Взломщица

        Путь пока пролегал по достаточно обжитым землям. То где-нибудь из-за холма понимался дымок, то из рощи неподалёку доносились голоса, а то и вовсе дорога проходила прямо через середину деревни, где путешественники становились объектом шумного внимания собак и детей.         Эти места Яснотке были отчасти знакомы: всё-таки ей случалось ездить в Брыль, и даже не один раз. Правда, в основном в детстве, когда присущая этом возрасту непоседливость заставляла её думать, что за границами Хоббитона можно найти много интересных вещей. Её матушка не считала такие поездки чем-то из ряда вон выходящим (тем более что в Брыле жила её старинная подруга) и с удовольствием брала с собой дочь. Но, став старше, девушка уже предпочитала оставаться дома, а дорожные впечатления постепенно затуманивались спокойными буднями в Бэг-Энде.         Однако последняя поездка случилась всего три года назад, и, хотя Амаранта почти непрерывно болтала с ней, по сторонам Яснотка тоже смотрела достаточно. Нельзя сказать, чтобы с того времени многое изменилось. Жители Шира не любят быстрые перемены и всеми силами их избегают, а природа в этих краях к ним просто не склонна. Ни ураганов, ни наводнений, ни землетрясений — ничего, что может резко и радикально изменить пейзаж. Так что, случалось, она внезапно узнавала поворот дороги или корявый старый дуб на холме. Это узнавание отзывалось тенью грусти: хоть путь был и тем же, но уж слишком отличались обстоятельства.         Потом они миновали Брыль, последнее место, где была возможность переночевать на постоялом дворе. Правда, к глубокому разочарованию Яснотки, этой возможностью не воспользовались: проезжая городок в середине дня, гномы (точнее, лично Торин Дубощит) не захотели терять время ради такой мелочи, как спаньё в приличной постели. Но, если подумать, была в этом и положительная сторона: ведь ей совершенно не хотелось случайно встретить какую-нибудь приятельницу своей матери! А, задержись они в Брыле, такую возможность нельзя было исключить. Подруги Белладонны Тук обладали поразительной способностью возникать там и тогда, когда их совсем не ожидаешь. Например, на пороге Норы за пару дней до… впрочем, не о том речь.         Подсознательно Яснотка ожидала, что после того, как Брыль останется за спиной, что-то изменится. Как-никак, впереди дикие земли. А для неё — и просто места, где она никогда не была. Но дорога всё так же тянулась между лугов, холмов и рощ, только признаков жилья больше не было, да изредка вдалеке виднелись руины каких-то древних башен. Даже погода не изменилась: всё такие же пока ещё нежаркие солнечные дни раннего лета.         Пожалуй, Приключение получалось не такой уж неприятной штукой. Если бы не гномы. Они, казалось, напрочь забыли, что их Взломщик ещё и дама, и позволяли себе в её присутствии делать такие вещи, которые воспитанный хоббит никогда не позволил бы! Например, заливать костёр, используя… впрочем, не будем об этом. Воспитанные хоббиты такие вещи даже не обсуждают. А Яснотка всё-таки считала себя воспитанной барышней.         Ещё гномы по дороге пели песни (и не все слова в них ваша почтенная матушка одобрила бы!), рассказывали байки и иногда начинали шутливые потасовки, длящиеся до тех пор, пока их предводителю не надоедал шум. Всё бы ничего, но Фили и Кили почему-то считали, что хоббитянке тоже будет интересно участвовать в этом безобразии. И упорно пытались её туда вовлечь. Яснотка не менее упорно возражала. А заканчивалось это тем, что то её чуть не роняли с пони, то у неё в волосах оказывался какой-то мусор, то она обнаруживала, что над ней почему-то смеются все остальные члены отряда. Ну, не совсем все, некоторые всё же отличались более… избирательным чувством юмора, а кое-кто, похоже, и вовсе не умел смеяться — но многие.         Впрочем, к этому можно было привыкнуть. Ко всему, в принципе, можно привыкнуть. И иногда даже начинало казаться, что, когда никого вокруг совершенно не волнует респектабельность — ни твоя, ни их собственная — то так даже проще.         Вечерами у костра гномы тоже нередко пели, не ленясь распаковывать инструменты, когда было время, и Яснотка уже приспособилась засыпать под эти песни. Куда было деваться: иначе она бы совершенно не высыпалась, потому что полуночничать гномы могли долго.         Третья неделя пути началась с того, что они пересекли мост через бурную реку, которую Гэндальф назвал на эльфийский манер — Митейтель, а гномы предпочитали именовать человеческим «Седонна». Если верить картам и волшебнику, это был последний мост на их пути, дальше все водные преграды предстояло преодолевать вброд.         