от стенок моей черепной коробки, словно я незадолго до сна пребывал в беспросветном пьянстве. Но создателем этого шума оказался мужчина, чей силуэт прописывался через свет раннего утра, просачивающегося сквозь незашторенные окна. Его провожала в комнату служанка, чьё лицо я не успел разглядеть, но чей голос монотонно провожал гостя с присущими нотками недосыпа. Фигура господина чёрным силуэтом прошлась по комнате, пока не вышла на освещённый участок, и я смог с должным вниманием его разглядеть. Пришедшим гостем был лекарь. Когда он заметил меня на кровати, то немного вздрогнул от испуга, не ожидая увидеть кого-то ещё в постели, кроме Дариуса. Он ничего не сказал, только кинул нечитаемый взгляд с поднятыми густыми бровями, не затронутой старческой сединой. Служанка тем временем мирно стояла в стороне, послушно дожидаясь поручений от лекаря, если ему что-то потребуется. Они вели себя так, словно меня здесь не было, и кажется, что даже в своей голове они не задавались этим вопросом. Она мирно стояла в тишине, а он без лишних вопросов начал заниматься своим делом, ради которого его и позвали в покои короля. Для начала врач просто обратился к Дариусу, слегка его потревожив, боясь, что он разозлится в ответ. Однако же тот ни слова не сказал. С закрытыми глазами, демон стал спускать один рукав ночной рубашки, который так и остался с ночи висеть, удерживаясь на одном его плече. С заученной готовностью, ещё и не до конца проснувшись, и с закрытыми глазами он спустил одежду, позволяя лекарю осмотреть свой живот. Дариус успел привыкнуть к данной процедуре, и это выглядело как уже приевшаяся обыденность. Не желая мешать, я сполз с кровати и направился к ванной комнате, в надежде спрятаться от глаз не только Дариуса, но и этого врача, который даже и слова упрёка не вставил, завидев меня. Еще не позабыл о скромной служанке, которая немо стояла в стороне, но я чувствовал, как она провожала меня взглядом до ванной комнаты. Никто и слова не проронил. От этих простых метаний чужих взглядов, ощущение стыда затаилось в моей груди и нещадно начало колоть, словно я думал, что это взгляд моего отца застал меня в чужой сорочке и в чужой кровати, насквозь пропахшей запахом сандалового дерева. От боли Дариус затылком бился несколько раз об подушку. Зажмурившись, скалился в потолок, когда врач стал обрабатывать почерневшую рану лекарством, стараясь сделать это как можно быстрее. Но это было последнее, что я видел, скрывшись за дверью ванной комнаты, услышав только глухой щелчок дверного замка, который отрезал звуки и голоса, доносившиеся за дверью. И только в тихих стенах ванной комнаты страх в сердце затих, и я смог выдохнуть с облегчением застоявшийся воздух в легких. Пульс успокоился, и руки уняли дрожь. Постепенно вены перестали торчать на тыльных сторонах моих ладоней, говоря о том, что моё кровеносное давление было до этого повышенное. Так было всегда, когда я боялся или нервничал, и голова вскипала и бурлила, подобно раскалённому котелку. Но я не полностью отпустил страх. В душе я успокаивал себя тем, что это всё же не мой отец зашёл в комнату, и это не его глаза смотрели на меня с удивлением. Это был всего лишь скупой взгляд врача, выполняющего свою работу. Но в тот момент по моему телу прошёлся ток. Я лёг в кровать Дариуса не только с грязной головой, но и запутанными мыслями. Черт меня дернул согласиться и разделить с ним сон. Возможно я на это согласился под тяжестью усталости, но это не оправдывает моей глупости. Скрывшись с глаз демона, я только сейчас понимал, как это было необдуманно с моей стороны. Я должен раз и навсегда запомнить, что Дариус — не мой друг, и не будет им, пока моё сердце бьётся, а в голове преобладает здравый смысл. Сейчас ещё тяжелую ото сна голову хотелось промыть под напором тёплой воды, пропарив предварительно всё тело. Но, на удивление, оно не ныло усталостью после долгих сновиденческих ночей. В кровати Дариуса я позабыл о кошмарах. Всё прекратилось словно по щелчку пальцев. Уже в наполненной самостоятельно ванной, я лежал в ней с мыслями об этой ушедшей ночи, которая утекла так же, как вода между моих пальцев. Ноги уже привыкли к кипяченой воде. Я уже не мог вспомнить, как набрал горячую ванну с помощью согревающего кумгана, переливая через него воду. Тем не менее я перестарался, и вода оказалась слишком горячей. Но я сразу не почувствовал этот жар, погрузившись в мысли, которые отрезали связь между головой и моим телом. Сидя в этом адском котле, я совсем мирно и отрешённо смотрел в одну точку, а на губах звучали тихие слова. — Надо собраться, пока не приехал отец, — тут же весомо прозвучало в пропаренном воздухе, озвучивая свои мысли в слух. Всё же я держал в голове его последние слова, когда рука отпустила поводья, дав своё разрешение на эту глупость. И только сейчас я вспоминаю взор отца — его серьезно нахмуренный взгляд, обрамлены густыми бровями, который раньше больно колол меня, словно прокалывая грудь тонкой иглой. И только сейчас я понял, как легко я ему перечил. В седле Зеро я возвышался над ним, чувствуя себя великаном, и