Взломщица

        Первый день похода через горы начался в такое время, что и утром ещё назвать неприлично, а закончился, когда был уже даже не вечер, а полноправная ночь. Наверное, гномы опасались погони, хоть никто и не озвучивал подобные мысли вслух. В этот день они вообще очень мало говорили.         Яснотка не знала, что её удивило больше: что она всё-таки каким-то образом дожила до привала или то, что гномы, которые ночью в Ривенделле не спали вообще, казалось, не испытывали из-за этого особых неудобств. Поужинала она только потому, что её, сразу после остановки свалившуюся на землю в полуобморочном состоянии, которое плавно перетекло в сон в неподходящем месте (вряд ли груда камней и кривая коряга под спиной могут считаться подходящими), разбудил Кили и впихнул в руки миску с варевом. А когда она с этой миской на коленках почти уснула обратно, съев едва ли четверть, — пригрозил отдать несъеденное Бомбуру, но на самом деле этого не сделал, а чуть ли не с ложечки её кормил, настойчиво убеждая, что если она не поест, завтра будет ещё хуже. Если вспомнить, что днём во время краткой остановки на перекус он так же подсовывал ей сухофрукты из горсти, — по одному, почти поднося к губам, — становилось совсем стыдно собственной слабости и беспомощности. Неодобрительный взгляд Торина Дубощита, брошенный на этот «детский сад», понятное дело, такое впечатление только усилил.         Но что тут было поделать? Хоббиты, конечно, привычны к пешим переходам, но не по горам (пока ещё только предгорьям, но после невысоких холмов Хоббитона и окрестностей и это было достаточно впечатляюще) и не под грузом в треть собственного веса. И не тогда, когда, — ну очень вовремя! — болит живот. Пришлось Яснотке пересилить себя и вечером провести раскопки в вещах, чтобы добыть ещё матушкой рекомендованные для таких случаев травки, которые она каким-то чудом не забыла захватить из дома, и заваривать их вместо чая. Не то, чтобы сильно помогало, правда. Но не жаловаться же на это гномам! От одной такой мысли можно было умереть от неловкости.         По крайней мере, то, что хоббитянку никогда не ставили в ночной караул, позволяло более-менее высыпаться. И через несколько дней стало полегче. Во-первых, потому, что командир, убедившись, что варги остались за Ривенделлом, а эльфы не отреагировали на побег гостей, перестал гнать отряд вперёд всё светлое время суток. Во-вторых, что отчасти было следствием «во-первых», ноги у неё перестали столь уж сильно болеть, а ещё она приноровилась нести вещмешок так, чтобы он не натирал плечи (тут не обошлось без советов Балина). В-третьих, необходимость в целебных травках на ближайший месяц отпала. Трудно сказать, что из перечисленного радовало Яснотку больше. Постепенно приходило удивлённое осознание, что всё это, — бесконечные подъёмы и спуски (больше, конечно, подъёмов), груз за спиной, камни под ногами, ледяную воду в ручьях, — кажется, тоже можно пережить.         А потом начались, собственно, горы, и Яснотка вспомнила, что боится высоты. Не то, чтобы совсем-совсем боится, всё-таки лазанье по деревьям в детстве её не пугало… но отвесные обрывы ущелий — это вам не деревья. Гномов же высота ничуть не беспокоила. Они перебирались через опасные места, хорошо, если обвязавшись верёвкой, а иногда и просто подстраховывая друг друга руками, швыряли вещи через расщелины, устраивали стоянки в паре шагов от пропасти… Хоббитянке от всего этого хотелось зажмуриться и ни за что не открывать глаза.         Впереди же было очередное «опасное место». Горная тропа вообще оказалась не в лучшем состоянии, непрохожая не только для пони, но, по мнению Яснотки, и для пеших путников. Гномы, что очевидно, считали иначе.         — Нет-нет-нет, я не могу!         