Взломщица

        Дождь то прекращался, то начинался снова, и путники пребывали не в лучшем расположении духа. Прибавить к этому постоянное ощущение тревоги, которое только усугублялось тем, насколько озабоченным тоном Гэндальф изложил Торину результаты своей «разведки» — неудивительно, что никто больше не рассказывал историй и не подшучивал над товарищами. Отряд окутывало угрюмое молчание.         Яснотка скучала уже даже не по уютному родовому гнезду, а хотя бы по песням и разговорам, и земляничному чаю, и даже, наверное, по штопке рубашек… После переправы через речку всё пошло наперекосяк, и именно из-за этого последний мирный вечер запомнился так хорошо. Потому хотелось вернуть хотя бы такое, относительное, спокойствие.         На пятый день после злосчастного брода и не менее злосчастной встречи с троллями (хотя, если судить по итогу, она была скорее счастливой) к букету впечатлений добавился далёкий волчий вой. Если бы там кто-то повыл и замолк, это ещё можно было бы стерпеть: в лесу водятся звери, бывает, — но звук повторялся снова и снова, причём, кажется, всё ближе. И совсем не успокаивало брошенное кем-то вполголоса «след взяли». И то, как Торин Дубощит, напряжённо прислушиваясь, касался ладонью рукояти трофейного эльфийского клинка. А уж встревоженный тон Гэндальфа, когда он обменивался с командиром отряда короткими репликами вполголоса, беспокоил сильнее всего. Если уж даже маг растерял свою всегдашнюю благодушную невозмутимость… Несомненно, это было очень хорошей причиной продолжать двигаться и даже мысли не допускать о том, чтобы пожаловаться на неудобства или голод.         Когда с трудом можешь различить собственные руки, сжимающие поводья (бесполезно сжимающие, потому что править пони она так и не научилась: тот слушался только в рамках простейшего «стоять-идти»), когда не слышно разговоров, зато отлично слышно воющих уже даже не очень вдалеке волков-варгов (так сказал Двалин несколько часов назад, и это звучало ещё хуже, чем просто «волки»), когда то и дело задрёмываешь в седле и просыпаешься от ужасного ощущения, что соскальзываешь — тогда в голове остаётся только одна мысль — «когда всё это закончится?»         Они ехали уже в полной темноте, и было совершенно непонятно, каким образом Гэндальф, — сейчас именно он возглавлял кавалькаду, — находит дорогу. Яснотке казалось, что они окончательно и бесповоротно заблудились, и будут вот так вот двигаться неизвестно, куда, пока не свалятся от усталости. Прошло время ужина, прошло время ложиться спать, а отряд всё не останавливался.         Когда после резкого поворота тропы (а была ли вообще тропа, или Гэндальф вёл их наугад?) деревья расступились, открывая вид на долину, на дальнем склоне которой светилась россыпь огней, кто-то из гномов даже выругался от полноты чувств.         — Перед вами Ривенделл, последний домашний приют по эту сторону гор, — сказал волшебник, впервые за весь вечер не понижая голос. — Злу нет входа сюда. Здесь мы сможем передохнуть и подготовиться к дальнейшему пути.         — Историю взаимоотношений эльфов с нашим народом трудно назвать безоблачной, — усомнился Торин. — Захотят ли они помочь?         Это был вопрос, в котором их с Гэндальфом мнения расходились. Пусть король-в-изгнании соглашался, что больше им негде пытаться узнать что-то новое о карте Трора, но был очень пессимистичен в оценке шансов на успех. А когда пессимизм одолевал его особенно сильно, вообще предлагал не тратить время зря, обогнуть эльфийскую долину и сразу двинуться в горы.         — Владыка Элронд — мой давний друг, — степенно сообщил Гэндальф (уже не в первый раз, и это ни в чём Торина не убеждало). — Уверен, он не откажет в помощи и совете.         Яснотка, из-за внезапной остановки чуть не упавшая с пони и от этого в очередной раз проснувшаяся, заранее посочувствовала эльфийскому владыке: ему грозило нашествие компании немытых и голодных гномов во главе с волшебником, и уж она-то знала, насколько это может быть неудобно!         Гэндальф пропустил мимо ушей дальнейшие возражения Торина (тем более что слышал их уже не один и не два раза), пересчитал спутников, чтобы убедиться, что никто не затерялся в темноте, и объявил:         — Едемте.         