Яснотке это заранее не понравилось. Ладно, мосты: надёжные, каменные или хотя бы деревянные. Ладно, паром на Брендидуин. Но вброд? Нет, это звучало решительно неприятно — и очень мокро. Поэтому, собственно, и неприятно. Хоббитянка, конечно, не кошка, но мокнуть лишний раз тоже не любит.         Первый брод, как назло, встретился путешественникам на следующий же день. Река, пересекающая дорогу, была не настолько крупной, чтобы оказаться отмеченной на карте, однако всё же явно рекой, а не ручьём. Причём рекой достаточно бурной, потому что они уже начали подниматься на край каменистого плато, где водные потоки были не в пример быстрее своих ленивых равнинных братьев.         На другом берегу начинался лес, уже сейчас выглядящий достаточно мрачно, чтобы желания въезжать в него, когда солнце начало клониться к горизонту, не возникло. Торин Дубощит, поразмыслив, решил, что лучше переночевать у реки и двинуться в путь уже утром (возможно, тогда до вечера они успеют добраться до дальней опушки?). Два-три часа пути до тех пор, пока придётся искать место для привала в преддверии сумерек, не сильно бы им помогли. Тем более что переправа, хоть и выглядела несложной, но в случае какого-либо непредвиденного обстоятельства могла затянуться.         Так что в этот день они остановились на стоянку непривычно рано.         А Яснотка с удивлением обнаружила, что у неё почти ничего не болит, и пребывала под впечатлением от этого открытия. Даже пони перестал казаться столь уж зловредным существом. Особенно пока стоял смирно, когда она снимала с него поклажу и сбрую. Потом случилось небольшое взаимонепонимание, в результате которого на хоббитянку обрушился тюк с провизией. Впрочем, тюк спас оказавшийся неподалёку Бофур… ну а она после этого уже спаслась сама. Отчитала пони, как, бывало, отчитывала своих юных племянников, и, когда лошадка (видимо) устыдилась, закончила с поклажей уже без эксцессов.         Ещё на второй день пути Яснотка решила, что ехать с распущенными волосами неудобно, потому что «ветер в спину — волосы в лицо» (а некоторые гномы, между прочим, спокойно ходят незаплетёнными, и ничего; видимо, дело в том, что её кудряшки пушистые и разлетаются при малейшем ветерке), и стала заплетать косу. А позже к преимуществам причёски добавился ещё один аспект: так меньше заметно, что голову она последний раз мыла уже изрядное количество времени назад. Даже не непосредственно перед внезапно случившимся отъездом, между прочим. Да и вообще мыться иногда надо!         И с этим получалась некоторая проблема. Обычно на привал они останавливались уже в сумерках, и тогда отходить далеко от лагеря было как-то боязно. А купаться на виду у всех — о таком благовоспитанная хоббитская девица даже задуматься всерьёз не могла. Теперь же, наконец, представилась удачная возможность: было светло, и рядом текла речка с достаточным количеством кустов на берегах. Оставалось только предупредить кого-нибудь (желательно — Гэндальфа или Балина, чтобы не нарваться на неадекватное чувство юмора), куда и зачем она уходит: чтобы никто, тьфу-тьфу-тьфу, не пошёл её искать. И вообще, по-хорошему, чтобы не шлялись лишний раз в ту сторону. Хотя этого лучше не говорить, а то кое-кто, не будем показывать пальцем, может и чисто из вредности прийти!         Но, однако, обошлось, и через час Яснотка уже сидела на бревне, подтащенном гномами к пока гипотетическому кострищу, и расчёсывала влажные волосы. А то не расчешешь — будешь до следующей помывки чучелом ходить. И неважно, что тут её внешний вид никого не волнует. Главное, что волнует её саму.         — Мисс Бэггинс, простите, можно вас отвлечь? — окликнули её из-за спины.         — Да, Ори? — сразу отозвалась Яснотка. Уж на то, чтобы ответить на вежливый вопрос, она, без сомнения, отвлечься могла. Ори вообще был чуть ли не самым вежливым из гномов. Он знал и к месту применял слова «спасибо», «пожалуйста» и «извините» (например, когда однажды утром на неё наступил…), и, кажется, даже чувствовал себя слегка неловко, если создавал окружающим какие-то неудобства. Он напоминал Яснотке — ну, самую капельку — её кузена Поско. Насколько вообще гном может напоминать хоббита.         — Я хотел спросить, не почините ли вы шнуровку на моей рубашке? Если вас не затруднит.         