Хоббитянка попятилась от провала, по краю которого шел карнизик шириной в две ладони. Всего несколько футов, но она ни за что не решилась бы по нему пройти. И, тем более, перепрыгнуть, как это только что сделал Кили. Впрочем, отойти далеко ей не удалось: позади стоял Двалин, сдвинуть которого с места если и можно было, то явно не её силами.         Торин, сын Трайна, не искал сложных решений там, где можно было обойтись простым. То есть, он не собирался уговаривать взломщицу.         — Двалин, перебрось её. Глоин, страхуй.         Яснотка успела только пискнуть, прежде чем бритоголовый воин сгрёб её поперёк груди и швырнул через провал так же, как недавно перекидывал снаряжение. Она приземлилась на ноги, но тут же потеряла равновесие. Глоин, пытаясь удержать её, чуть не свалился сам и, разумеется, не удержался от комментария насчёт домохозяек вне естественной среды обитания… А хоббитянке даже возразить было нечего. Хотя бы потому, что от испуга у неё почти совсем отнялся голос.         Пока перебирались остальные, Яснотка более-менее успела прийти в себя и без чьих-либо напоминаний занять своё место «в строю»: позади Нори, перед Оином. Однако мысли о том, что ещё пара подобных эпизодов — и она точно поседеет на начале шестого десятка жизни, никак не желали уходить.         Прежде, чем двинуться с места, Торин на секунду придержал младшего племянника за плечо:         — Кили, это был неоправданный риск.         — Дядя, я точно знал, что допрыгну! — горячо и решительно начал возражать молодой гном, но осёкся, разглядев выражение глаз своего родича. — Хорошо, я понял.         Торин, впрочем, не верил, что то, что Кили «понял», удержит его от неосмотрительных поступков в будущем. Но только еле заметно покачал головой и, мимо товарищей пробравшись по краю тропы вперёд, снова возглавил движение отряда.                  Вторая неделя пути по горам ознаменовалась отвратительной погодой, и продвижение ещё больше замедлилось. Мокрые камни — скользкие камни, и в том, насколько именно скользкие, приходилось убеждаться слишком уж часто, на вкус Яснотки. Плащ, пропитываясь водой, становился тяжёлым и неудобным. Вода просачивалась и в вещмешки, угрожая сохранности провизии. Размокшие галеты — такая гадость! Как, впрочем, любые сушёные продукты, побывавшие в сырости. А именно этим в основном приходилось питаться: иначе испортится окончательно. И свежего мяса больше не было: из-за плохой видимости и ветра стрелы Кили слишком часто летели мимо цели и терялись в каменных осыпях и расщелинах, так что Торин запретил тратить их впустую.         В горах бродили грозы. Ворчали и грохотали за хребтами, нависали угрожающими громадами чёрных туч, обдавали ливнями, зацепив краем. Но, когда отряд попал в центр грозы, всё, что было до того, показалось ерундой.         Буря налетела очень, очень быстро: небо потемнело, наверное, за десяток минут. Дождь хлынул, как из ведра, причём, благодаря мощным порывам ветра — отнюдь не вертикально. Молнии били, казалось, совсем рядом, и близкие раскаты грома звучали просто оглушающее. Искать место для привала в таких условиях было бы трудно, и даже, пожалуй, опасно. Что оставаться на месте будет ещё опаснее, стало ясно чуть позже…         Отряд забился под узкий каменный козырёк; не стоило и думать о том, чтобы развести костёр и готовить ужин. Даже развязать вещмешки и достать что-нибудь, чтобы съесть всухомятку, было нельзя без того, чтобы внутрь не залилась пара стаканов воды.         Яснотка сидела, втиснувшись между двумя гномами, от которых пахло дублёной кожей, дымом и, особенно, потом. То, что одним из них был сердитый и малость простуженный Глоин, хорошего настроения не добавляло. Хорошо хоть, гномы были крупнее и массивнее её, так что за ними можно было хоть отчасти спрятаться от ветра. Но это было слабым утешением, потому что она хотела есть. А голодный хоббит довольным быть не может.         