Когда они спустились ниже по склону, огни пропали из виду, но, несмотря на это, шансов заблудиться было немного. Под копытами пони была уже даже не тропа, а дорога, которая, что очевидно, должна была привести к жилью. А потом появились эльфы, объявившие, что присланы проводить гостей.         Эльфы не принесли факелов или фонарей, отлично ориентируясь в темноте и без них, так что Яснотка, которой было очень интересно посмотреть на представителей дивного народа, только расслышала мелодичные голоса и тихий смех. Если вслушаться в слова, получалось, что отчасти эльфы насмехались и над гномами, и над хоббитянкой, и даже Гэндальфа не обошли вниманием — но сердиться на них казалось так же невозможно, как обидеться на луну или звёзды.         Впрочем, некоторым гномам, судя по недовольному бурчанию, это удалось.                  Несмотря на то, что визитёры появились в совершенно неприличное для визитов время, обитатели Ривенделла (ну, те, кто не спал) вели себя так, как будто в этом не было ничего удивительного или неудобного. Впрочем… они ведь давно знали Гэндальфа. А когда знаешь Гэндальфа, мало что может показаться удивительным.         Эльфы проявили гостеприимство, близкое и понятное хоббитской душе: к тому времени, когда гости закончили разбирать поклажу и устраивать пони в конюшне, они приготовили стол и пригласили их отужинать. По такому поводу Яснотка даже отчасти проснулась (чему немало поспособствовало умывание в фонтане; а мысль о том, что это был не самый воспитанный поступок, пришла уже позже). Но, однако, всё же недостаточно, чтобы оценить все изыски эльфийского застолья. Зато вполне достаточно, чтобы осознать свой неподобающий внешний вид: что бы сказал её почтенный батюшка, если бы узнал, что она собирается появиться в приличном обществе одетая в юбку, в которой бултыхалась в речке, сидела на земле и ползала по кустам?! Да ещё со штанами, тоже не блещущими чистотой, под этой самой юбкой. Позор, да и только. Бедная хоббитянка пыталась прятаться за спинами гномов и привести в порядок хотя бы растрёпанные волосы. К её большому расстройству, и то, и то получалось не слишком хорошо.         Еда её не слишком утешила: похоже, эльфы были убеждены, что мучное и жирное на ночь есть вредно, так что стоящие на столе блюда по хоббитским меркам могли считаться разве что лёгкими закусками. Яснотка поболтала ложкой в супе, убеждаясь, что два кусочка моркови, несколько грибов и колечко лука — это всё его наполнение. Надо признать, что суп был очень вкусным… но разве это еда?! Особенно после долгих часов в седле. То же относилось и к салатам, и к нарезанному тончайшими ломтиками сыру, и к сладкому вину. Вино она вообще не стала пить, небезосновательно полагая, что после него уснёт ещё быстрее.         Гэндальф и Торин Дубощит вели то ли деловую, то ли застольную беседу с величественным эльфом — тем самым Элрондом. Судя по долетавшим упоминаниям тропы через горы, провизии и карты, скорее деловую. А чуть позже — могло ли считаться застольной беседой обсуждение мечей из тролльей пещеры, когда клинки выложили на стол, потеснив тарелки и кубки, и вдумчиво разглядывали?         Невозмутимые эльфийские девы (как будто их не разбудили всего полчаса назад!) играли на флейтах, арфах и скрипках. Для местных жителей это, наверное, было неотъемлемым атрибутом застолья, но хоббитянке такая музыка казалась хоть и красивой, но на данный момент — чересчур убаюкивающей. Да ещё гномы, как назло, были слишком обескуражены обстановкой, чтобы развести за едой привычный шум и бардак!         Так что Яснотка всё-таки уснула, уронив голову на стол, и хорошо, что её тарелку, которой она уделяла прискорбно мало внимания, к тому времени уже стащил Бомбур. Конечно, считается, что свежие овощи полезны для кожи, но спать лицом в салате — занятие совершенно неподобающее.         