В том, что гномы шить умеют — а что делать, не ходить же в рваном — но не любят, Яснотка уже успела убедиться. Когда она села заштопать дырку в капюшоне выданного ей плаща, буквально через несколько минут рядом возник Кили с вопросом, что, раз уж она всё равно этим занимается, то не зашьёт ли его рубаху? Яснотка решила, что почему бы и не помочь… Правда, ей и в голову не пришло, что, получив утвердительный ответ, Кили тут же начнёт раздеваться, потому что дырявая рубашка надета в данный момент, а вовсе не лежит где-нибудь в вещмешках. Говорить молодому гному, что это не совсем прилично, она не стала. Бессмысленность некоторых действий осознаёшь очень быстро.         Рубашку, по-хорошему, не помешало бы не только зашить, но и постирать, однако этим хоббитянка заниматься не собиралась.         Потом к ней подходил Балин с оторвавшейся пуговицей на камзоле, Бомбур с дырой на штанах (как он умудрился их так продырявить, осталось загадкой), Фили — тоже с рубашкой… Гномы умели шить. Но не любили. И, обнаружив, что можно обращаться к Яснотке, успешно пользовались этой возможностью.         — Хорошо, положи её тут, — кивнула хоббитянка Ори. — Я зашью чуть попозже.         Из-за того, что привал сделали так рано, свободного времени даже после купания осталось много. Хватит и чтобы посидеть с шитьём (в том числе если нарисуется ещё кто-нибудь, кому неохота возиться с нитками и иголкой), и чтобы прогуляться по окрестностям, пока светло: она была почти уверена, что видела неподалёку россыпь ранней земляники. Яснотка любила ягоды, а особенно — ягодные пироги; и, хотя в нынешних условиях пирог у неё не получился бы никоим образом, земляника сама по себе тоже была бы весьма приятна. Надо же хоть чем-то себя баловать, раз уж любимые кексы с изюмом и булочки с корицей остались дома.         После того, как с шитьём закончено, и рубашка возвращена Ори — снова предупредить Балина, зачем и куда она идёт.         — Только не потеряйтесь, барышня, — покивал пожилой гном, однако (чего она немного опасалась) не запретил ей покидать лагерь.         — Ну где я тут потеряюсь? — улыбнулась Яснотка. Нет, в самом деле, даже если ты непривычный к путешествиям и ориентированию на местности хоббит, чтобы потеряться на открытых склонах или в очень негустой рощице, надо постараться. — И далеко отходить не буду.         Нарушать это обещание никакого повода не было, потому что земляника обнаружилась буквально в сотне шагов от лагеря, на опушке той самой рощицы.         Вскоре к Яснотке присоединились Кили и Фили. Не поймёшь, то ли смылись из лагеря, чтобы их не припрягли к какой-нибудь деятельности, то ли по указанию Балина или своего дяди пришли присмотреть за ней, чтобы не заблудилась. Они тоже собирали ягоды — вот только больше в рот, чем в миску, а если за ними не следить и вовремя не давать по рукам, так и вовсе растаскивали уже собранное.         Наконец, хоббитянке надоело: миска уже была полна больше, чем наполовину, и она плюхнулась на землю под ближайшим деревом, оперевшись на ствол спиной. Накрыла миску краем юбки — во избежание — и, сорвав цветок лесной герани, задумчиво повертела в руках.         — Ты что, так и будешь сидеть? — через пару минут удивился Кили, остановившись рядом и глядя на неё сверху вниз.         — Буду, — подтвердила Яснотка. К первой герани присоединилось ещё несколько, и хоббитянка начала переплетать стебельки — пока без какой-либо конкретной цели. — Часто ли выдаётся возможность отдохнуть в тишине?         Из лагеря донёсся чей-то возмущённый вопль, за ним — не менее возмущённое ржание пони.         — В относительной тишине, — поправилась она. Впрочем, ещё большую относительность вносили, собственно, Фили и Кили: маловероятно, что они будут долго молчать.         — Что ты делаешь? — вскоре поинтересовался Фили, присев рядом на корточки и ковыряя землю подобранной тут же палочкой.         — Плету венок, — к этому моменту Яснотка уже определилась, что именно хочет от сорванных цветов.         — Зачем? — спросил Кили, садясь с другой стороны от неё.         Отодвинув от него миску с земляникой, хоббитянка пожала плечами:         — Мне просто нравится.         Молодые гномы почти синхронно нахмурились: видимо, пытались понять, чего интересного в цветочных стебельках — а потом с исследовательским любопытством уставились на её руки, уверенно мелькающие в знакомых с детства движениях. Правда, наблюдали молча они ровно минуту, а потом начали перебрасываться репликами, в которые Яснотка не вслушивалась. Кованые розы, каменные цветы… ассоциативная цепочка гномов быстро ушла от реальных растений к ювелирному делу. Неудивительно.         