Гроза не унималась, и всё чаще во вспышках молний на противоположной стороне долины мерещились гигантские фигуры. Яснотка всматривалась туда до боли в глазах, вздрагивала при каждом раскате грома, и не в меньшей мере от того, что убеждалась: существа, похожие на пришедшие в движение скалы — не плод её воображения.         — Я думала, каменные великаны — это только сказки! — обратилась она к сидящему рядом Оину, когда молчать стало уж совсем невыносимо. Правда, говорить в такой обстановке, — приходилось перекрикивать шум ветра и грохот, — с глуховатым пожилым гномом было явно не лучшей идеей. В ответ он только потряс слуховую трубку, выливая из неё очередную порцию воды.         — Если эта сказка, мисс Бэггинс, швырнёт хоть одну глыбу в нашу сторону, от всех здесь присутствующих мало что останется! — Торин Дубощит вынырнул из темноты и дождя в сопровождении Кили; похоже, на этот раз командир отряда ходил на разведку лично. И даже ему приходилось сильно повышать голос, чтобы его не заглушала разошедшаяся буря. — Всем встать! Оставаться на месте слишком опасно! В пяти сотнях шагов вперёд по тропе есть пещера, мы укроемся там.         — Дойдём ли? — усомнился Балин. Ветер, сырость, темнота — не всегда можно было даже разобрать, куда ставишь ногу. Не безопаснее ли будет всё-таки не покидать хоть какое, но укрытие?         — Должны дойти.         «Должны». Обвязавшись верёвкой, подстраховывая друг друга, насколько это было возможно, они пошли. Через сотню шагов Яснотка сбилась со счёта, и дальше темнота, разбиваемая вспышками молний, льющаяся за шиворот вода и скользкие камни под ногами составили что-то бесконечное и страшное, из чего её выдёргивали только хватающие за локти или за шиворот руки. Чьи, кому говорить «спасибо» — было не понять.         Когда над головой вместо бушующего неба оказался свод пещеры, Яснотка уже была близка к обмороку. Хорошо, что участия в обустройстве «лагеря» от неё никто требовать не стал. Тем более что в основном обустройство свелось к обыску пещеры на предмет неприятных сюрпризов; кому хотелось попытаться развесить свои вещи на просушку, тот делал это сам.         Разводить костёр Торин запретил, и ужин в очередной раз был подмокшим и холодным, но по сравнению с тем, что пришлось вытерпеть за вечер, даже это показалось хоббитянке почти чудом. А спать, завернувшись в сырой плащ, было явно лучше, чем под проливным дождём…                  Буря снаружи всё не утихала, и, наверное, именно особо громкий раскат грома разбудил Яснотку. Судя по тому, что в пещере никто не ходил и не переговаривался, вставать было ещё рано, и она не стала даже открывать глаза, надеясь, что удастся заснуть обратно. Но, однако, доносящийся снаружи грохот совершенно разогнал сон, а в голову так и лезли всякие мысли помимо ставшей уже привычной тоски по Хоббитону. Например, о том, что зря она не осталась в Ривенделле: ведь возможность была. Этим бы она разочаровала и Гэндальфа, и гномов, но… кого она обманывает? Несмотря на то, что волшебник продолжал утверждать, что зачем-то она нужна, на самом деле от неё никакого толку. И никого бы она не разочаровала: гномы с самого начала считали её обузой. Может, и не все — но большинство. И ничего она не докажет. Попробовала уже один раз. Спасибо, впечатлений хватило. Прав, наверное, Глоин, что место ей на кухне за плитой. Да и не он один так думает, только не все говорят вслух.         И как тут уснёшь, когда голова забита такими размышлениями?         