Поспать ей, правда, не дали. Прошло, наверное, меньше четверти часа, и вот уже Гэндальф вытащил её из-за стола, чтобы она приняла участие в каком-то обсуждении. И так бы и шла Яснотка в недоумении, в каком именно, — объяснения волшебника она спросонья прослушала, — если бы её не просветил Балин: дело касалось карты. К тому моменту, когда они добрались до кабинета, где владыка Элронд посчитал уместным изучать данный манускрипт, девушка даже сообразила, при чём тут, собственно, она сама. Она ведь Взломщик (как бы нелепо это ни звучало), а значит, всё, что касается тайных проходов в Гору и прочих приятных и не очень сюрпризов, ей положено знать. Только вот, если честно, Яснотка совсем не была уверена, что наутро вспомнит то, что будет сказано сегодня. Но ведь, если что, Гэндальф напомнит, правда?..         Элронд долго рассматривал карту; все остальные молча ждали его вердикта. Наконец, эльф, обернувшись к окну, за которым в прореху между облаками как раз выглянула луна, взглянул на лист на просвет.         — Лунные руны, — без тени удивления заключил он.         И тут Яснотка в очередной раз проснулась. Ей всегда нравились карты, всякие заковыристые рисунки и значки на них и надписи, сделанные каллиграфическими шрифтами. Но о такой штуке, как лунные руны, она слышала в первый раз, и теперь разрывалась между желаниями попросить разрешения посмотреть и спросить у Гэндальфа, что это такое.         Выбор был сделан в пользу вопроса, потому что лезть со своим любопытством под руку к малознакомому эльфийскому лорду было бы, пожалуй, чрезмерной наглостью. Волшебник ответил вполголоса:         — Их придумали гномы. Написанные серебряными перьями под лунным светом, эти руны видны только тогда, когда луна просвечивает бумагу насквозь. А некоторые — ещё и только в ту же фазу луны, как тогда, когда они были начертаны. Полагаю, стоит считать большим везением то, что мы взялись за изучение карты именно в эту ночь.         Может быть, он собирался добавить что-то ещё, не менее диковинное (по крайней мере, для далёкой от всякой магии хоббитянки), но Элронд, дождавшись, когда луна выйдет из-за облаков полностью, начал читать вслух:         — Стань в день Дарина у серого камня, когда прострекочет дрозд, и заходящее солнце бросит последний луч на замочную скважину.         После этого немедленно началось обсуждение, когда же этот самый день Дарина, что за серый камень, и вообще при чём тут дрозд, так что Яснотка очень быстро выпала из разговора. Одна только радость: ей удалось украдкой взять карту и взглянуть-таки на эти загадочные руны. Понять она, конечно, ни слова не поняла, но они просто красиво светились. Правда, почти сразу Торин отобрал у неё свиток, потому что разговор как-то незаметно закончился, и гномы с волшебником собрались уходить. Растерявшаяся Яснотка еле успела прибавить что-то невнятно-вежливое к их благодарностям владыке эльфов.         За дверью выяснилось, что «уходить» Гэндальфа подразумевает что-то другое, чем «уходить» всех остальных. По крайней мере, другой пункт назначения. Он туманно сослался на какие-то дела, напомнил королю-в-изгнании: «Не забудь, что я тебе сказал… и что не сказал Элронд», — и невероятно быстро для почтенного старца, которым выглядел, скрылся в малозаметном ответвлении коридора.         Гномы переговаривались между собой на ходу, Яснотка тащилась следом, бездумно уставившись в маячащую впереди спину в кожаном плащекамзоле и не имея ни малейшего представления, куда именно они собрались и зачем.         В конце очередной длинной галереи Балин придержал Торина за локоть, и тот, обернувшись, сообщил отчаянно зевающей хоббитянке:         — Вам не нужно идти с нами. Возвращайтесь к остальному отряду.         Приятно слышать, пусть причиной, очевидно, было то, что она не нужна там, куда они с Балином собрались, а не сочувствие к её усталости. Правда, объяснить, как именно найти отряд, Торин Дубощит не додумался. И если бы не Балин, который не только объяснил, но и подпихнул её в нужную сторону, заплутала бы Яснотка в эльфийских чертогах — как пить дать.         А так — добралась, и даже не заснула по дороге.         Только когда Бифур сунул ей в руки миску с похлёбкой (то самое незабвенное варево, пусть и гораздо менее эстетичное, чем эльфийский супчик, зато гораздо более сытное!), Яснотка осознала, что терраса эльфийского гостевого дома превратилась в нормальный гномский походный лагерь: с костром, котлами, развешанными где ни попадя плащами и портянками. Разве что вместо брёвен были притащены скамейки.         