У нас два обличия

Прошло семь лет после смерти Асура, и созданное новое королевство стало лидером Восточной триады, протянув свои границы от Ледяных гор до Южных островов. На седьмом году своего победного шествия Демонская империя разрезала пополам Средиземье, отделив земли эльфов от земель орков, став огромной стеной. Новый властитель принёс новую культуру и превратил эти края в неприступную крепость. Демонские границы были несокрушимы, как и сам их хозяин. Благодаря его идеям и планам, выполненными опытными зодчими, на месте старого замка была создана великолепная и неприступная крепость. Вместо куполов и враждебно сверкающих пик, верхушки замка оглавляли серебряные купола, состоящие из зеркальных плит, которые по-матерински оберегали трепетные растения разросшихся садов от местной непоседливой и часто сменяемой погоды. В господство солнца на небосклоне, купола отражали ослепительно белый свет, отпугивая птиц: большинство воронов скопилось в темном лесу, голуби и воробьи были частыми гостями городского рынка и скверов. А во время лунного свечения, купола отражали серебряный свет в ночное небо, словно маяк, привлекающий своим светом мирных путников издалека. Но рвы и оборонительные башни были непосильной преградой для враждебно настроенных гостей. К покоренным демоны были милосердны, не позволяя своим солдатам буянить на новых завоёванных землях, унижать местных жителей или воровать. Всё это укрепил король своим словом, сказав, что новые земли стали частью их империи, откровенно назвав их жителей своими братьями. Естественно завоеватели-демоны были привилегированным классом среди рас имперских колоний, в том числе и людских. Но стоит отдать им должное — они слушались своего короля, бывшего повстанца. Боялись его величия как огня. Его влияние было несопоставимо со зверством демонов, когда они были под влиянием кровавого Асура. Но сейчас, они повиновались воле Дариуса, став относиться к побеждённым как к младшим братьям и сёстрам, чьи совместные усилия вылилось в прогресс. Под небом людских городов искусство, наука и магия ещё не знала такого расцвета под влиянием демонских знаний. Они подарили много вещей, смешанных с наукой и магией, как жидкий огонь и тягучий податливый металл, чьи плоды знания и техники я пожму в своих руках в скоре. Стоит только найти время, чтобы наловчиться. В течении недели Дариус не покладая рук трудился, несмотря на рану, которая лишь только начала затягиваться. После того, как чёрное пятно яда полностью отступит, рану следует зашить, после долгих перевязок бинтами, пропитанными экстрактом лекарственных трав. Как мне объяснили, это делается для того, чтобы яд с сукровицей уходил из организма, а не задерживался в нём. Лекарства, которые дают Дариусу, способны поддерживать его необузданную энергичность, но последнее время он, как сказал мой отец, «скачет, словно с шилом в заднице». Я уже перестал удивляться тому, как седая голова моего отца полна такими выражениями, однако, когда я её услышал впервые, не смог удержать свой смех. Это было самым коротким, но правдивым описанием Дариуса, по крайней мере, в тот застывший промежуток времени, когда в его глазах загорелся огонь, желающий изменить предсказанное мной будущее. Этот огонь так и не угасает, как и его настойчивость по отношению ко мне. В редкие моменты, когда он откладывал от себя работу, демон навещал меня со странными разговорами. Сначала это были вопросы о моих вещих снах. И когда я говорил, что такие пока не навещали меня, то демон сразу же менял тему разговора. В такие моменты обстановка становилась резко интимной, мы оказывались наедине, в его глазах начинал гореть наглый огонёк, который хотелось беспощадно залить водой. Мне хватало сил отталкивать его, но наглое демонское самолюбие никак не устраивало не единожды произнесенное «нет»! Дариус не хотел мириться с моей непокорностью и холодом по отношению к нему. Хотя к моей нерешительности, в плане отыграться на его горбу, он был доволен. Расхаживал как объевшийся кот, с наглой ухмылкой от уха до уха. И это несмотря на боевую обстановку в замке и его ещё не до конца исцелённую рану. После того, когда на него было совершено покушение, то