Сдавшись, хоббитянка огляделась, чтобы хотя бы понять, какой сейчас час. Насколько она помнила назначенное с вечера расписание дежурств, — а караулил в данный момент Бофур, — получалось, что она проспала часов пять. Не так уж мало. Неудивительно, что отключиться, невзирая на обстановку, уже не получается.         Яснотка села, продолжая кутаться в плащ. Раз уж не спится, надо попробовать заняться хоть чем-нибудь полезным. Например, привести в порядок волосы. Неделю назад удалось вымыть их в ужасно холодном ручье, так что они были относительно чистыми. Но на то, чтобы нормально переплести косу, времени хватало далеко не каждый день. Из-за этого, да ещё из-за того, что сейчас они сохли в заплетённом состоянии, причёска приняла весьма прискорбный вид.         — Чего не спишь? — полюбопытствовал Бофур, пока она шарила по карманам в поисках расчёски.         Девушка молча кивнула в сторону выхода из пещеры, где в очередной раз что-то громыхнуло.         — Что, страшно? — добродушно хмыкнул гном.         — Мне всё время кажется, что там что-нибудь обрушится и пещеру завалит, — не сразу, но всё-таки призналась Яснотка, отчасти надеясь, что Бофур высмеет её опасения, и, может быть, тогда они станут казаться ей менее весомыми.         — Порода тут крепкая, — задумался гном, — но вообще всякое может быть, если уж каменные великаны разбушевались.         Яснотка тихо вздохнула: кажется, ей предстояло бояться ещё сильнее.         — Но ничего, если завалит — откопаемся, гномы мы или кто? — бодро закончил Бофур.         — Ага, — невпопад ответила хоббитянка: сказанное её не слишком утешило. На этой неоптимистичной (хотя с чьей стороны посмотреть) ноте разговор увял.         Бофур начал неторопливо набивать трубку, а Яснотка, нашедшая, наконец, гребень, причём вовсе не в кармане, а в вещмешке, взялась за расплетание сбившейся в колтун косы. Получалось медленно и в основном наощупь, так что через некоторое время она начала оглядывать пещеру. От пары факелов света было немного, так что дальние стены терялись темноте, да и не было в этих стенах ровно ничего интересного. Спящие гномы, правда, тоже представляли не самый занимательный объект для созерцания…         Вот похрапывает Бомбур: мерно вздымается необъятное пузо. Ори ворочается во сне, как будто ему снится что-то тревожное. Рядом кто-то укрылся плащом так, что торчат только сапоги, поэтому совершенно непонятно, кто это. Торин Дубощит левой рукой обнимает свой меч, а его лицо выглядит настолько сосредоточенным, что можно подумать, будто он не спит, а о чём-то размышляет, прикрыв глаза. Фили и Кили устроились рядом друг с другом: так и кажется, что ещё и держатся за руки, просто этого не заметно под плащами.         Лицо старшего из братьев Яснотка не видела, но младший выглядел настолько спокойным и умиротворённым, что, глядя на него, невольно хотелось улыбнуться. Кили очень милый… когда спит. А когда не спит — тот ещё шкодник. Вспомнить, например, хвост ящерицы два дня назад!..         Внезапно Кили открыл глаза, несколько раз сонно моргнул — и его взгляд стал встревоженным. Бофур привстал со своего места, всматриваясь в темноту у входа в пещеру. Кажется, и правда что-то тихо шебуршало?.. Но ничего не было видно, и гномы почти синхронно недоумённо нахмурились.         Они смотрели не в ту сторону.         Когда Яснотка поняла это, она буквально онемела от страха. В дальнем конце пещеры двигались уже не смутные тени и отсветы от факелов, а сама стена, казавшаяся такой прочной и монолитной! За секунду до того, как в открывшуюся щель хлынула толпа гоблинов, хоббитянка громко завизжала — тем пронзительным визгом, услышав который единожды, её кузены зареклись закидывать лягушек ей за шиворот.         