И это, если подумать, совершенно неподобающее зрелище не вызвало у хоббитянки никакого возмущения. Слишком уж хотелось есть и спать, и хорошо ещё, что именно в таком порядке. Заснуть, видеть сны про еду и проснуться с бурчащим от голода животом было бы очень неприятно.         Судя по достаточно разнообразному содержимому варева, гномы уже успели добраться до обещанных им эльфийским владыкой запасов провизии для дальнейшего перехода. И начали их расходовать прямо сразу, посчитав, что всякие салатики — это не ужин, а сущая ерунда. Яснотка была с ними полностью солидарна.         Некоторые тут уже успели не только поесть, но и выпить (похоже, у эльфов водилось не только слабенькое сладкое вино, но и что-то покрепче). Гномы и без хмельных напитков вполне успешно шумят и буянят, а уж с ними… Фили и Кили, оседлав балюстраду террасы друг напротив друга, сперва устроили поединок на ложках, а потом, когда одна из ложек улетела в кусты, перешли к словесной дуэли. Точнее, песенной. Хотя в том, что они сочиняли вот так, наобум, местами изрядно хромала рифма. Но это, на взгляд хоббитянки, было бы не страшно, — если бы через некоторое время куплеты, которыми они перебрасывались, не стали сперва не совсем приличными, а потом и вовсе похабными.         Поспешно и не слишком тщательно вытерев миску травой, Яснотка завернулась с головой в плащ, чтобы, во-первых, хоть немного приглушить звук, а во-вторых — чтобы не было видно, как сильно она покраснела. И, пожалуй, хорошо, что она настолько устала, что уснула практически сразу.                  А гномы продолжали что-то жевать, пить и петь, подкалывать Бомбура, под которым развалилась скамейка, и беседовать на самые разные темы, как будто спать им не хотелось совершенно.         — Заканчивайте, — одно негромкое слово очень чётко вписалось в короткое мгновение тишины перед взрывом хохота, который должен был последовать за рассказанным Нори анекдотом. То, что бородат этот анекдот был ещё более, чем рассказчик, не сделало его для разбуянившейся компании менее забавным.         Но веселье было прервано самым радикальным способом из возможных (кроме разве что проломившего крышу дракона): появлением командира отряда. Причём командира, настроенного не на отдых, а на что-то другое. Явно грозившее отдыхающим какой-то деятельностью. Впрочем, им, — большинству, — не привыкать.         — Через час все должны быть готовы отправиться. Уложите снаряжение для пешего перехода: учитывая нынешнее состояние тропы, пони по ней не пройдут.         Гномы ворчали очень недовольно, но не слишком активно. Скорее просто по инерции: приказы не обсуждаются. А Король-под-горой не будет поднимать свой отряд просто потому, что ему взбрело в голову их повоспитывать (да и вообще, большинство воспитывать уже поздно!)         — Почему мы уходим так спешно? — всё-таки спросил Двалин.         — Потому что завтра нас могут и не выпустить. Гэндальф не сказал мне ничего прямо, но его слова были достаточным предупреждением. Не все одобряют наш поход. И речь даже не о хозяине этого дома.         Двалин молча кивнул. Это было достаточным объяснением. Впрочем, за Торином, сыном Трайна, он следовал и без всяких объяснений.         Отряд быстро и чётко приводил место «привала» в исходное состояние, насколько это было возможно. Затушенный костёр оставил чёрное пятно копоти на мраморных плитах, обугленные поленья были скинуты под пышный куст жимолости, сломанная скамья реанимации не подлежала (ещё бы, после Бомбура; впрочем, если честно, то подлежала, но только при наличии времени и желания). Яснотку растолкал Ори, и она несколько минут не могла понять, что происходит, а когда поняла — схватилась за голову. Идти куда-то пешком? Сейчас? Да вы издеваетесь!         — Где Фили и Кили? — тем временем, поинтересовался Торин, сумев, наконец, пересчитать хаотично перемещающихся товарищей по головам и вычислить, кого не хватает.         