Взломщица

        Ночь выдалась для Яснотки неспокойной, хотя, казалось бы, место отдыха отличалось от предшествующих в лучшую сторону. В очередной раз разбуженная особенно выразительным всхрапыванием Бофура, хоббитянка не смогла сразу заснуть снова и немного побродила по комнате. Ей мерещились какие-то звуки снаружи дома, в основном не слышные за гномским храпом, но различимые, если оказаться рядом с окном. Между ставнями была узкая щель — не больше, чем в палец, — и Яснотка придвинулась к ней, пытаясь понять, что творится на улице. Нездоровое это получалось любопытство: творилось явно что-то пугающее. Какие-то смутные движения, непонятный шум… пожалуй, хорошо, что в узенькую щель ничего не было видно.         Засовы на ставнях были крепкие, и на двери — тоже. Это успокаивало. Яснотка, вернувшись на своё место, замоталась в одеяло почти с головой, и, хотя до утра просыпалась ещё дважды, больше не вставала.         Утром обнаружилось, что хозяин дома пока не вернулся. Яснотка вместе с Кили (одна она бы не осмелилась) побродила вокруг дома и сараев и даже за забором, но никаких его следов они не обнаружили. А может, и обнаружили. Весь двор был истоптан отпечатками когтистых лап самых разных размеров, так что очевидно, что этой ночью гномы не были здесь единственными визитёрами. О подробностях Яснотка предпочла не задумываться.         Гэндальф, похоже, отсутствием Беорна был совершенно не удивлён: достаточно хорошо его знал? Прошёл первый день, второй, а оборотень всё не возвращался. Оказалось, что он предусмотрительно оставил Гэндальфу ключи от кладовых — видимо, и сам сомневался, что управится за одну ночь, — так что голод его гостям не грозил. Они пользовались возможностью отдохнуть. Благодаря помощи орлов они сильно обогнали преследователей, и тем должно было быть непросто снова отыскать след. К тому же Гэндальф утверждал, что орков, попытавшихся пройти через владения Беорна, может ожидать неприятный сюрприз, и речь не только о личном гневе хозяина. Впрочем, в детали он не вдавался. Яснотка, вспоминая смутные движения ночью во дворе и множество следов наутро, почувствовала себя неуютно даже от этих неясных слов.         В дальнейшем она более внимательно выбирала место для спанья, так что высыпалась лучше и пребывала в отличном расположении духа. Надёжное убежище и сытная еда на время позволили забыть о трудностях и неприятностях, что оставшихся позади, что наверняка ждущих впереди.         Яснотка перебирала сушёную фасоль, сидя на крыльце с миской на коленях. Фасоль, судя по всему, хранилась в кладовке уже не один год и местами была попорчена жучками, но на варево ещё годилась. Дома она бы просто-напросто выкинула её (хотя в первую очередь в Норе продукты настолько не залёживались), но поход несколько изменил представления о том, что является подходящим для готовки. Впрочем, несмотря на это, позволить Бофуру кинуть фасоль в котёл как есть она никак не могла.         Занятие было однообразным и оставляло полную свободу для размышлений. Яснотка не думала ни о чём серьёзном, но разные мысли и эпизоды то и дело всплывали в памяти.         — Ты чего хихикаешь? — полюбопытствовал Кили, как обычно, будто из ниоткуда возникший рядом вместе с братом.         — Да вот подумала… — мысль прокрутилась в голове ещё раз, и Яснотка хихикнула снова.         — Что?         — Что Беорн похож на дуб, который растёт посредине Тукборо. Со здоровенным вороньим гнездом на макушке.         — Дуб? Почему дуб? — Кили уставился на неё с непониманием (гномы, как она уже успела заметить, были не слишком хороши в понимании метафор; Фили и Кили — лучше остальных, но не всегда).         Яснотка, чуть смутившись, призналась:         — У меня есть привычка всех сравнивать с растениями. В детстве с мамой так играла, вот и прилипло.         — Это как? — почти хором удивились Фили и Кили.         — Ну, например, — она быстро перебрала в голове варианты и остановилась на очевидном: — Вы — вьюнки. Ловкие, гибкие… в смысле мышления. Я не думала, что бывают такие гномы. Хотя, если честно, я вообще не особо думала про гномов, — «пока они не оккупировали мою Нору, слопали все мои запасы, а потом и вовсе!..» — Яснотка решительно оборвала мысленное перечисление претензий к представителям подгорного народа. Поздно жаловаться, чего уж там. Да и не так они были плохи, по крайней мере, некоторые.         — А… скажем, Балин?         — Старый орешник, — не задумываясь, ответила хоббитянка.         — А Дори?         — Тростник.         — Бомбур?         — Тыква.         Молодые гномы уже с трудом удерживались от смеха.         — А… наш дядя?         Яснотка замялась. Сравнение, если подумать, было не из тех, что стоит прилагать к гномьему королю, говоря с его подданными. И, тем более, младшими родичами. К сожалению, последнее время она часто вспоминала о хороших манерах с некоторым запозданием.         — Ну? — нетерпеливо толкнул её в бок Кили. Носком сапога толкнул, надо заметить, потому что наклоняться ему стало лень.         — Я не… придумала пока, — выкрутилась хоббитянка. — И не пихайся.         — Так придумай сейчас! — немедленно прозвучал совет, которому совсем не хотелось следовать. Но Фили и Кили, похоже, твёрдо вознамерились вытрясти из неё это сравнение.         — Может быть… — начала Яснотка, пытаясь сочинить более-менее удобоваримый и в то же время правдивый вариант. Но первая ассоциация упорно забивала всё остальное, поэтому пауза получилась достаточно длинной.         — Ну же, продолжай. Мне тоже любопытно услышать, что это будет.         От прозвучавшего сзади слева прохладного отстранённого голоса хоббитянка чуть не подскочила на месте. С опаской оглянулась, уже, впрочем, зная, что, — кого, — увидит. В шаге позади Кили стоял сам Торин Дубощит. Его выражение лица совсем не располагало продолжать дурачиться с младшими гномами.         И как это они не заметили, когда он вышел из дома? Все двери в доме у Беорна были хорошо смазаны и открывались без скрипа, ходили гномские воины — при желании — тихо, так что не удивительно, что Яснотка, не привыкшая быть постоянно настороже, не обратила на негромкие шаги внимания. Но Фили и Кили-то могли услышать! Видимо, слишком развеселились.         — Ничего, — собравшись с духом, ответила Яснотка.         — Неужели, мисс Бэггинс? С именованием остальных у тебя проблем не возникло.         — Вы — не остальные. И мне ничего не приходит в голову.         Кажется, Торин ей так и не поверил, но только неодобрительно покачал головой и прошёл мимо них троих во двор. Яснотка немного посомневалась, не стоит ли извиниться, но решила, что не за что: оскорбить его она не пыталась, а если он подумал что-то не то, то она тут чем виновата?         Впрочем, кто виноват — не вопрос.         — Нет, вы двое — репейники! Прицепитесь, так не оторвёшь.         Яснотка сидела на перилах веранды, — благовоспитанная девица себе такого не позволила бы, но с её благовоспитанностью что-то случилось, — и смотрела, как во дворе, поднимая клубы пыли, Двалин и Глоин тренируются во владении оружием. Точнее, учитывая, что их оружие в основном сгинуло в гоблинских пещерах, гномы вдохновенно махали двумя тут же во дворе подобранными дрынами. Ещё один аналогичный уже валялся на земле, от удара о голову Двалина переломившись пополам.         То, что днём они находятся там же, где ночевали, после последних недель казалось странным. Но, несомненно, приятным. Сколько можно куда-то бежать?         Если задуматься серьёзно, то бежать как раз стоило (хотя никто из гномов, и, тем более, их командир это так бы не назвал). Бледный орк не прекратит преследование, и, честно говоря, Яснотке хотелось быть как можно дальше от этого чудовища. Что по этому поводу думали остальные, она не знала. Но нельзя ведь, в конце концов, уйти, не дождавшись возвращения хозяина дома? Это было бы и невежливо, и, как она подозревала, опасно.         — Двалин, предпочитая молот, явно подзабыл, как обращаться с мечом, — заметил вышедший на веранду Торин Дубощит.         На взгляд Яснотки, оба тренирующихся бойца двигались одинаково быстро и умело, но что она в этом понимает? Поэтому она просто пожала плечами.         — Можешь зашить мой плащ? — выдержав паузу, спросил Торин. Судя по всему, ради этого он и пришёл, но начать сразу с просьбы посчитал невежливым (особенно учитывая тон, в котором произошёл последний их разговор). Или как там это может называться у лишённых представлений о хорошем воспитании и приличиях гномов. А может, просто не мог не прокомментировать тренировочный поединок даже при наличии лишь столь неподходящего собеседника.         — Нет, — ответила Яснотка, и, решив, что это прозвучало резковато, объяснила: — Я не умею чинить кожаные вещи, извините.         Тем более что, насколько она помнила (хотя специально не присматривалась), вещь была слегка пожёвана варгом, и там требовалось что-то более замысловатое, чем пара швов.         — Ладно, — Торин слегка пожал плечами, не настаивая. Хотя плащ ему, наверное, должно было быть жалко. — А рубашку?         — А рубашку могу.         Можно было надеяться, что он, взрослый и серьёзный гном, не поведёт себя, как Кили в аналогичной ситуации. Но через секунду до Яснотки дошло, что от этого никуда не деться: у всех в отряде после общения с гоблинами осталась только одна смена одежды. Так что рубашка всё равно будет сниматься с себя. Впрочем, растерянно ойкнула она несколько по другой причине (тем более что Торин, в отличие от Кили, не считал, что рубашку надо ей всучить вот прямо сразу).         — В чём дело? — тут же поинтересовался он.         — Нитки и иголка, — всё так же растерянно отозвалась Яснотка. — У меня их нет, всё в горах потерялось. Если где-нибудь тут найду, тогда смогу зашить. Если нет…         — Тогда нет. Я оставлю рубашку на скамье в комнате.         В чём он собирался ходить до тех пор, пока она не разберётся с шитьём, было не очень понятно. Не будет же он носить свой «проклёпанный железом камзол» (в хоббитском лексиконе нормального названия для такой одежды не было) на голое тело? Это же неудобно! Хотя кто их, этих гномов, знает.         — Ладно.         В конце концов, какая ей разница? Яснотка повернулась обратно в сторону двора как раз вовремя, чтобы увидеть, как о голову Двалина ломается уже второй дрын.         Принадлежности для шитья обнаружились прямо в той комнате, где Беорн разместил гостей, на одной из полочек. Правда, чтобы заглянуть на неё, Яснотке пришлось перетащить тяжёлый стул… а потом отловить Кили и попросить залезть на него, потому что сама она, как выяснилось, даже со стула не дотягивалась.         Она села шить на веранде, и к тому времени, как закончила с рубашкой Торина, рядом уже образовалась стопка из ещё пары рубашек (Фили и Кили — и что они с ними делают?..), куртки Бофура, штанов Бомбура (на этот раз происхождение дырки на них было вполне понятно: гоблины ткнули чем-то острым), плаща Ори и камзола Балина. Последний был самой большой проблемой: похоже, пожилой гном разодрал его по время ползанья по деревьям, и заштопать дырку не представлялось возможности. В итоге, спросив у него разрешения, Яснотка собралась укоротить подол, чтобы выкроить ткани на заплатку. И это она оставила напоследок.         Она не спешила, старалась всё делать аккуратно, так что просидела до вечера и заканчивала с камзолом уже в комнате, перебравшись с веранды к камину. На улице не было холодно, зато местное комарьё, похоже, сочло хоббитскую кровь деликатесом. Остальных они так не донимали! Наверное, гномы были слишком толстокожи, а Гэндальф… вот вы, будь вы комаром, рискнули бы кусать Гэндальфа?         Яснотка так сосредоточилась на подшивании укороченного подола (резать ткань кинжалом оказалось не слишком удобно), что не сразу заметила, как гномы начали неторопливо собираться вокруг камина, перетаскивая скамейки или усаживаясь прямо на пол.         Фили терзал обнаруженную где-то в доме лютню. Лютня в отместку терзала слух всех окружающих, потому что была изрядно расстроена и поддаваться на попытки молодого гнома это исправить не спешила. Наконец, Торину надоел неблагозвучный шум, и он отобрал у племянника инструмент, чтобы настроить его самому. И то ли опыт сказывался, то ли командирский авторитет, но тот послушался. Правда, медленно, неспешно, будто нехотя. Король-в-изгнании терпеливо перебирал струны, не пытаясь сыграть что-то конкретное, в то время как остальные беседовали на все приходящие в голову темы. Почему-то приходили в основном кузнечное дело и оружие, так что хоббитянка не вслушивалась.         Чем-то сама собой складывающаяся мелодия напомнила начало «Ярмарки в Зелёных холмах». Не то, чтобы Яснотка собиралась петь, скорее наоборот, не собиралась, но то, насколько она увлеклась шитьём, сыграло с ней дурную шутку. То, что строки одной из своих любимых баллад она вспоминает вслух, она осознала только на первом припеве. Как и то, что заткнуть её никто не пытается (да и вообще разговоры несколько притихли), а звон струн лютни явно подстраивается под её голос.         