мои слова тоже становились весомее. Но к прибавившемуся весу протеста и несгибаемости моих слов прибавились и тяжелая ответственность за эти слова. Невзирая на вышесказанное, я неторопливо облокотился на спинку ванной чаши и снова достал руку из воды. Её тут же охватил пар, при столкновении с более холодным воздухом. Через него я старался детально разглядеть свои пальцы. Но, как бы я не старался поменять мишень, представляя, что голова от взгляда новой картинки посвежеет, мысли все глубже утопали в воспоминаниях. И не в столь желанных. Я всматривался в свою раскрытую ладонь, наблюдая, как сморщились подушечки пальцев, напоминая топорщащиеся жилы на коре старого дерева. Как того дуба в цветочном лабиринте, где Дариус признался мне, или когда он встал передо мной на колени. — Да что такое? — вырвалось, на секунду представив последнюю картину, что заставило меня отлипнуть от спинки ванны. Рука сама ударила по бортику. Вода схлестнулась с ним волной, брызнувшей в последствии на пол. На секунду мой взгляд замылился не то из-за молочного пара, не то из-за гнева, пульсирующего в каждой клетке моего тела. Я не мог сопоставить этот жар с тёплом остывающей воды, так как он поступал не извне, а из меня. Он пульсирующей волной распространялся по всем участкам моего тела, опаляя кожу. Мои воспоминания играли со мной злую шутку. Перед глазами появлялись черты Дариуса. Его огненный взгляд светился в темноте моего сознания, а смуглая кожа, наоборот, растворялась в этой черноте. Только придирчивым взглядом можно было заметить на нем чёрную тогу, повисшую на его плечах. Одаренные золотым светом бляшки на его одеянии очерчивали в темноте его фигуру, как в первую нашу встречу. Даже со временем редеющий пар уже тёплой воды, в которой я расслабленно лежал, визуально откидывал меня в воспоминания того судьбоносного момента, напоминая тот надоедливый дым кадильниц. Даже мерещился тот благоухающий запах паленых трав. Но это никак не могло оторвать меня от воспоминаний о Дариусе, о его взгляде, голосе и о крепком теле. Если бы это было в моих силах, то я бы тут же это прекратил. Но эти мысли не давали мне пресечь их на корню, пока картинки в моей голове не стали заполняться цветом и жизнью, перерастая в нелепую фантазию. Однако и сам не заметил, как они настойчиво заполняли голову, представляя мне момент, когда Дариус встал передо мной на колени, целуя мой оголенный живот и прикусывая тонкую кожу. Я чувствовал всё это, как в тот самый раз в лабиринте. Даже мой член, вторя жарким воспоминаниям, стал сопротивляться плотности воды, наливаясь кровью. Обветренные губы хотелось прикусить до крови, сдирая тонкую кожу, в нетерпеливом ожидании и надежде, что стоящий на коленях Дариус в моей фантазии приклонится головой перед моим членом и вберёт его в рот, мягко обхватив пухлыми губами. Чтобы короткая щетина, небрежно оставленная ещё утром на его лице, неприятно колола чувствительную кожу. Чтобы я зарывался рукой в его густые пряди волос, ещё скрытые туго под ткань куфии. Но рука пропускала через пальцы только горячую воду. Не тёмные пряди волос, колющие пальцы, и не тепло чужого тела не ощущалась в моих руках. Только неприятный осадок воды холодил поморщенные подушечки пальцев, соприкасаясь с воздухом. Вода встряхивающе коснулась носа, и я резко подорвался чуть ли не захлебнувшись в ванной чаше, когда я расслабленный и опьяненный блажью фантазии соскользнул вниз, погрузившись в воду. Между горлом и носом стало неприятно колоть от застрявшей там воды. Но в этот момент я был донельзя рад тому, что это помогло меня оторваться от навязчивых и осязаемых фантазий, что даже мой член почувствовал их эффект. Капризы моих потаенных желаний были направлены на кого? На демона, которого ненавижу… Прошло несколько часов с момента моего приезда, а я уже хочу покинуть это место. Мне кажется, что именно забытая обстановка неожиданно вызвала эту реакцию, затянув в омут воспоминаний. Каждая деталь хоть и не старалась напомнить о нём, но надоедливо окунало меня в тяжелые воспоминания так же, как сейчас я окунаюсь в поостывшую воду ванной чаши, которая забрала в себя всё её тепло, включая и тепло моего тела. Я покинул её. Вода водопадом стала стекать по коже. Ноги коснулись ледяного пола. Накинул на плечи холодный халат и расчесал пальцами слипшиеся пряди волос. В запотевшем зеркале, наспех протертым рукавом халата, стали отображаться темно-серые глаза, словно чёрные, нарисованные углём на покрасневшем белке. Они меня пугали своим обеспокоенным взглядом, в котором терялось выражение страха. Перед кем? Перед вчерашним отражением в зеркале или перед самим собой и своими неожиданно появившимися желаниями? Но благо зеркало всё равно запотело, скрыв в этом осадке пара на стекле моё лицо. Хоть и страшное оно было и весьма возбужденное, что от жара кололо пульсом в висках. За дверью доносилась тишина, что было весьма странно, и стоило её только приоткрыть, то мокрую голову сразу же прихватило более прохладным сквозняком, чем пропаренным воздухом ванной комнаты. Но благодаря этому мысли как-то