Взломщица

        Передышка пришлась очень кстати. Путешественники пришли в себя после тяжелого пути через горы и гоблинского «гостеприимства». Их командир оправился от ран и перестал избегать резких движений, что для остальных гномов в основном выразилось в том, что он тоже стал участвовать в общих тренировках. Гэндальф иногда уподоблялся хозяину дома и где-то пропадал, а потом ни слова не рассказывал о том, где был и что делал. Только успокаивал товарищей, что нет причин для тревоги. А для Яснотки эти спокойные дни оказались наполнены штопкой и стиркой: привести в порядок потрёпанную и испачканную одежду товарищей оказалось не столько трудной, сколько долгой задачей. Девушка не жаловалась. В тренировках она не участвовала, Гэндальф её на свои «прогулки» не брал, хотя один раз она попросилась, книг у Беорна не нашлось, а просиживать целыми днями без дела ей не нравилось.         Беорн вернулся через неделю, с варжьей шкурой на плечах и с чем-то заляпанным мешком в руках. Он коротко поприветствовал тех из гостей, кто был во дворе: Фили и Кили вдвоём пытались, размахивая палками вместо мечей, загнать Двалина в угол, Ори рассказывал Яснотке, прямо на нём штопающей прореху на колене штанов, о жизни гномской общины в Синих горах, а Гэндальф просто сидел на террасе, раскуривая трубку, — взял из сарая инструменты и вернулся к воротам. Сдёрнул с плеч шкуру — пахнуло мертвечиной, — и с размаху пришмякнул её к толстым доскам.         — Что он делает? Зачем? — шепотом просила Яснотка у Ори, после короткого взгляда в сторону ворот боязливо опустив глаза на штопку. Она забыла, насколько у оборотня острый слух, поэтому ойкнула от неожиданности, когда в ответ раздалось ворчание:         — Невежливо шушукаться. Я всё слышу, плюшечка. А это — знак.         — Знак?.. — Яснотке показалось, что её голос прозвучал испуганным писком. По хоббитским меркам пахнущая тухлятиной шкура была мало похожа на какой-либо знак. Тем более что ей в жизни знаки встречались только дорожные, верстовые, да ещё тот, который Гэндальф, по его словам, нарисовал на её двери.         — Последний, — Беорн пришпилил шкуру здоровенным гвоздём ровно через центр лба, а потом, придержав ворота ногой, вбил его одним ударом тяжелого молотка. — Шесть их было, разведчиков. Вот и пригодились мне: доступно объяснить, что им здесь не рады. Как дорожные знаки, слышала, плюшечка? Развесил у границы — пусть знают, что их здесь ждёт.         Яснотке такие «дорожные знаки» совершенно не нравились, и она попыталась сосредоточиться на зашивании дырки. Судя по тому, как дёрнулся Ори, сосредоточиться не получилось, и иголка ткнулась куда-то не туда.         — Вы что, один, шестерых? — не удержался спросить Кили, ошарашено уставившийся на оборотня. Он даже «меч» опустил, за что тут же поплатился: схлопотал от Двалина по рёбрам.         — Шесть волков, шесть всадников, — ещё два забитых гвоздя, на этот раз — чтобы распялить лапы шкуры в стороны.         Кили отбил следующий направленный на него удар, отскочил и опять оглянулся. Недоверчиво поджал губы, но, посмотрев на могучие мышцы, перекатывающиеся под кожей при каждом взмахе молотком, ничего не сказал. Двалин уважительно покачал головой: у него сомнений не возникло… как и в том, что если Кили продолжит отвлекаться, то обзаведётся ещё парой-тройкой хороших синяков.         Беорн, тем временем, закончил со шкурой и поднял с земли мешок. Неторопливо извлёк из него орочью голову, придирчиво осмотрел, и, буркнув: «Хороша рожа», — с размаху насадил её на шест около ворот. Да ещё поправил, развернув мордой в сторону леса.         Это оказалось уже чересчур для девичьих нервов, и Яснотка, задушено пискнув, хлопнулась в обморок. Не ожидавший такого Ори даже не успел её подхватить.         