Слова песни приходили в голову сами собой, так что до конца припева Яснотка успела прикинуть, не лучше ли замолкнуть и извиниться, сказав, что она никому не хотела мешать и просто задумалась. Но стоило ли? В конце концов, можно и разбавить чем-то бесконечный гномский фольклор. Раз никто не возражает.         Герой баллады, — она пелась от мужского лица, но когда это кому-то мешало? — собираясь на ярмарку, спрашивал своих родных, что им привезти. Каждая пара куплет-припев — новый разговор. Матушка просила отрез «сукна, золотого, как мёд», отец — новые ботинки, маленькие братья — разноцветных леденцов (Фили и Кили переглянулись и одновременно заулыбались, будто что-то вспомнив). А сестра говорила: «Привези назад моё сердце, что осталось в Зелёных холмах». Дойдя до куплета про сестру, Яснотка снова задумалась, не хватит ли: романтически-драматический аспект баллады гномы, скорее всего, не оценят. Но, с другой стороны, нельзя же всё время только про битвы, тризны и прочие неотъемлемые части гномьего быта? Хоббитский фольклор тоже имеет право на существование!         Хотя песня, скорее всего, была не исконно ширская. Может быть, откуда-то с севера, потому что хоббиты обычно предпочитают и сочиняют более весёлые вещи.         Мелодия уже совсем выровнялась: можно было только восхититься Торином, сумевшим с нуля и быстро подобрать нечто, достаточно близкое к оригиналу. Так что обрывать песню было жалко — как раз тогда, когда она стала звучать подобающим образом.         Улыбалась почтенная матушка, получив своё сукно. Смеялись дети, разворачивая кулёк с леденцами. И плакала навзрыд сестра.         «… вот, дорогая сестра, я привёз твоё сердце.         Кто похитил его — ушёл навсегда на исходе зимы.         Кто похитил его — ушёл навсегда».         Яснотка замолчала, а струны лютни ещё некоторое время звенели — пока Торин не убедился, что это был последний куплет. Ещё бы: по гномским меркам баллада вышла совсем не длинной. Десяток куплетов — ерунда.         Ненадолго повисшую тишину — песню, к удивлению Яснотки, действительно слушали, — прервал громкий возглас Кили:         — Надо же, а я и не знал, что хоббиты умеют петь!         — Кили, ты балбес, — легонько хлопнул его по затылку брат. — Конечно, умеют. Все умеют, даже орки, только от их пения у тебя уши завянут!         Тут молодые гномы переглянулись и дружно заржали. Причину веселья никто не понял, — нормальным гномам или хоббитянке ни за что не пришло бы в голову, что юные дарования представили Азога Осквернителя, исполняющего балладу, подобную только что услышанной, — но все уже привыкли к такому их поведению.         Торин смотрел на них несколько неодобрительно, но одёргивать не стал: отряд на отдыхе. Пусть расслабляются, пока могут.         — А что-нибудь повеселее ты знаешь? — Кили, отсмеявшись, снова переключил внимание на Яснотку.         Из того, что эта компания могла счесть за «повеселее», ей в голову приходила только песня про человека с Луны. Да-да, та самая, про которую она всегда думала, что сочинить её можно было, только будучи навеселе, да и петь — тоже. Если дядюшка Иземболд, сидя в мастерской, начинал напевать её — значит, с утра он уже успел пропустить пару стаканчиков отнюдь не чая. Если сочинял новые весьма нескладные куплеты, то где-то под верстаком скрывалась фляжка опять же не с чаем, а хоббитятам лучше было уйти, пока они не услышали что-нибудь, не подходящее для их маленьких ушек (надо ли говорить, что её кузены чаще всего поступали с точностью до наоборот?).         — Нет, — Яснотка решительно замотала головой. — Нет, я вообще знаю мало песен, — не считая того, что за время Приключения она невольно запомнила слова половины гномских.         — Ну, ладно, — ничуть не расстроился Кили. — Дядя, можно?..         Он потянулся к лютне, и Торин, предупредив: «Колки не трогай», — отдал ему инструмент. Через секунду лютню перехватил Фили, братья снова переглянулись и завели разухабистую «Утром в кузнице большой переполох…».         Яснотка вздохнула и приготовилась зажимать уши. Песню эту гномы любили и пели нередко, так что она прекрасно помнила, какие моменты воспитанной барышне лучше не слушать.