освежились. Я заметил чисто застеленную кровать, что сразу же вонзилось в моё «свежее» сознание, столь больно и резко, словно дротик в расчерченную мишень. От кровати взгляд оторвал показательно открытый шкаф, в котором висели свежие вещи, приготовленные для меня. Я предоставленные удобства проигнорировал, скинув сырой халат. Второпях накинул на себя свою одежду, которая еще со вчерашнего вечера пропахла моим потом. После принятия ванны, когда смываешь свой запах, к которому уже успел привыкнуть, этот контраст был весьма заметным. Поэтому я решил взять с предоставленной одежды только свежую рубашку, отложив обратно свой охотничий кафтан. Мои глаза гуляли по убранной комнате, неуверенно оглядываясь на кровать, надеясь, что мне это померещилось. Конечно Дариуса на ней не было. Его след простыл. Только запах еле уловимо сластил воздух проветренной комнаты, чьё окно уносило запах альфы далеко за её пределы. Я осмелился неловко выглянуть из входной двери, за которой уже не стояла охрана, греясь в притык к стенке. От одной только мысли, что они могли подслушать наш разговор, по моему телу ходили мурашки. Несмотря на воспоминания о прожитых днях в замке, я не позабыл тяжесть этих стен. Сейчас они не холодят кровь в жилах, как прежде, и не угнетают, заставляя забиться от этой тяжести и холода. Сейчас страх сменился любопытством. Я расправил плечи, откинув волосы назад, и прошёлся по коридору. Свежую рубашку на мне обдул холодок, словно щекоча нервы. Не сказать, что те были на взводе, но нелепое чувство страха, что Дариус где-то разгуливает — колит меня глубоко в душе. Когда он был привязан к кровати, я чувствовал себя куда смелее, чем сейчас. Демон провёл в постели несколько дней. Имея смелость об этом думать и вспоминая разговор с Теу, я помню, что он говорил о Дариусе. Он метался в кровати, борясь с ядом клинка. Недавняя картина, когда врач менял ему повязки, полностью дала понять его тяжелое состояние. Но чтобы так встать с кровати после пары дней? Это безумие! Я недолго гулял по коридору. В это мгновение скитаний по длинной лестничному ковру меня мало что интересовало, но раздавшийся издали знакомый детский голос словно отрезвил, возвращая в былой мир. Этот голос тянул меня к себе поводом, словно повязав за руки, а ноги послушно шли, спрыгивая с последней ступеньки на пролёте. И стоило только на миг остановиться, и сквозь зыбкое марево пробивалась оглушающая тишина. В итоге я поторопился и упустил из виду голос, который уже растворился в воздухе. Мне пришлось подняться вверх по лестнице, улавливая в воздухе только отголоски — только эхо голоса Агны, что доносился где-то рядом. Удивительным образом он тихо раздавался только на одном коротком промежутке лестничного пролёта, и если отступиться дальше, то он пропадал, теряясь в холодных стенах. Оказывается, между пролетами была узкая дверь, скрытая завитками, маскируясь под барельефы объемных стен замка. Через эту дверь проходила прислуга, чтобы сократить свой путь и быть незаметной для господ. Проход был похож на потайные ходы, по которым меня пустил Теу, оснастив светочем. Но сейчас обстановка была вырвиглазная. Вместо светоча — зеркальные панели, разглядев которые поближе, оказалось, что это мутные зеркала, теплящиеся бледным светом. Это позволяло не споткнуться обо что-то по пути и видеть чуть дальше своего носа. Когда я проходил всё дальше по узкому коридор, то голос стал доноситься чище и звонче. Чем ближе был я к ней, тем чётче звучали её слова, предложения. Её голос не утихал, напоминая звон колокольчиков. Ассоциируясь с одноименными цветами и её характер — такой умилительно болтливый, продолжал увлеченно вещать, обсуждая какую-то трепещущую, но детскую тему. Эта её наивная и милая черта не растворялась в ней с течением её взросления. Прошло полгода с последнего момента нашей встречи с Агной. И когда я приоткрыл потайной дверной вход, выглянув из него, то увидел только её кучеряшки, заплетенные в высокий хвост. Её волосы стали длиннее и гуще. Такие же, как и в моём сне… Створки двери не заскрипели, сделав мой приход неуловимым. Я не попытался перебить Агну, а только стал её тайным слушателем. Наблюдая за ней издалека, и видя лишь её хрупкую спину, в груди проснулось то тепло, которое пробуждалось от разговора с ней. Никак не мог простить себе, что в тот раз не попрощался. Я не смог взглянуть в её глаза и застать в них грусть. А сейчас, наблюдая за ней со стороны, слушая её голос, кажется, что она меня и не вспомнит. Я просто упёрся спиной об косяк двери и слушал, как малышка рассказывает отцу о книге, которую прочла. Попутно наблюдая за светом из окна, как мерцают его блики в такт её голосу. Горящий витраж от утреннего солнца окрашивал стены купольного зала. От этого самого купала отбивался голос Агны, который прерывался низким голосом Дариуса. Разговаривая со своим ребёнком он редко позволял себе носить маску, раскрывая весь спектр своих эмоций для неё. Один из ярких лучей, окрашенных призмой витража, попадал на его глаза, освещая его желтым цветом. От яркого солнечного луча Дариус не