После этого поднимать тревогу часовому уже не требовалось. Вот только всё равно было поздно. Гоблинов было слишком много. И то, что Бофур, уронив трубку, мгновенно схватил свою глефу, и то, что Торин Дубощит (видимо, он правда не спал) вскочил с мечом в руках, а его младший племянник не сильно от него отстал, уже ничем не могло помочь. На них гоблины навалились в первую очередь и просто снесли массой. Остальные же гномы, проснувшись, не успели за несколько секунд сориентироваться... Ну, а хоббитянка вообще не считается боевой единицей.         Через пару минут стена пещеры уже сомкнулась позади толпы гоблинов, волокущих четырнадцать пленников и все их пожитки.         Их тащили по подземным коридорам, то настолько высоким, что потолок терялся в темноте, то таким узким, что они больше походили на норы (и, прошу заметить, речь не о хоббитских норах!). Гоблины верещали, галдели, вопили, и из воплей вычленялось нечто с подобием ритма и даже рифмы. Наверное, они считали это песней. Но даже мрачная гномская баллада о Погибели Дарина была в тысячу раз лучше этого. «Потроши» и «для души» было неплохой рифмой с литературной точки зрения, но вот со смысловой — просто отвратительной.         Яснотка старалась быть как можно более незаметной. Гоблины щипали, тыкали и тормошили пленников, и тем, кто чем-то привлекал их внимание (то есть, сопротивлялся), доставалось сильнее. К тому моменту, когда их выпихнули на открытую площадку, освещённую рыжим огнём факелов, некоторым гномам изрядно потрепали одежду, Кили щеголял синяком на правой скуле, борода Глоина была заляпана какой-то гадостью…         Яснотка торопливо огляделась — и тут же очень об этом пожалела. Если до сих пор она была скорее в ступоре, то теперь стало действительно страшно. Истории, которые рассказывали вечерами у камина, чтобы напугать детей, начинали казаться очень, очень правдивыми. Гоблины жестокие, ненавидят всех, кто живёт на поверхности земли, а ещё едят… нет, об этом лучше не думать!         — Что это тут у нас?..         В раздавшемся голосе, казалось, собралось всё отвратительное, что и вообразить нельзя, когда живёшь среди зелёных холмов Шира или даже когда сидишь, укутавшись в мокрый плащ, среди компании не менее мокрых гномов. Облик существа, которому голос принадлежал, был ему вполне под стать: Яснотка тут же отвернулась, уцепившись взглядом за фибулу на плаще Двалина, и убеждала себя не сводить с неё глаз.         Если бы социальный статус гоблина зависел от степени его мерзостности, то это, определённо, должен был быть их король.         Судя по тому, как «докладывали» мелкие гоблины, он и был королём (вождём, вожаком? как это могло называться в обществе, живущем по законам крысиной стаи?). Будто действительно подземное племя возвысило самого уродливого и жестокого. Яснотку снова передёрнуло, хоть она уже и не смотрела в ту сторону.         — Шпионы, значит, — пробулькал король гоблинов, сползая со своего гротескного трона. — Соглядатаи. Что вы стоите, тупые отродья, обыщите их! Почему они всё ещё при оружии?!         Последнее, на самом деле, было не совсем правдой, потому что многое гоблины отняли у пленников, ещё когда тащили их сюда. Но выполнять приказ они кинулись с большим энтузиазмом. И это было тоже ужасно мерзко! Воспитанная девица вообще не позволяет хватать себя руками. Учитывая условия, некоторое количество «хватаний» со стороны гномов было простительно: когда её подсаживали на пони, или помогали перебраться через завал на дороге, или вылавливали из ручья… Но гоблины! Грязные, наглые, и, к тому же, с ними она была даже не представлена!         К счастью, рядом с Ясноткой оказался Бомбур. А быть незаметной рядом с его здоровенным пузом гораздо проще, тем более что хоббиты это неплохо умеют. Практически забившись к толстому гному под плащ, она смогла избежать тщательного обыска, и, когда остальных перестали тормошить, вздохнула спокойнее… но ненадолго.         