Гномам страшные трофеи Беорна пришлись по душе, а он в своей вылазке окончательно убедился в правдивости их истории, так что вечером все они шумно веселились за обильным столом. Яснотка чувствовала себя неприятно. Дом перестал казаться надёжным, даже в чём-то уютным убежищем. Умом она понимала, что со своей точки зрения Беорн, обитатель диких земель, совершенно прав, и иначе тут нельзя, да и оркам ни капли не сочувствовала. Но не получалось выбросить из мыслей отрубленную голову на частоколе. То и дело мерещился запах мертвечины.         Ещё ей очень не нравилось, что она упала в обморок перед гномами. Только, казалось бы, ей удалось завоевать хоть немного уважения и хорошего отношения, и тут на тебе — потеряла сознание, как трепетная фиалочка. Она была уверена, что ей это ещё припомнят. Хорошо ещё, если шутками, а не пренебрежением.         Сейчас, за столом, на неё почти не обращали внимания. Трапезничающие гномы, как и обычно, увлеклись едой и беседами, и то, что хоббитянка в разговорах не участвует, никого не волновало. Яснотка решила, что её это вполне устраивает. По крайней мере, пока никто не покушался на стоящую перед ней плетёнку с медовыми кексами. Кексы позволяли хоть как-то примириться с мрачной действительностью…         Спать она ушла раньше всех, потому что еда в неё больше просто не лезла, а веселье вокруг становилось всё более буйным (но не задевало, как обычно, Гэндальфа и Торина, которые некоторое время назад перебрались к камину и теперь неспешно раскуривали трубки). Присоединиться к волшебнику и командиру отряда ей даже в голову не приходило, сидеть в окружении уже изрядно захмелевших от крепкой медовухи гномов не хотелось — вот и ушла. Благо, она уже приспособилась засыпать, невзирая на любой шум. Кажется, за столом начали петь, но до неё слова долетали уже через дремоту, и она не могла поручиться, что это ей не приснилось.         Наутро, к её огорчению, выяснилось, что завтрака не предвидится, пока не будут убраны со стола следы вчерашнего застолья, сейчас более напоминающие какие-то руины города после штурма. Половина отряда маялась похмельем, потому что не стоило пытаться перепить Беорна, который, сколько ни вливал в себя медовухи, оставался в ясном сознании. Так что бочка с дождевой водой у крыльца пользовалась большой популярностью. Торин взирал на всё это с лёгким неодобрением, но воздержался даже от воспитательных подзатыльников племянникам. По больной голове только и лупить тяжёлой рукой воина и кузнеца.         Завтрак в результате всех этих тяжёлых обстоятельств начался ближе к полудню; Яснотка была убеждена, что не умерла от голода только потому, что, помогая убирать со стола, успела натаскать засахаренных фруктов. Конечно, если вспомнить, что ей случилось претерпеть чуть больше недели назад, это выглядело ерундой… но она не хотела вспоминать. Можно ведь хотя бы сделать вид, что жизнь снова стала нормальной? Хоть ненадолго? А «нормальность» подразумевала регулярное питание. Стоит заметить, что на мёде и булочках хоббитянка неплохо отъелась, так что юбка перестала раздражающим образом болтаться. Впереди же маячил новый виток дороги, так что наедаться стоило ещё и впрок.         За завтраком обсуждали дальнейшие планы, и Яснотка с удивлением узнала, что Торин с Гэндальфом вчерашней ночью каким-то образом успели посвятить Беорна в настоящую цель путешествия. Пожалуй, даже большее удивление вызывало то, что король-в-изгнании вообще решил рассказать об этой цели почти незнакомцу. Наверняка не обошлось без умения Гэндальфа… скажем так, убеждать.         