щурился, что удивило. Он внимательно наблюдал за Агной, слушая её. Но когда взгляд Дариуса мазнул в бок и уловил меня, застрявшего в тайном проходе, то моё сердце словило кульбит, обрывая резко застывшее дыхание в моей груди. — Маркус, — произнёс его баритон. Агна, услышав имя, сразу обернулась. Я думал, что в тени потайной двери меня было не видно для досужих глаз. Для зоркого взгляда Дариуса это не стало преградой, впрочем, как и для его дочки. Она тут же спрыгнула с его колен, подбежала к двери и любопытно заглянула за неё, найдя меня. Издалека я не замечал, как она выросла. В росте Агна вытянулась, но мне всё же пришлось спуститься перед ней на колени, чтобы крепко её обнять. Её иссиня-чёрные кучеряшки щекотали мои щеки, пока я с трудом сдерживал свои слёзы. Эта привычка размазывать свои сопли меня уже пугала. Слишком чувствительный я стал. Слишком расслабленный или смелый, чтобы так демонстрировать свою слабость. Но этим я только признавал то, что моей слабостью является этот добрый демонёнок, утопающий в моих объятьях. В душе я беспокоился о своих проблемах меньше, чем о чувствах к Агне, которые не успел потерять. Она всё та же, какой я её помню. Всё так же трепетно в груди от вида её искрящихся тёплых глаз, и так же холодно, от воспоминаний той утраты, что мерещилась мне во сне… — Круглоухий Маркус! — визгнуло радостно мне прямо в уши, откидывая меня в момент нашей первой встречи. Я зажмурился с улыбкой, но это выдавило из глаз застоявшиеся слёзы, которые я пытался удержать. В груди сердце судорожно билось. В этот момент я думал, что же было, если бы я не пришёл, не выставив своё упрямство отказом в воли и подчинении моему отцу. Что же тогда застыло в этом теплом взгляде Агны? — Почему ты плачешь? — спросила она, будучи удивленной. Я мог бы позавидовать её спокойствию, пока не заметил мокрый блеск в её глазах. — Я просто рад видеть тебя… такой… Слова давались в такой момент с трудом. Я заметил, как серьезно посмотрел на меня Дариус, стоило только мне запнуться на последнем слове; как кольнул меня его взгляд, резко прищурившись и смотря на меня. Он наблюдал за нами, молча отдавшись своим мыслям и догадкам, но встревать в наш разговор с Агной он не торопился, дав время на общение друг с другом. И в этот момент я был ему искренне благодарен. — Прости меня… — вырвалось из груди, прямиком от сдавленного сердца. — За что? — тут же вслед спросила Агна. Лицо её любимого «круглоухого» говорило ей, какие эмоции я испытывал. Только в разговоре с ней, я не старался притворяться, и она могла читать меня как раскрытую книгу. — За то, что не попрощался с тобой, при возможности. — Я была зла, — честно призналась она, — но дядя Теу рассказал, что ты вернулся к своим родным. Я скучала… В этот момент слова были излишни. Я просто снова притянул её к себе, чувствуя её тёплое дыхание на своём плече. Тепло пробивалось сквозь тонкую ткань рубашки, через которую я чувствовал и капельки её слёз. Когда я посмотрел в эти медово-желтые глаза, по щекам Агны стекали последние слёзы, прежде чем я нежно вытер их, пересчитав пальцем длинные ресницы. В желтых глазах демонёнка всё ещё застыл мокрый блеск, но ни одна слеза больше так и не сорвалась с этих милых ресниц. Чтобы закрепить этот утешительный момент, я притянул её к себе и поцеловал по-отцовски в лоб. Именно что по-отцовски, так как я не могу описать свои чувства к ней как-то иначе. На протяжении всей своей недолгой жизни я ненавидел детей и всегда считал, что их у меня никогда не будет. Может этим я оправдывал свою безответственность, думая, что буду плохим родителем. Но последующие испытания перевернули мою жизнь с ног на голову, переменяв и её устои. Я понял, что люблю Агну и не прощу себе, если с ней что-то случится. Это и толкнуло меня к тому, что я добровольно ставлю свою ногу в капкан. Я заглянул за хрупкое плечо Агны, встретившись с серьезным и колким взглядом её отца. Он и слова не выронил, наблюдая за нами. Однако его взгляд был красноречивее слов: нахмуренные густые брови, как смоль чёрные, обрамляли яркий свет, источающий его глазами. Они показывали сердитую сосредоточенность, обдумывающую какую-то непосильную задачу. И решение этой задачи было во мне, что он не переставал смотреть на меня, прожигая взглядом. — Ты встал с кровати? — спросил я, чтобы как-то разбавить обстановку. После раздавшегося вопроса, Дариус моргнул, откинув голову на кресло, и его взгляд переменился с колкого и сосредоточенного на более мягкий, словно по щелчку пальцев. — Да, это всего лишь рана, — сказал он с небывалой легкостью в голосе. — Яд конечно потрепал, но мне же не ноги оторвало. Я скептично хмыкнул, посмотрев на этого актера. Возможно он так говорил только при Агне, чтобы та не волновалась. Но я-то запомнил его искривлённое от боли выражение лица, когда его перевязывали. — Папа сказал, что его пчелка укусила! — добавила Агна, не желая стоять в стороне нашей беседы. Её слова подтвердили мои догадки. — Ничего себя у вас тут пчёлки летают, — шутливо оговорился, на что Агна разлилась звонким смехом и повисла у меня в руках. Я