каждый житель замка был на взводе. Охрана ужесточила свои требования к таможне во двор, сократив прибытие торговых телег в замок из-за частых проверок. В городе было тихо — покушение было в секрете для горожан. Но мало-помалу, жизнь в замке продолжала течь ключом, и даже не приостановилась, когда я прибыл с плохой вестью. Моя история о будущем также не распространялась, только уже и в самом замке. Об этом знали только единицы, включая Дариуса и Авита — Дариус не мог обделить своего лучшего друга, пересказав всё за закрытыми дверями. Было решено собрать совет из союзнических государств, не обделив вниманием и глав действующих колоний, в том числе и людских. Думаю, что все разом подумали, что причина этого собрания — состояние Дариуса, а не предсказание какого-то неизвестного сновидца. Отчасти так, ведь кто-то из шпионов преподнёс такой подарочек в бок Дариуса. Догадаться не трудно, что отправитель был из земель орков. Только у наемника не успели спросить — Дариус задушил его, когда у него в боку ещё торчал клинок. И, как говорили очевидцы, вытаскивать его пришлось Авиту, ведь утихомирить крупного и вспыльчивого альфу мог такой же по стати и силе альфа. Несмотря на серьезность и страх слуг, рассказывающие мне об этом, я в это время злорадно ухмылялся. Представлял, как Дариус с Авитом чуть ли не вальс танцуют. Но на фоне всего этого марша, моё веселье разбавляла тоска. Прошло чуть больше недели моего добровольного гостевания в замке, в котором я навестил каждый знакомый угол и каждое знакомое лицо, завязав при этом долгие беседы. С Авитом мы обменялись суровыми взглядами, а вот с его мужем болтали чуть ли не до утра. В его сфере укреплялась новая, но хрупкая жизнь. С каждым новым ударом маленького сердца за обсидиановой гладью я любопытно гадал, каким же будет ребёнок сферы. Но пока я гадал, время занимала Агна. Вместе с ней я вспоминал наши веселые уроки, и было приятно на душе вспомнить это время. Она всё так же задорна и хитра, и казалось, что эта лисья хитрость в ней продолжает укрепляться, находя всё больше решений избегать уроки с нянями. Однако со мной она проводила время куда охотнее, чем с нудными сиделками. Агна стала бальзамом, сглаживающим всю шершавость от тревожности и страха. Самый трудный разговор из здешних моих друзей был с Клементом. Долгое время меня интересовал этот вопрос. Почему он скрывал от меня то, что он имел сделку с моим отцом? Разговор с последним тоже был тяжёл, как нависшая надо мной плита ответственности и отчаяния. Но Клемент смог растрогать меня, из-за чего горло так и продолжает по сей день колоть, сдерживая застоявшийся ком сомнений и грусти, когда я вспоминаю о нашем разговоре. Было неловко и тоскливо видеть его таким. Когда он рассказывал о прошлых своих муках и клейме рабства, бета держал себя достойно, сдерживая порывы трепещущих внутри него эмоций. В невысоком и полноватом Клементе я видел гиганта несокрушимого хладнокровия, пока на моих же глазах этот гигант не рухнул, облачив себя настоящего, раскрыв передо мной свою душу. «Почему вы не сказали о сделке с моим отцом?! — не сдерживая горечь от обиды и гнева, воскликнул я, застав на лице Клемента тёплую улыбку, встречающую меня. — Зачем утаивали это, стараясь удержать меня в этих стенах?» После такого приветствия, я помню, улыбка пропала с его лица так резко, как и появилась. В маленьких острых глазах блеснула вина. Блеснула и так и осталась в них, застыв и коля меня в грудь, пока их не наполнила мокрая пелена. «Прости…» — одиноко сорвалось с его губ. Клемент не торопился оправдываться, метать свой взгляд по сторонам, находя укромный уголок, чтобы их спрятать от моего пристального взора. А я давил на него, так как горечь мне казалась несопоставимо большой. Я чувствовал себя преданным, так как считал его своим другом — одним из немногих лучиков света в том заточении, в котором прибывал. И ощутил такой тычок в спину. «И всё? — разочарованно произнёс я. — Вы даже не попытаетесь оправдаться или объясниться? Почему?» Немолодой евнух вздохнул, опустив взгляд. За ресницами утаивался блеск его слез и тогда-то я вздрогнул, отступившись на шаг. Постепенно лицо Клемента