Неизвестно, как волшебник договаривался с Беорном: по старой ли дружбе, или что-то пообещал на будущее, — но тот согласился обеспечить отряд снаряжением взамен потерянного в горах. Оборотню было мало дела до гномского королевства, дракона и даже сокровищ, но он с уважением отнёсся к чужой мести. И просто не любил орков, гоблинов и варгов. Закрома в его доме, казалось, были бездонными. Оружие для тех, кто лишился своего (включая несколько луков для охоты), походная экипировка, провизия… Проблема была только с одеждой. Плащи из плотного сукна были укорочены под гномский и хоббитский рост, но с рубашками и штанами так просто не получалось. Торин попытался поручить Яснотке перешивать их, но тут она уперлась накрепко: за оставшуюся до отъезда пару дней она с этим не управится, даже если ей помогут те из гномов, кто получше управлялся с иглой. Да на столько вещей уйдёт вечность! Так что командир оставил её в покое. Однако несколько негодных по размеру рубах с собой всё-таки взяли — на всякий случай. Не на себя, так на перевязку сгодятся.         Ещё одним сложным вопросом были лошади. Беорн привёл и их, но только с условием, что от границы Сумеречья их отошлют назад. Выбирать, понятное дело, не приходилось, хоть пеший переход через лес никого и не радовал. Лохматые круглобокие пони дичились и позволили оседлать себя только после того, как Беорн «поговорил» с каждой; Гэндальф с предназначенной ему лошадью управился сам.         Выехать хотели с утра, но сборы затянулись, и солнце уже давно миновало зенит, когда отряд наконец был готов отправляться. Задержка, впрочем, отчасти объяснялась обедом. Поклажи-то получилось немного, потому что дальше путешественникам предстояло всё тащить на себе. Яснотка уже сейчас могла об этом думать не иначе как с ужасом. Да и других причин для беспокойства хватало.         — До границы леса, — объяснял Беорн, — можете быть спокойны и насчёт пищи, и насчёт воды. Здесь немало ручьёв и родников, да и дичь попадается. Другое дело, когда вы войдёте в Сумеречье. Экономьте припасы и воду, потому что даже её придётся нести с собой. Далеко не из всех ручьёв и родников там можно пить. Я слышал, что в крупнейшем из пересекающих путь потоков, Чёрном ручье, вода навевает сонливость и отнимает память.         На этих словах Яснотка неосознанно поёжилась, а Гэндальф степенно кивнул:         — Да, это так.         Беорн, тем временем, продолжил:         — Лучше набирайте воду в родниках, но их немного, особенно таких, что рядом с тропой. Что касается ручьёв, избегайте прозрачной воды. Ржавая болотная, скорее всего, будет безопасна. Грибов и ягод вы в лесу не найдёте, а для орехов ещё не сезон. Даже если и встретите каких-то животных, не стоит на них охотиться. Во-первых, мясо многих тамошних зверей в пищу тоже не годно. Во-вторых, преследуя дичь, вы легко можете сойти с тропы, а этого делать не стоит ни в коем случае.         — А что будет? — спросил неугомонный Кили, на которого, в отличие от Яснотки, предостережения оборотня особо впечатления не производили.         — Вы уже не отыщете её снова и сгинете в чащобе или болоте, — Беорн пожал плечами, — и это будет бесславным концом славного похода.         На этой оптимистической ноте он закончил свои напутствия, так что далее все перешли к прощаниям, благодарностям и пожеланиям. Гномы со всей возможной вежливостью благодарили за гостеприимство и помощь, хозяин дома приглашал их заглядывать, если они снова окажутся в этих краях. Яснотку он бесцеремонно поднял со спины пони, и, взвесив чуть ли не одной рукой, заключил, что медовые кексы пошли впрок. Она хотела было обидеться на такую наглость, но услышала хихиканье Кили, так что вместо возмущений поблагодарила Беорна за комплимент (правда ведь, сама радовалась, что юбку не придётся ушивать) и, совсем осмелев, даже чмокнула его в заросшую бородой щёку. Судя по тому, что Кили своим хихиканьем просто-таки подавился, сделала она это не зря. А Беорн только раскатисто хохотнул и водрузил её обратно в седло.         Вскоре отряд тронулся в путь и миновал ворота с висящей на них варжьей шкурой. Когда они проехали несколько десятков шагов, Яснотка пробормотала себе под нос:         — Гадкий запах. Как можно такое держать у своего дома? — значения это никакого не имело, но она не удержалась.         