пытался отдалить серьезный разговор от впечатлительного ребёнка, замаскировав его под нелепо состроенную шутку. Дариус не подал виду, а только продолжил: — Это была дикая пчелка, — с легкой улыбкой произнёс он, обводя задумчивым взглядом Агну. — Вирта! После того как он крикнул, вызывая главную няню, Агна дернулась в моих руках. Я тоже напрягся, вспоминая эту упрямую женщину. Из головы ещё не выветрились наш с ней разговор. Она сравнила меня с животным, и это оставило глубокий след в моей памяти. За дверью доносились звонкие шаги, и когда та раскрылась, то в проеме нарисовалась фигура Вирты и её непременно сжатое лицо, стоило ей меня увидеть. Я в след улыбнулся самой что ни на есть язвительной и самодовольной улыбкой, что была у меня в арсенале. Её это выводило из себя раньше, и продолжает трепать за нервы сейчас, судя как нервно дернулась её бровь. — Вы что-то хотели, Ваше Величество? — прочеканила она. — Да, займись Агной, — произнес спокойно Дариус. — Нам с Маркусом нужно поговорить. Я готов был отпустить Агну из своих рук, но она не торопилась отходить от меня и идти послушно за Виртой. Она только сильнее вцепилась в меня, словно чего-то боясь. Я уже подумал, что она боится няню, но потом я понял, что она не хочет меня отпускать. — Если я уйду сейчас, ты ещё будешь здесь? — тихим трепетом прозвучали её слова мне в плечо, но почему-то они коснулись моего сердца. Тепло разлилось по всей груди. — Да, я буду здесь, — с улыбкой ответил я и с обреченностью в душе. — Если мне придётся уйти, то ты первая об этом узнаешь. Агна грустно улыбнулась, но послушно оторвалась от моих рук. — Лучше не уходи вовсе, — шепотом произнесла она напоследок, прежде чем побежать к Вирте и скрыться за дверью. Щелчок закрытой двери всё ещё отбивался эхом от витражного купола, а я продолжал смотреть в закрытую дверь. Я был похож на верного щенка, провожающего свою любимую хозяйку. Агна перестала перечить отцу и так послушно утекла следом за Виртой, словно за это время изменилась не только внешне. Или она просто не хочет ослушаться больного Дариуса? И всё же она повзрослела. В её медово-желтых глазах ещё горела детская наивность, но к этому добавилось отражение сдержанности и сосредоточенности. — Прекрати пялиться на дверь, она уже ушла, — отвлёк меня голос Дариуса, который стал заметно грубее, напоминая его прежнего. — Мне уже начинает казаться, что ты её любишь сильнее, чем я. Даже её младший отец не провожал так взглядом Агну при расставании, как ты сейчас. — Не знаю, обижаться с этого или удивляться, — произнёс я, встав с колен. — Он с ней общается? — Нет, — отрезал Дариус. — Он отказался от неё, узнав, что не станет моим мужем, хоть он был наложником. Я его отпустил на все четыре стороны, когда Агне было всё девять месяцев. Она только-только начала ходить. Он в середине разговора встал и подошёл к витражным окнам, открывая их одной правой рукой. Дариус шагал быстро и без хромоты, словно сейчас его левый бок не колола боль от незажившей раны. — Ни писем, ни встреч? — в догонку спросил я. Я прошёлся за ним следом. От раскрытого окна раздавался свежий воздух, несущий с собой запах Верхних садов. Взгляд Дариуса прогуливался по садовым дорожкам и полям, словно мысленно представляя себя на прогулке среди цветущих растений. Его природный запах заглушал свежий и более настойчивый запах лекарств от пропитанных ими повязок. Едкий лекарственный запах хотелось убрать, отогнать ладонью, словно назойливое насекомое. — Нет, — не сразу ответил он, оторвавшись от своих мыслей. — Ребёнок был для него лишь инструментом, чтобы привязать меня к себе. Пока демон смотрел в раскрытое окно, наблюдая за цветущими садами, я смотрел на него, вычерчивая взглядом его профиль. Сосредоточенный и внимательный взгляд, задумчиво смотрел вдаль, когда он так бесстрастно раскрывал всю свою подноготную. Дариус в который раз не разочаровал меня, показав какой он эгоистичный самодур. Играется с омегами, обводя их вокруг пальца, как сделал он с Габриэлем, не желая вступать в брак. Наверное, именно таким видели и меня три года назад, когда я ещё не переступил порог этого дворца. После службы в армии я так же игрался с чувствами омег и женщин, словно для меня это был спектакль эмоций. Я не мог представить, что они поистине чувствовали ко мне любовь, так как не ставил их ни во что. И меня больше задевает сейчас то, что я сравниваю себя с Дариусом. Наши грешки несопоставимы, хоть и издали похожи. Оставшееся чувство презрения пеленой утаивало от меня то, что Дариус не бросил Агну в забвении этого жестокого мира. Более того, он баловал её всем, чем только мог. Ни один ребёнок мира не окружён такой заботой, как она. Пусть он кличет себя плохим и невнимательным родителем, Агну он любит настолько, что уделяет ей время, будучи не в лучшем расположении духа и здоровья. Но вот родной отец омега смог так легко отказаться от этого сокровища, что полностью испарился из её жизни. И Агна даже его не видела в осознанном возрасте, чтобы успеть привязаться к нему. Я бы поверил, если бы Дариус силой настоял на их