сокрушалось, показывая, что это была лишь твёрдая маска невозмутимости, за которой скрывался незнакомый мне до ныне Клемент. «Я уже запутался в себе, — говорили в нем остатки сдержанности. — Я так давно загнан в эти стены, что твоё заточение здесь покажется крупицей в горсти песка, молодой Маркус. Я — евнух, ставший им после рабства, следящий долгие годы за гаремом Асура, а сейчас и за гаремом Дариуса. Евнух привязан к гарему договором, который растрогается после роспуска гарема. Когда я был мальчишкой на побегушках, то наложники не брезговали влепить мне пощечину. Я был глуп, мечтал о семье, дожидаясь момента когда это всё закончится. С трудом добился разрешения на возможность воспитать своего ребёнка. Я слишком сильно люблю Кееля, что не готов даровать ему такую же участь, как придворному слуге» «И поэтому вы лишили меня возможности общения с родными, — продолжал я за ним. Слёзы Клемента меня не остановили, дав только запнуться. — Я понимаю вашу скорбь, но я считал вас своим близким… Вы не обязаны были мне помогать, но почему сдружились со мной?» «Прости, — повторял он как мантру. — Когда я увидел, как он смотрит на тебя, я уловил надежду, что ты станешь причиной распада гарема. Дариус пообещал, что дарует наложникам свободу, как и евнухам…» Климент извинялся, а я был готов простить ему что угодно, лишь бы на его лице опять воцарилась привычная сдержанность. Более того, я винил себя, что расстроил его таким резким разговором и обвинениями. Через несколько минут этого тяжелого диалога, я обмяк, не решаясь давить на него ещё больше. Я понял его мотивы и принял их не как угрозу. Я простил его, при одном условии, что Клемент выполнит одно моё пожелание. Это звучало нагло, но он активно закивал, соглашаясь с этим. Довесок ко всему, я успокоил его, заключив в примирительных объятиях, похлопав по плечу, отшучиваясь и предлагая всё начать сначала. Простил ему всё, но мне всё же была нужна его помощь. В этих стенах у меня мало союзников, и каждый на вес золота. Особенно против главного источника всех моих бед, чей авторитет несокрушим… Сейчас, во второй половине дня, я лежал на кровати в предоставленной мне комнате. Семь дней прошло с моего визита, а сны не торопились посещать меня ночью. Я спал как убитый в царской опочивальне: мягкие перина окунали, погружая в сон, заставляя намертво застрять в этой кровати. Мне так давно ничего не снилось, даже простые сны, не вещие, не торопились навещать мою голову. Из-за этого я стал замечать на лице Дариуса сомнение при каждом редком разговоре с ним. Может проблема была в том, что я и не торопился сближаться с ним и отыгрываться за все свои обиды. Но всё же, я продолжал переживать, беспощадно утонув в собственных сомнениях. Если не будет вещих снов, то моё нахождение здесь бессмысленно, и правильно говорил отец, когда приехал сюда, обеспокоенный моим решением остаться в замке. «Заупрямишься — рогами землю подпирать будешь!» — твердил отец, когда я снова высказался против его решения увести меня из замка. Я понимаю, его отцовская забота греет меня, судя по тому, как она редко мне доставалась раньше. В прошлом я с трудом мог её получить. Но сейчас я не могу поступить иначе. От меня держится на волоске хрупкое будущее, а я спустя неделю не увидел ни одного сна. Какая ирония… Я ненавидел внезапно появившийся дар, который мучал меня бессонницей и чуть не выжил из меня все жизненные соки, а теперь я места себе не нахожу. Я сильно беспокоюсь, что не увижу конец этого запутанного клубка. Хочу знать точно и найти все ответы на поставленные вопросы, что так неугомонно всплывают надоедливо в моей голове. Я хочу обуздать будущее, дать помимо этого Дариусу фору, чтобы он точно сокрушил орков, как утверждал он. Даже не обещая, а именно, что утверждая. Хотелось бы верить, но я всё места не находил, как и сейчас, дырявя взглядом потолок. Я вспоминал мой последний сон, который стал судьбоносным не только для меня, но и для всех. Помню только фрагменты. Куски того сна были похожи на картинки, сменяющие друг друга. Единственным запоминающимся пятном в моей памяти осталось только кровь и крик Агны. Остальное смутно. Бывали моменты, когда что-то промелькнувшее