Братья болтали, хоббитянка пару раз отходила, чтобы набрать цветов — рядом все кончились — и они, кажется, так увлеклись своим обсуждением, плавно перетекающим в спор, что вообще не замечали, когда и куда она уходит. Однако как только Яснотка закончила и собиралась надеть венок, Кили выхватил его у неё из рук и с хихиканьем напялил на голову брату. Посмотрел на это, подумал… и нахально потребовал:         — А ну-ка сделай второй!         Фили, впрочем, через пару секунд переложил венок с себя на Кили.         Но в итоге при веночках всё-таки оказались оба, потому что в Яснотке внезапно проснулось чувство прекрасного вперемешку с чувством юмора (которым она, кажется, начинала заражаться от некоторых гномов…) и стремлением к симметрии. А Фили и Кили не особо возражали. В том, чтобы повеселить остальной отряд своим внешним видом, они ничего плохого не видели.         К тому времени, когда они втроём вернулись в лагерь, кострище из гипотетического превратилось в практическое, над огнём висел котёл с похлёбкой, в котором шуровал половником сердитый Глоин (он не любил готовить, но расписание дежурств было неумолимо), и похлёбка эта была уже почти готова. Во втором котелке Балин заваривал иван-чай с дикой мятой.         Выглядело так, что миска скоро ей понадобится свободной, если она хочет поужинать вовремя. И вообще поужинать, поскольку, стоит немного задержаться — и можно обнаружить, что котёл уже пуст, а остатки вычищает Бомбур. Философски вздохнув — нет, правда, не собиралась же она всю землянику съесть сама? это было бы невежливо, да и стоило ли тогда притаскивать её в лагерь? — Яснотка отсыпала горсть ягод в свою чашку. И отправила миску по рукам, чтобы могли угоститься все желающие.         Бифур, Бофур, Ори, Оин, не расслышавший сперва, в чём вообще дело, и дважды переспросивший… Двалин посмотрел на ягоды слегка недоумённо и передал миску брату, Глоин, воевавший с котлом, только отмахнулся, Торин бросил полгорсти прямо в чашку с травяным отваром, а остаток Бомбур вытряс себе на ладонь. Миска к Яснотке вернулась, как и ожидалось, пустой. Теперь можно было спокойно ужинать.         Фили и Кили, как ни странно, раздачей ягод не заинтересовались. И вообще пока не подошли к костру — будто не они всю дорогу смеялись, представляя реакцию товарищей на веночки. Наконец, Кили, в очередной раз переглянувшись с братом, снял с себя венок. Шкодливо улыбнулся. И, бесшумно ступая, начал подбираться к сидящему у костра Торину. Фили возмущённо замахал руками: на такое подкрадывание опытный воин наверняка отреагировал бы. «Балбес, смотри, как надо!» — шёпотом сообщил он младшему брату, когда тот таки внял предупреждению и вернулся. Спокойным шагом, будто просто направляясь к костру, дошёл до своего дяди — и быстрым движением напялил венок ему на голову. А потом сразу же отскочил назад, потому что, во-первых, рука у Торина была тяжёлая, во-вторых, он считал, что племянники ещё не вышли из того возраста, когда можно и нужно давать им вразумляющие подзатыльники.         Несколько секунд прошли в полном и всеобщем молчании. Кили, кажется, даже дыхание задержал.         — И что это?.. — наконец, устало-ровным тоном поинтересовался Торин. Каким образом в сползшем на один глаз, — Фили торопился и ровно надеть «украшение» не смог, — венке он умудрялся выглядеть сурово? Впрочем, эта его суровость не помешала Балину, Двалину, Оину, Глоину… — в общем, всем, кто сейчас был неподалёку — разразиться громким хохотом. Не зря же они, хоть и видели поползновения младших товарищей, предупреждать о них не стали.         Торин снял венок и пару секунд держал в руках, разглядывая.         Незабудки и лесная герань.         Цветы, смятые стиснутыми на мгновение пальцами, полетели в костёр.         Несмотря на то, что она тут была совершенно ни при чём — шкоду Фили и Кили замыслили совершенно без её участия — далее Яснотка старалась не попадаться лишний раз командиру отряда на глаза. Ведь нетрудно додуматься, кто тут плетёт веночки. А вообще было даже слегка обидно. Нет, конечно, понятно, что суровому гномскому воину цветы совершенно не интересны, но зачем смотреть на них так, будто в руках случайно оказался хвост от дохлой кошки? По крайней мере, у неё двухсекундное разглядывание и брезгливое выбрасывание вызвали именно такую ассоциацию.         А Кили тем временем, ничуть не смущаясь, стал просить у неё новый венок. И кто её за язык тянул отвечать, что, раз он так обошёлся с первым, то новый пусть сам себе делает?..         Остаток вечера после ужина Яснотка под дружный смех братьев обучала младшего из них сложному искусству плетения венков.