разрыве, но эта связь ему никак не вредила. У него нет на то веских причин. Мне хотелось упереться больно лбом об стенку. Откинув личную неприязнь, я признал, что он не такое эгоистичное чудовище, каким казался мне в самом начале. За родных он готов рвать и метать. — Я почти не помню наш вчерашний разговор, — неожиданно заговорил он, отрывая свой взгляд. — Не мог нарадоваться тому, что снова вижу тебя. Словно ты был очередным видением, подталкиваемым лишь моим ослабленным сознанием… Я хмыкнул, отдёргивая взгляд от радужных пятен, рассыпанных на полу из-за света, пропускаемого через яркие стёкла витража. Он выстраивал излюбленную картину Дариуса — цветы. Казалось, что если собрать все прекрасные растения мира под одной крышей, то он всё ещё будет недоволен. Демон возвёл самые прекрасные и большие сады на Востоке, под куполами замка, одаривая их теплом и светом, но всё ещё желал украсит их видом даже стены замка, поддаваясь веянию изобразительного искусства и умелым рукам мастера. — Маркус… Моё имя, сорвавшееся с его губ, прозвучало словно чужое. Я не сразу услышал его и обратил внимание, когда янтарный взгляд палил воздух вокруг меня. Этот взгляд по яркости мог посоперничать с цветными лучами витража. — Так что тебя привело сюда? Вопрос, который я так избегал, все ещё не растворился в воздухе бесследно, чтобы я мог его бессовестно проигнорировать. Как бы я не откладывал этот тяжелый разговор, он всё же должен состояться. — Если честно, то я не хочу тебе говорить. — Уж как-то постарайся это выразить словами. — Он ухмыльнулся, приблизившись ко мне на шаг. — Ведь что-то тебя натолкнуло прискакать сюда на всех парах. Может, это после вести о том, что я почти на пороге смерти и грежу лишь только о тебе. На его лице не было ни капли спокойной сдержанности, что было до этого. Он опять стал напоминать того Дариуса, которого хотелось прибить. Вчерашний он мне нравился куда больше. — Можешь самоутверждаться столько, сколько твоё раздутое эго может вобрать в себя самолюбия… — сквозь зубы выговорил я. Он только и думает о себе. Но, правда сказать, когда я скакал сюда, я тоже думал только о его жизни. Вспоминал прошлое, попутно терзая себя тем, что зря я решился на этот риск, но то, что произошло в ванной комнате шокировало меня. Мои щеки запылали жаром, когда я вспомнив то, от чего я чуть не захлебнулся в утренней ванне. Не подавая виду, я отстранился, спрятав своё горящее огнём лицо под блики витража. Я не хотел, чтобы он подловил меня на вранье. — Если причина была только в тебе, я мог бы сомневаться, — на выдохе произнёс я. — Но дела обстоят хуже, чем ты думаешь… Я пришёл так как дар сновидца не позволил мне остаться в стороне. Его лицо стало серьезнее. Вмиг стерлась та ухмылка и стал читаться трезвый взгляд, серьёзно очерчивающий меня. — Не томи, — нетерпеливо приказал Дариус. — Я жду. Я не хотел говорить, не хотел вспоминать и пропускать эти картинки через свою голову. Но выжидающий взгляд Дариуса заставлял меня не сомкнуть губы и начать пересказывать весь тот ужас, что я видел в том недавнем кошмаре. — Я видел, как ты падешь от клинка орков, — на одном вздохе произнёс я. От этого на душе стало чуть легче, словно я скинул с себя тяжелый камень, наконец сказав ему об этом. Но чем больше я говорил, тем сильнее в горле чувствовалась горечь, формируя ком в горле, словно заставляя меня замолчать. — Видел, как были разрушены стены города, и как душа покидает твоё тело и уносится в след за душой Авита. Он умрет первым, следом ты, Теу и твои сыновья… Я запнулся, когда он меня прервал, вдавив в холодную колонну. В злых глазах горело желтое железо, плавилось и огненными каплями прожигало меня насквозь. Его до этого пухлые губы сжались в тонкую полоску, на челюсти напряглись желваки, а крылья носа жадно вдыхали воздух, от чего его грудь резко вздымалась от дыхания, позабыв о такой преграде, как ранение на левом боку. — Я не верю! — прорычал он. Без страха я посмотрел прямо в эти обеспокоенные и яростные глаза, которые не метались, а смотрели мне прямо в душу. Я только раз застал такой злой взгляд на его лице, когда поставил на нём метку. Сейчас это взор пронизывает меня насквозь, словно желая уличить во лжи. Но к нашему общему сожалению, я говорил только правду. — Как бы сильно я ненавидел тебя, но я не желаю зла никому из твоего окружения, особенно твоим детям… — я замолчал, переводя дух. Давление, которое он оказывал на меня, было невыносимым. — Поэтому я здесь. Пришёл сразу же, как смог восстановиться после сновидения. Это было одно из самых тяжелых… — Нет! — прервал он меня, ударив кулаком по колонне. Я сжался от той вибрации, что издавал его удар. Казалось, ещё мгновение, и стёкла вылетят из витражной вставки. — Несколько лет я добивался своей цели, чтобы вскоре умереть просто так? Я переживал моменты и похуже. Я не паду перед их ногами! Лишней болтовнёй я старался разбавить горькую правду, чтобы она не сильно бросалась в глаза. Я не старался утаить суть, просто хотел сгладить углы. Глупо в такой момент, что-то поддавать смягчению и обесцениванию, ведь всё