Вопрос поставил всех присутствующих в тупик, потому что за перемещениями друг друга никто особо не следил. Понадобилось кому-то отойти — и ладно.         — Давно ли они ушли? — не дождавшись ответа, задал следующий вопрос командир.         — Когда я вернулась, они ещё были тут, — сообщила Яснотка и добавила (с недосыпа у неё прорезалась какая-то совсем не хоббитская вредность): — Пели похабные песни.         Впрочем, на это уточнение никто не обратил внимания. Присутствовавшие были и так в курсе, а Торину было не до того. И лучше бы хоббитянка молчала, потому что своей репликой привлекла к себе его внимание.         — Мисс Бэггинс, разыщите их. У вас полчаса.         Фразочки вроде «вы что, с ума сошли, где я их найду?», «а если не найду?» и «почему я?» благополучно смешались в голове несчастной Яснотки, борясь за право быть озвученными, но сказала она в итоге совсем другое:         — А мне что, не нужно собирать вещи?         Достаточно невежливо сказала, надо заметить. Тут никакой вежливости не хватит, когда после такого дня такая ночь…         — Вы всё равно не сможете грамотно упаковать вещмешок. Займитесь тем, в чём от вас может быть польза.         И всё. Даже не поспоришь: она представления не имела, что и в каком количестве нужно сложить, кроме личных вещей. И, на самом деле, даже думать не хотела о том, сколько это в итоге будет весить!         — Поторопитесь, — последнее указание, и Торин переключил внимание на остальной отряд: кое-кто уже начал перетряхивать тюки. Не то чтобы за этим требовалось присматривать, но координировать процесс стоило. И не давать Бомбуру никаких продуктов! Есть вопросы, в которых воинская дисциплина и здравый смысл бессильны.         Очень многое придётся оставить. Всё, что не является жизненно необходимым при переходе через горы. Торин на несколько мгновений задержал руку на жёсткой ткани чехла арфы. Немного жаль… но это не то, о чём стоит думать. Гораздо важнее, сколько времени займёт дорога через перевал с учётом непредвиденных обстоятельств (на то они и непредвиденные, чтобы остаться неучтёнными? но, по крайней мере, нужно прибавить несколько дней в запас), сколько, исходя из этого, отряду нужно провизии? Все ли помнят, что на перевале даже летом может быть холодно? Впрочем, такой очевидный факт могли забыть разве что отсутствующие в данный момент лица.         Через некоторое время Балин, остановившись рядом с командиром, вполголоса спросил:         — Но, действительно, что делать с её вещами?         — А в чём проблема?         — Перебирать личные вещи барышни — не слишком хорошо.         — Не перебирай, — с чего Торин решил, что вещмешком хоббитянки будет заниматься Балин, неизвестно. Впрочем, принцип «инициатива наказуема» никто не отменял. — Их не так много, чтобы там поместилось что-то лишнее.         — А лежат они все в одном мешке, — проявил неожиданные познания пожилой гном. Впрочем, учитывая, как часто он на привалах давал мисс Бэггинс советы и пояснения, не так уж это было странно.         И, понятное дело, Торин Дубощит вообще не интересовался источником этих познаний.                  Яснотка действительно поторопилась. Не потому, что ей сильно хотелось разыскивать безответственных братьев-гномов (действительно сильно хотелось только одного: спать). Но отданный непререкаемым тоном приказ наложился на не до конца проснувшееся сознание так, что ослушаться и в голову не приходило.         Были моменты, когда хоббитянка думала, что ещё немного — и она узнает доподлинно, можно ли заблудиться в здании ровно так же, как в лесу. Но, к счастью, интерьеры здесь были не слишком однообразны, так что ей кое-как удавалось запоминать дорогу. По крайней мере, казалось, что удаётся. Правда… мало ли, что с сонных глаз покажется.         В коридорах и залах было тихо. Неудивительно — в такое-то время. Ведь даже эльфам нужно когда-то спать, и, спровадив гостей отдыхать (знали бы они, как выглядел этот отдых!), они и сами разошлись. Её собственные шаги — практически бесшумные, — не мешали прислушиваться: не донесётся ли откуда-нибудь знакомый голос? Фили и Кили могли вести себя тихо, только если спали или сидели в засаде, но ни того, ни другого, по идее, случиться было не должно.         