в быту сразу откидывало в воспоминания о забытом сне. Я тогда радовался как ребёнок, но потом, озарившее меня воспоминание, быстро растворялось в воздухе, оставив на моем лице эмоции опустошенности. Глухой и достаточно скромный стук раздался за дверью, лениво притянув к себе моё внимание. Стучали как-то неловко и довольно тихо, как будто не желая потревожить, но всё же потревожили. Я, поднимаясь с кровати, гадал, кто же мог быть этот застенчивый гость. Но, пока не раздался щелчок и шуршание завитков, освобождающие затворы двери, я не смог бы догадаться, что это был постоянно строгий Клемент. Когда в узком пространстве дверного проема появилось его лицо, я с трудом смог узнать его. Но он в который раз удивил меня. Первое, что бросилось в глаза, так это горящий румянец на его пухлых щеках персикового отлива. Темные глаза с уколом обвинения вонзились в меня, стоило только двери полностью распахнуться, давая ему возможность рассмотреть меня в полном обзоре. С таким выражением лица он был похож на обиженного или пристыженного ребёнка. Даже в голове промелькнула мысль, что от него веет детской обидой, чьи оборонительные колья направлены на меня. — Не думал, что вы, Маркус, попросите у меня нечто подобное! — тут же заявил он, нагло шагнув в мою комнату, спрятавшись подальше от проходного коридора. — Я даже знать не знал, для чего оно нужно, пока… не объяснили. Только после злых и довольно забавных упреков Клемента взгляд опустился на его руки, удерживающие тяжеловатый на вид ларчик. Довольно крупная шкатулка для такой мелкой вещички. Наверное, Клемент так застеснялся, что запрятал её подальше от любопытных глаз. Он бы ещё в здоровый сундук её закинул с семью замками, чтобы наверняка никто не узнал и не догадался. Хотя неопытному глазу вещица показалась бы дорогим аксессуаром. Только немногие знают для чего она. Перстень как перстень, браслет… как браслет. Как только Клемент поставил ларчик на трёхногий гостиный столик в моей комнате, я нетерпеливо приоткрыл его, заглядывая внутрь. — Вы хотите их сейчас достать? — удивился Клемент. — Хочу хотя бы посмотреть. Поразительно! Бета — евнух, видевший гарем чаще, чем себя в зеркале, и он смущается такой мелочи. Двойне удивительно, что он открыто стал демонстрировать свои эмоции и возмущение. Смею предположить, что наш секрет раскрепостил его, лишив страха в эмоциональной незащищенности. Он более открыт и уязвим, чем прежде. Но его смущение и недовольство меня забавляли. Я достал из сундучка обещанную вещицу: комплект из толстого браслета с округлёнными краями и невзрачным, на первый взгляд, кольцом-вензель с печатью в видите монограммы буквы М. Сразу же надев кольцо на средний палец вверх тормашками, я лишь запечатал возможности кольца в состояние покоя. Когда мне понадобится её возможности, то я надену кольцо правильно, а сейчас, пусть побудет на моей руке. Оно было выполнено из какого-то невзрачного металла, на подобии золота, сливаясь с цветом моей кожи. Заметить его можно только по глянцевому блеску. Но вот браслет… Кинув взгляд на лежащий в бархатном нутре ларчика браслет, я задумался, что и он не должен остаться без дела, ведь это парный комплект. Но он куда заметнее невзрачного кольца, и его стоит спрятать, но и оставлять в комнате будет плохим решением. Недолго думая я стал расстегивать пуговицы на широком манжете, решив надеть браслет, спрятав его под воздушным фонариком рукава моей рубашки. Если я буду носить его открыто, то это сразу привлечёт к себе внимание, ведь я не любитель аксессуаров и лишнего золота в костюме. Притягивать к себе излишнего внимание в мои планы не входило. — Маркус, вы решили их показать всему замку? — удивился Клемент, до этого молча наблюдающий, как я прячу браслет, затянув его туго на предплечье. — А вдруг кто-то догадается о их значении. — Ну, не оставлять же здесь, — тут же оправдался. — Тем более я взял их для дела. И непонятно, в какой момент они могут пригодиться. Клемент ничего не сказал, молча наблюдая за тем, как я застегиваю манжет. Как и ожидалось, браслет немного выпирает из-под ткани рубашки, но разглядеть его было можно только под пристальным взглядом. Сегодня у меня было странное