равно последует такая реакция. Но постепенно его взгляд потухал, на лице не было ни одной сжатой морщинки, однако кулак, ударивший колонну, так и остался её подпирать, словно преградив мне путь на побег. — Что будет с Агной? — продолжил он допрос. — «Я рад видеть тебя такой» — ты запнулся на этом слове. Что ты имел в виду под этим? Дариус говорил столь твёрдым голосом, что я не усомнился в его силе духа. Но всё же с трудом верилось, что он так героически переносит колющую боль раны и сорвавшиеся на его голову вести о трагичном будущем. Стены ещё дрожат от его удара, а он так быстро взял себя в руки и успокоил свои вспыльчивые эмоции, что я стал сомневаться в происходящем. На его лице только хмурый взгляд намекает на прежний гнев и злость. — Я позабыл, как ты внимателен к деталям. — Понурив взгляд в пол, я стал рассматривать наши слившиеся воедино тени, напоминая разлившееся пятно чернил. — Такое мимо глаз пропустит только слепой, — произнёс Дариус тихо, но в горле вибрировала сталь, как и в его суровом взгляде. Я не люблю детей. До поры до времени, пока я не встретил Агну… Дариус читал мои чувства к ней как раскрытую книгу, не упуская каждую мелкую деталь, из-за чего по телу пробегал холод от осознания моей незащищенности перед его пристальным взглядом. — Орки забрали её с собой, — наконец нашёл я силы, чтобы произнести это. — Дальше меня привели в сознание, и теперь я здесь. — Ты уверен в правдивости своего дара? — Да, разве ночью мы оба не убедились в этом? — Рефлекторно пожал я плечами. — Ты сам подтвердил мои слова о старых воротах. О них мне никто не говорил. Дариус замолчал. Я смотрел пустым взглядом ему на грудь, обтекая каждую складку на его одежде, не решаясь что-либо сказать в добавок к тем словам, что я произнёс. Однако тишина продлилась недолго. — Я верю тебе, — согласился Дариус, и я вздохнул с облегчением. — Я восстановлюсь после Жало и начну готовиться к тому времени, когда насажу голову отпрыска короля орков на свой клинок. От последних его слов меня передернуло, заставляя сжаться в холодную колонну лопатками. — А ты… — неожиданно продолжил демон, взяв меня за подбородок, тем самым притягивая к себе моё внимание, — останешься здесь, если всплывет что-то ещё из твоих всевидящих снов. Когда я с этим покончу, то мои земли пополнятся ещё одной колонией, а мою постель будешь украшать ты. Я был настолько ошарашен его наглыми словами, смотря в раскалённый янтарь его глаз, что даже не заметил, как демон поглаживал большим пальцем мою нижнюю губу, оттягивая её и оголяя нижний ряд зубов. Дариус наклонился и поцеловал меня. Я сначала даже не попытался его оттолкнуть, пока настойчивый язык не коснулся моего нёба. В воздухе почувствовался опьяняющий запах сандала. — Отлипни! — вырвалось из моих уст, когда я оттолкнул от себя Дариуса. Черт знает, откуда он берет силы! Несколько часов назад он обессилено лежал в постели, а теперь свободно разгуливает по замку, да ещё и прижимает меня всем телом к колонне. В виде самозащиты я хотел ударить его по больному боку, но потом откинул эти мысли, стараясь не навредить ему ещё больше. Дариус должен поправиться и совершить те обещания, что он проговаривал, кроме последней строки. Он скорее отхлебнёт ещё яда, чем дождётся момента, когда увидит меня в своей постели! — У меня очень сильно поднялось настроение и прибавилось сил, когда я увидел тебя, — ответил он, словно прочитав мои мысли, притом нагло ухмыляясь, словно все мои тычки для него всего лишь дуновение ветра. — Признайся, ты испытываешь ко мне чувства. — Да, — быстро согласился с его словами, — чувство отвращения. За эту долю секунды я успел увидеть, как его брови удивлённо поднялись, а потом опустились, недовольно нахмурившись. Дариус не изменяет своим отвратительным привычкам. Я думал, раз я смог изменить себя, то, должно быть, и он за это время исправился. Нет, я все ещё остался самодовольным глупцом. Единственное, что поменялось во мне, так это отношение к миру и самому себе. Эти последние два года перевернули с ног на голову мою жизнь, дав мне возможность посмотреть на все свои прошлые поступки под другим углом. Но даже чертова рана никак не поменяла Дариуса. Упрямство уже намертво укоренилась в его характере. Демон не изменился. Ни капли. — Будь это так, то ты не разделил бы со мной сон? — Я просто пожалел тебя. — Или может сильно переживал? — заключил Дариус, на время замяв наши с ним споры. Пока я думал, чем ему ответить, демон осматривал меня сквозь задумчивый прищур глаз. Он снова приблизился вплотную и поцеловал меня в бровь. От этого я нервно выдохнул, чуть ли не рыча ему в шею. Он губами обвёл мой висок, наклонившись к уху. Я сдерживал себя как только мог. — Маркус… — снова произнёс демон тихим голосом, словно о чём-то жалея или стараясь что-то утаить, словно стыдливо замаливая прощение. Его рука коснулась моего затылка, притягивая к широкой груди, чтобы я смог услышать шумное биение сердца. — Ты не представляешь, как я рад, что ты вернулся… Хоть ты отнекиваешься, но я прекрасно знаю все твои причины, будь то любовь к Агне, твоё