Внимание гоблинов привлёк меч, имя которого, если верить Элронду, было Оркрист. Это значило «Сокрушающий гоблинов», и, кажется, сами твари не понаслышке знали об этом оружии. По крайней мере, их вопли, когда они швырнули клинок под ноги своему вожаку, были далеко не восторженными.         Всё бы ничего, если бы они обратили внимание только на меч. Но троица гоблинов (меньшему количеству не удалось сдвинуть Торина с места) выволокла вперёд и его владельца.         Остальные члены отряда застыли, опасаясь, что любое резкое движение может повредить их предводителю.         Торин, сын Трайна, тоже стоял неподвижно, будто не чувствуя вцепившиеся в одежду лапы и глядя на короля гоблинов, как на ещё один сталагмит в пещере, только особенно уродливой формы.         Несимметричные глаза гоблина сошлись на пленнике, и через несколько секунд заплывшая жиром туша сотряслась от булькающего смеха.         — Надо же, какая добыча мне досталась! Сам Король-под-горой! Хотя нет, у вас, гномов, ведь нет вашей Горы. Это, выходит, ты — Король-без-горы?         Гоблины угодливо заржали над словами своего вожака, хотя юмора в них было меньше, чем в выкопанной прошлым летом Родериком Пузиксом брюкве непристойной формы.         — Азог будет рад такому подарку, — король гоблинов с довольным видом хлопнул себя ладонями по брюху, отчего оно заколыхалось ещё сильнее.         — Азог?.. — это было первое слово, которое произнёс Торин Дубощит с момента пленения. И столько в нём было холодной ненависти, что, пожалуй, оно могло бы разить не хуже Оркриста, если бы слова обладали хоть какой-то материальностью. Впрочем, и хорошо, что не обладали, потому что, будь иначе — все гномы после гоблинских разговоров были бы как минимум облиты помоями. — Он мёртв.         — Не больше, чем ты, — снова развеселился гоблинский вожак. — Даже меньше, чем ты, ведь ты скоро сдохнешь, и я поднесу ему твою…         В следующую секунду Яснотке, всё так же съёжившейся под плащом Бомбура, да ещё и зажмурившейся, чтобы не видеть стоящего перед мерзким гоблином Торина, показалось, что пещера каким-то образом распахнулась, впуская внутрь бушующую грозу. Раскат грома был таким близким, что зазвенело в ушах, а яркая вспышка слепила даже сквозь закрытые веки.         А потом и звон в ушах, и верещание обожжённых гоблинов перекрыл громогласный призыв Гэндальфа:         — Хватайте оружие, и бежим!         Хорошо, что гномы смогли прийти в себя быстрее, чем их противники, хоть были ошарашены внезапным появлением волшебника не меньше. Потому что, как ни крути, их было тринадцать, плюс одна хоббитянка, а гоблинов даже только на этой площадке — сотни.         Бегство было единственным спасением. Бегство и дневной свет, если, конечно, над горами уже рассвело. Все они, кроме, наверное, Гэндальфа, потеряли счёт времени.         То темнота, то неровный свет факелов, запутанные тоннели, вопли и визг преследователей. Вылетающие из каких-то отнорков гоблины, — а оружие удалось сохранить не всем членам отряда! — и короткие яростные стычки с ними, где Гэндальф сражался с мечом в руках рядом с Торином, а два эльфийских клинка воистину оправдали свои имена. Для хоббитянки — как продолжение затянувшегося кошмара, который начался ещё в пещере наверху, а может, даже во время грозы… или тогда, когда она покинула пределы родного Шира? Задуматься об этом она уже не могла, просто бежала, ориентируясь только на голос Гэндальфа, подгоняющего отряд, и поминутно спотыкаясь.         Впрочем, кошмар этот скоро закончился. Только вот, к сожалению — ударом наугад брошенного каким-то гоблином камня по голове.         И в хаосе очередной стычки в почти полной темноте свалившуюся у стены хоббитянку просто никто не заметил.