настроение. Я сильно переживал. Сменилась обстановка, но стены на меня не давят, как прежде. Переговорив со своими знакомыми здесь, навестив всех, я чувствовал себя более увереннее, а не загнанным в угол. Дариус при любой встрече смотрит на меня сальным взглядом. И несмотря на всё это, мне хочется сейчас улыбнуться, ощущая на руке тяжесть браслета и кольца. Благодаря этим вещичкам я чувствовал себя более защищено от настаиваний Дариуса. Осталось только заманить этого демона, не придавая сомнения моему резкому изменению в поведении. Я проводил Клемента, и сам отправился на Верхние сады. Там располагался до боли известный кабинет Дариуса. Последнее время он только и сидит в нём, занятый работой, отвлекаясь только на приход врача. Сколько бы ему не твердили, что ему ещё рано так напрягаться, демон всё равно продолжал упрямиться. Ему не терпелось начать новые военные действия. У него всё горит в руках, но моё молчание его напрягало. Дариус об этом не говорил, но я знаю. Читал по его выражению лица, по взгляду, или, можно сказать, догадывался о том, что происходит в его дурной голове. Его мимолетное красноречивое молчание, делающее небольшой перерыв между серьезным разговором о будущем и его липкими заигрываниями со мной, непрозрачно намекали, что он хотел просто отвлечь меня, притягивая внимание к себе. Демон расслабился, чувствуя свою безнаказанность от моей нерешительности. Но недолго ему осталось радоваться моей доброте и так бессовестно купаться в ней, стряхивая остатки моего терпения. — Маркус! — громогласный рык оторвал меня. В этом свирепом отклике я узнал с трудом голос отца. — Чёртово отродье! — Абсолютно верно, — согласился с последними его словами, отметив как самоиронию. У меня чуть сердце не вылетело из грудной клетки, распахнувшись, как чёртова дверца на часах с кукушкой, когда я услышал этот крик. Мне надоело повторяться, но уже неделю моего пребывания здесь отец навещал меня по мере своих возможностей. Разобравшись с домашними делами он сразу же ехал сюда, проверяя, всё ли у меня в порядке. Это отцовская забота грела меня поначалу, но постепенно, за этот короткий срок, она превратилась в обузу. Я не мог оттолкнуть от себя мысли и переживания, что он уже не молод, а продолжает тратить силы и время на дорогу сюда каждый день. Тем более, он возится со мной, словно квочка-овуляшка. И это меня напрягало, особенно сейчас, когда я был уверен в своих силах, чтобы во всей красе предстать перед Дариусом. Но крик отца сбавил весь мой настрой. — Я тебя везде обыскался! — недовольно бурчал отец. Похоже он увидел, как я проводил Клемента и пошёл следом за мной. — Что-то серьёзное случилось? — Да, — тут же ответил спокойно. — Мой сын стал певчей канарейкой для одного зажравшегося ублюдка! — Отец! — взвыл я, молитвенно посмотрев в потолок. — Пожалуйста, только не сейчас… — Нет, сейчас! — заявил он твёрдо. — Саэль мне уже всю голову расспросами протрещал. Вся семья недовольна тем, что ты до сих пор здесь. Особенно я! После того как отец стал чаще гостить в замке, он стал избегать Дариуса. Изначально разговор между ними был, только за закрытыми дверями. Я не присутствовал. Но когда я увидел сердитого отца с понуренным взглядом и шагом, отбивающий похоронный марш, я сразу понял, что разговор был тяжелым, как для него, так и для Дариуса. И складывалось впечатление, что Дариус не стал утаивать все свои планы на меня. — Мне за это время ничего не снилось, — обреченно выдохнул я, надеясь, что отца это хоть как-то успокоит. Но это только пуще раззадорило его ворчливое недовольство. — Вот и славно! Это значит, что ты здесь прохлаждаешься без дела, — продолжал он петь старую песню, к которой я не торопился подпевать. — Будущее на то и будущее, что это таинство, которое мы должны пройти без всяких на то подсказок! Ты уже предупредил его. Пусть теперь своими силами завоевывает себе победу, либо избегает такого конца пророченного. — Я поведал только лишь о сжатом в одну картину будущем. Каждая деталь может быть решающей, — заверил я. Мне натерпелось прекратить этот внезапно появившийся диалог, стоя в утаённом коридоре, где не промелькнула ни одна тень. Эта беседа началась так