Перед ней оказался очередной участок зелени: уже не в первый раз она натыкалась на маленькие и не очень зимние сады и оранжереи.         — Знаешь, в этом деле рост значения не имеет!         Автора возмущённого возгласа, донесшегося откуда-то из-за кустов, Яснотка опознала сразу: Кили, к вашим услугам, как говорится. По крайней мере, один из братьев нашёлся. Да и второй, скорее всего, там же: по её наблюдениям, поодиночке они ходили только в кусты на привале.         Раздавшийся в ответ голос явно был женским. Эльфийка (а кто ещё это мог быть?) говорила тихо, и Яснотка расслышала только что-то вроде «не получится».         — Это у меня — и не получится? — продолжил возмущаться Кили. — Хочешь, докажу?         — Что, прямо здесь?.. — растерялась дева.         — А почему нет? — наконец, вступил в разговор Фили.         — Услышит кто-нибудь, — возражение, впрочем, прозвучало не слишком уверено. — Нехорошо шуметь ночью.         — Их проблемы, — легкомысленно отмахнулся Кили. — Да и вообще, кто тут сейчас будет по оранжерее шляться?         Что бы они там ни затевали, лучше было зайти до того, как это «что-то» начнётся. Ей ведь нужно увести гномов, и, хоть и невежливо прерывать чужую беседу, ещё более невежливо может получиться отвлекать их потом. Придя к такому выводу (впрочем, нельзя сказать, чтобы ему предшествовали долгие и взвешенные размышления), хоббитянка сообщила:         — Например, я, — и прошла по дорожке туда, откуда доносились голоса.         Её глазам предстала на удивление мирная картина: на скамье под раскидистым кустом жасмина, чинно выпрямив спину, сидела эльфийка, бережно прижимающая к груди скрипку. Фили и Кили стояли перед ней, и, как только дева отвлеклась на новое действующее лицо, младший из братьев быстро выхватил инструмент у неё из рук.         — Яснотка, ты тут откуда? — удивился Фили одновременно с тем, как эльфийка спохватилась: «Что вы делаете, отдайте!»         — Вас зовёт ваш дядя, — коротко ответила хоббитянка. Эта фраза очень удачно сочетала в себе и причину её присутствия, и указание к дальнейшим действиям. А устраивать длинные разъяснения ей очень не хотелось. Во-первых, время. Сколько там осталось от получаса?.. Во-вторых, для этого ведь думать придётся! А в голове будто вишнёвый кисель вместо мыслей. — Срочно.         Кили, который только-только завладел эльфийской скрипкой, явно очень не хотел отдавать её обратно. Но, похоже, упоминание Торина Дубощита обладало достаточной вразумляющей силой.         — Это обязательно? — с мрачным вздохом уточнил Фили.         — Да, обязательно, — Яснотка постаралась, чтобы ответ прозвучал как можно более твёрдо и убедительно. Хотя, конечно, в том, что касается непререкаемого тона, до Торина, сына Трайна, ей было далеко. Так что… только бы послушались!         — Ладно, идём, — не менее мрачно вздохнул Кили. Сунул эльфийке её скрипку: — Ну, в другой раз как-нибудь, — нахально поцеловал ей руку и попрощался, причём почему-то на родном языке.         Фили прощался на всеобщем, да и за руки не хватал, но после того, как гномы и хоббитянка ушли, ошарашенная эльфийская дева ещё долго сидела на скамейке, недоумённо хлопая глазами и баюкая возвращённую скрипку.                  Если они и не уложились в полчаса, то не настолько сильно, чтобы это кто-то заметил. Фили и Кили, стараясь не привлекать внимание дяди (им совсем не хотелось узнать, что он думает про их несвоевременную отлучку), тут же начали перебирать своё снаряжение. Остальные, похоже, были уже почти готовы отправиться: выглядело так, что сборы подходят к концу. Отправиться, не дожидаясь рассвета и не попрощавшись с хозяевами дома.         А Яснотке внезапно вспомнилась идея, до которой рано или поздно доходили все юные Туки (ну, может, и не все, но те, кто был Туком в том смысле, в котором их склоняла народная молва): если хочешь сделать что-то, что старшие наверняка не позволят, не надо спрашивать разрешения. Потому что за действия без спросу, скорее всего, накажут меньше, чем за нарушение запрета.         Определённо, приложить эту детскую «мудрость» к отряду гномов можно было разве что с сильного недосыпу.