доброе сердце или же желание исправить столь печальное будущее. Я думаю, что какую-то тёплую часть в твоей душе я занимаю, будь она хоть и ничтожно маленькая. Но я сделаю всё возможное, чтобы она стала больше. Я нервно дернулся, сдержал отрицательные кивки головой, удерживая свой ответ в себе, прежде чем я его озвучу. — То, что произошло… — я запнулся. — Это никак не исправить… Я не прощу тебе этого. Именно в этот момент, моё ярое упрямство и бунтарское красноречие куда-то убежали, держась за ручку и вприпрыжку. Я стал запинаться и нервно кидать взгляд за его плечо, стараясь не выплюнуть из своих уст чего-то лишнего или личного. Словно школьник под пристальным взором строгого учителя. Ещё четко ощущая жар на щеках, я опустил голову, смотря на грудь Дариуса, ловя взглядом удары его сердца и глубокое дыхание, распирающие его грудную клетку. Это завораживало, но никак не успокаивало меня. — Я признал тебя своей любовью, — заявил он твёрдо, но спокойным голосом. — Я готов нести любое наказание, исполнить любые твои желания на протяжении этого срока. Можешь истерзать меня, если тебе станет от этого лучше. Его слова откинули меня в момент нашей первой встречи, когда я стоял перед ним в силках стражников. Я провинился перед его братом и был готов также понести любое наказание. И вот сейчас задумался о том, сказал бы я то же самое и с глупой гордостью принял унизительное наказание, протоптав дорогу к такому исходу событий? Но сейчас роли сменились, как меняется ставка у песочных часов, и пришло моё время отыграться на демоне. — Я сам виноват, что довёл тебя до такого состояния… — продолжил он, смотря на моё выжидающее молчание. — За это время, я хотел сорваться и наведаться к тебе, но Авит уговаривал меня, как только появлялось это желание. И вот ты сам пришёл под гордым знаменем помощи. Добровольно пришёл туда, где стены тебя нещадно давят воспоминаниями. Но теперь тебе придётся смириться с тем, что я не отступлюсь от тебя. Я буду стараться всеми силами замолить прощение. Я не отпущу тебя, по крайней мере несчастным. Считай, что в копилке всех твоих поклонников, я тот самый старый и ржавый червонец, который не обменяешь, да и выкинуть жалко. На последней фразе, после долгого раскаяния, на лице Дариуса растянулась улыбка. Словно это самое раскаяние было несерьёзным и шуточным, а я уже успел в него поверить. — Не жалко! — прорезался в моём голосе бас, после затянувшегося молчания. Терпения не хватило, смотря на его ухмыляющуюся физиономию. — В топку тебя! — Так я о том же! — с легким исступлением, воскликнул демон. — Хоть ноги об меня вытирай, если тебе станет легче. Готов прожить всю свою жизнь под твоим каблуком. Если чудо и произойдёт, то докажу тебе, что я дороже этого ржавого червонца. Я недовольно посмотрел на него. Мой взгляд старался разглядеть сквозь ткань одежды ту рану, что я видел на его боку, невзирая на безмятежное лицо. Представлять было даже тошно. Да, я жалел его, однако всё равно хотел подчинить Дариуса своей власти. Морально кольнуть его. Чтобы он так же, как и сейчас, извинялся передо мной, просил прощение каждый день, унижался, изворотливо стараясь угодить мне… Но он от этого только получал удовольствие, нежели боль от пресмыкания. На чистовыбритом лице всё продолжала играть самодовольная ухмылка, капающая на мои нервы так же, как скрипящая в неумелых руках скрипка. — Думаешь, я буду издеваться над больным? — запоздав, произнёс я. — Я не столько болен, — ухмылялся всё также Дариус. Его никак не смутил мой поздний ответ. — Когда я был рабом, то переносил на своём горбу удары и больнее. С помощью заговоренных ванн, я смог убрать глубокие шрамы, но ту боль я помню до сих пор. — Ты был рабом? — Единственное, что затронуло меня из его слов. Казалось, что мне послышалось, и я нетерпеливо переспросил. — Да, — сразу прозвучал уверенный ответ. — Тебя это удивляет? Удивляет. Желание искоренить рабство было делом не столь гуманного порыва, сколько делом его личного опыта и ненависти? На шкуре эта хворь пригрелась не только у Клемента и Иво, но и у Дариуса. Это было поразительно! От раба до самого короля — путь достойных сказаний. Но, удивительно, об этом люди не говорили, зато слухи о королевском гареме разлетались быстрее, нежели тополиный пух в начале лета. Сейчас я понимал, что Дариус для меня — непрочитанная книга, в которой я даже с содержанием не ознакомился, видя лишь только её название и вышитую обложку. Признаться страшно, но хочу знать о Дариусе больше, чем знаю сейчас. Хочу смотреть на него так же уверенно, как он смотрит на меня. Не отводить свой взгляд, когда его глаза устремляются на меня. И эта улыбка перестала бы выводить меня. Дариус разрешил мне отыграться на нём, думая, что я и так же буду сдержан и не поступлю с ним жестоко. Демон не боится меня, позволяя выместить свою накопившуюся злость. Это напоминает только задабривание ребёнка конфетой, чтобы тот не ерепенился. Но он не знает, что его самоуверенность только развязала мне руки. Я придумаю способ, чтобы ухмылка напрочь стёрлась с этого наглого и самодовольного лица.