спонтанно, словно отец узнал что-то, что для него было в тайне, и решил меня об этом сразу же поведать. Он прекрасно знал, причины Дариуса удержать меня в этих стенах. И это был не первый разговор, в котором он утруждал меня вернуться домой. Я бы с радостью вернулся, но будущее зависит от меня. Я должен на время стать правой рукой Дариуса, пока земли орков не войдут состав демонских колоний. Однако же отец так глупо это отрицает, уменьшая значимость моего присутствия здесь и моего дара, словно не веря и не принимая мои силы всерьёз. Он хочет опять загнать меня под рамки своего влияния, но я не могу послушаться его сейчас. — Он не воспринимает тебя как человека, — выдавил он, вспоминая Дариуса. — Он видит в тебе игрушку из плоти и крови. Я боюсь, что он использует тебя только лишь для своей выгоды: всё идёт на благо ему, он победит в войне, а ты снова будешь страдать. После услышанного я неловко почесал браслет, спрятанный под рукавом рубашки. От части его слова были недалеки от моих суждений. Но будет ли демон в мучениях произносить мое имя или же позволять мне вить из него веревки? Эти вопросы погружали меня в сомнение. — Я это прекрасно знаю. Ты воспитал меня не подхалимом. И с чего ты стал думать, что я доверился ему и стараюсь угодить? — Не настолько я и стар, чтобы забыть твой странный вопрос в саду. Он выбил меня из колеи, что я по сей день думаю об этом. Я сразу понял, о чем он. О каком вопросе была речь. Отец не знал, что я этим глупым вопросом пытался выгородить шкуру Эвана, а не свою. — В тот момент мне было интересно, принял бы ты меня даже таким неправильным сыном, — оправдался тут же. — Я не испытываю никаких чувств к нему, кроме ненависти. Но он должен исправит сотканное в моих ведениях будущее, или нам всем несдобровать. Отец молча посмотрел на меня, не желая возражать и перечить моим словам. Тишина мелькнула быстро, пока он подготовил сдержанный ответ: — Маркус, я просто хочу уберечь тебя от самого себя, — произнёс он. — Ты и так наломал дров, загнав себя в угол. А теперь и твоя глупая идеи остаться. Это было так непривычно видеть такую заботу родного человека в этих стенах, тем более от отца, который раньше старался в упор меня не замечать. Он боится, что я снова пропаду, уйду забвение и останусь только отрывком в его воспоминаниях. Я боялся того же. Сейчас его заботы выливается в препятствие, которое я должен решить, а не обойти. — Я только что был у этого отмудоханного, — продолжил он. Я не сразу понял, о ком идёт речь. Догадался по брезгливой манере отца, с которой он часто припоминал имя демона. Это заставило усмехнуться и, одновременно с этим, задуматься, почему именно сейчас он поймал меня и начал этот разговор, словно желая меня предупредить. — И в чем проблема? Я продолжал нервно сжимать браслет у себя на запястье, задирая его чуть ли не по локоть вместе с рукавом рубашки. Это никак меня не успокаивало, но я продолжал это делать, боясь последующего ответа отца. Он не обратил внимание на мои нервные руки, желающие что-нибудь помять. Браслет он тоже не увидел. Вместо этого посмотрел мне в глаза и ответил: — Проблема большая, — испугал он меня, произнеся это спокойным голосом. Виду я не подал, но уголок моей верхней губы стал нервно подергиваться, раздражая меня ещё сильнее. Хотелось дать самому себе пощёчину, чтобы этот нервный тик прекратился. — Он чуть ли не купить тебя собрался со всеми потрохами. Он не говорил об этом прямо, но всячески хотел задобрить меня… Я его сладкий словесный сироп, капающий на уши, знаю. И как он остр, когда вместо обещанного тебе срут в душу. Не хочу наступать на одни и те же грабли. Но, знал бы он, как упрямо ты отвергаешь все мои попытки вернуть тебя домой, то он бы так не напрягался. — Я это делаю не для него… — тяжело произнёс я после речи отца. — Я не раз рассказывал, что именно я видел в тех снах. Наш город, наш дом… — Да знаю я это! — рыкнул он. После этой фразы он резко сократил между нами дистанцию, сделав шаг ко мне и притянул меня за предплечье. В этот момент, когда его рука крепко сжала мою руку, я побоялся, что он нащупает браслет и спросит о нем, но его захват пришёлся на запястье, прикрытое длинным манжетом. — Ты не понимаешь, что я пытаюсь до тебя донести… — С трудом проговаривая каждое слово, он не торопился отпускать мою руку. — Я боюсь его больше, чем войны. Как бы не говорил с ним и чтобы я не делал, я боюсь его силы и его власти. В него хоть топорами метай, он всё равно не сдохнет! Мою голову неожиданно пронзила мысль, которое в последствии засела в ней, осадой порождая страх. — Неужели это был ты… Из-за страха застрявшего в голове, произнесённые слова казались осипшими, рассыпающимися от легкого трепета ветра или собственного вздоха. Но даже таким мышиным скрипом, отец разобрал мои слова и ужаснулся им, прикрыв мой рот ладонью, словно боясь, что из него прольётся что-то больше этой невзрачной, но пугающей фразы. Мы оба поняли, какой смысл заключали в себе эти слова, а именно причастность моего отца к покушению. Ошибочно было считать, что убийца был послан от орков. Как только я вспомнил, что отец несколько раз покидал наше поместье перед самим покушением Дариуса, то это стало едой для размышлений. Он не говорил четко о причинах своих поездок, давая мне усомниться сейчас в его словах. — Тише! — подкрепил он мой слова страхом, что нас кто-то услышит. — Черт тебя дери за ногу! Его очевидно удивляла моя проницательность, чему я и сам удивлялся побольше того, что натворил мой отец. Как только эта идея возникла в голове, так я сразу её озвучил. Лучше б я не знал этого, дальше наблюдая за происходящим. — Так это правда? — хрипел я, отдёрнув от своего лица похолодевшую руку. В душе я надеялся, что отец будет это отрицать. Произнеся он скупое или же скромное «нет», то я бы тут же ему поверил. Однако вместо слов, он только немо кивнул, подтверждая свою причастность к покушению. Теперь уже я стал прикрывать рот ладонью, желая заглушить свой крик, который в последствии стал глухим мычанием. — Зачем? Вот зачем ты это сделал? — Настало мое время повышать голос. От рычания в горле стало больно першить. Этот старый маразматик поначалу только молчал, согнав свои соболиные брови на переносице, и этим сердитым взглядом буравил соседнюю стену. Пока он стоял с застывшим взглядом, в моей голове рушился весь построенный план против Дариуса. Он до этого говорил, что готов простить мне всё, но будет он и дальше так милосерден, зная, что мой отец пытался его убить. — Эта скотина отняла и унизила моего сына, унизила мою семью, — отец наконец-то ответил, спустя долгое молчание. — Он не выполнил ничего из нашего договора, когда я доверился помочь ему! Достаточно причин? — Это слишком… — подтверждая, я отрицательно закивал, смотря прямо ему в глаза. — Он знает это? Мой вопрос заставил его поджать губы и поднять голову, возвышаясь надо мной, словно желая рассмотреть меня издалека. — Да, он пригласил меня сегодня к себе в кабинет, — уже спокойным голосом ответил отец. — Он делал вид, что спокоен и хладнокровен, но в его глазах горел огонь ненависти. Я сказал, что ты не при чем, и эта была только моя инициатива. — Ты только дал ему возможность вцепиться в меня клещом. — Да, поэтому я вдвойне не хотел отпускать тебя сюда, — согласился отец. — Он знает, что сильнее угроз я боюсь его влияния на тебя. Демон заверил, что ничего не сделает с тобой, но я все равно не верю его словам… — А что на счёт тебя? — произнёс я со страхом в голосе. — Вдруг от попытается отомстить тебе? — Вот этого я не знаю, — честно ответил отец. Меня пугала эта неопределенность. Но больше всего я боялся за отца. Демон придушил своего убийцу, когда в нём ещё торчал клинок. Я даже боюсь представить, что он может сделает с моим отцом. Хоть это сбило с ног все мои идеи и планы, но я должен удостовериться у самого Дариуса, что он не будет мстить. Однако, мысль, что демон это заслужил, всё продолжала маячить в голове. — Я пойду к нему, — заявил я, прежде чем отец остановил меня, схватив за руку. — Ты езжай домой, передай папе и братьям, что всё со мной хорошо. — С ума сошёл? — сердито хрипел отец, сжимая кулак на моём запястье. — Не иди к нему! Ты только намозолишь ему глаза. — Он мне ничего не сделает, — сказал я после того, как убрал его руки, удерживающие меня. — Но вот кто действительно мозолит ему глаза, так это ты.