Здесь тропа была достаточно широкой, так что пока путники ехали кто как, а не вереницей. И, пожалуй, Яснотке стоило бы обращать внимание, кто находится неподалёку и может услышать её реплику. Оин не разобрал ровным счётом ничего, а вот Торин Дубощит решил объяснить:         — Для медвежьего нюха подобные запахи привычны. И я не удивлюсь, если прочее, помимо головы и шкуры, он съел, пока возвращался домой.         Наверное, он всё-таки сказал это не специально, подумалось Яснотке. Потому что Торин не Кили или Фили, чтобы нарочно говорить вещи, от которых её тошнит!         — Мисс Бэггинс? Надеюсь, ты не собираешься сейчас свалиться в обморок?         Видимо, она заметно побледнела. И не зря считала, что тот эпизод во дворе ей припомнят. Яснотка пару раз глубоко вздохнула и, стараясь не слишком разжимать губы, ответила:         — Нет. Спасибо за беспокойство, — а потом зачем-то добавила: — Беорн нам очень помог, я, как и все, ему благодарна, и кексы у него вкусные… но только почему-то он всё равно меня немного пугает.         Такие идеи стоило высказывать скорее в разговоре с Гэндальфом, чем с командиром отряда, но уж кто подвернулся, что называется. Яснотке надо было это кому-нибудь сказать вот-прямо-сейчас, потому что противоречивые впечатления чем дальше, тем больше её донимали.         — Как враг он может быть даже опаснее, чем Азог Осквернитель, — медленно сказал Торин. То ли он этим признал, что то, что оборотень её пугает — неудивительно, то ли просто выразил свои впечатления. — Радуйся, что не столкнулась с ним в таком качестве. И не забивай себе голову ерундой. Впереди долгая дорога, — он толкнул пятками пони, отъезжая вперёд и этим прерывая разговор.         А Яснотка про себя со вздохом закончила: «…и множество гораздо более серьёзных поводов для беспокойства».         Первый повод (хотя серьёзным его сочла только сама хоббитянка) выдался на второй день пути, ближе к ночи. Яснотке упорно мерещилось, что в зарослях кустарника в полусотне шагов от стоянки кто-то бродит. Она никак не могла уснуть, а все остальные, кроме часового — Фили — уже давно улеглись. Долго прислушивалась и всматривалась в темноту, пока наконец не встала и не подсела к костру рядом с молодым гномом. И пожаловалась:         — Мне кажется, там кто-то есть.         — Какой-нибудь зверь, — Фили едва глянул на неё и пожал плечами. — К огню не сунется. Да и вообще скоро уйдёт. Ты ложись, а то не выспишься, как я, — он широко зевнул, даже не подумав прикрыть рот ладонью. Яснотка подумала, что для того, чтобы не выспаться «как он», ей недостаёт неугомонного младшего брата. Вчера шушуканье и приглушённый смех с места, где расположились королевские племянники, прервал только брошенный сапог. Не королевский. Торин посчитал ниже своего достоинства швыряться обувью, а может, просто к тому моменту спал уже достаточно крепко. Но у дежурившего тогда Бифура терпения не хватило… зато хватило меткости.         Яснотка вздохнула, понадеявшись, что в неё никто ничем не кинет, и возразила:         — Он уже давно бродит. Будто следит.         — Пони не беспокоятся, — Фили посмотрел на сгрудившихся лошадок, которые и правда не проявляли ни тени тревоги, как и весь вечер до того. — И никто ничего не слышал. Ты не паникуй на пустом месте. Ночью бывает, что мерещится всякое…         — Ещё бы вы слышали, — обиженно буркнула Яснотка. Гномы на стоянке, если не было приказа хранить тишину, поднимали довольно-таки много шума. А ещё, кажется, как-то подсознательно разделяли ночные шорохи на нормальные и подозрительные, не дёргаясь, как она, от каждого. — Мне не мерещится, там правда кто-то есть.         — Ладно, — Фили решил, что проще согласиться, чем переубеждать мнительную девушку. — Я проверю. Ты убедишься, что бояться нечего, и пойдёшь спать, договорились?         Он встал, и, на всякий случай вытащив меч, двинулся прочь от костра. Но не успел сделать и пары шагов, как его остановил негромкий голос Гэндальфа:         — Не стоит.         — Почему? — возмутился Фили. Он совсем не жаждал идти «на разведку», но ещё больше не любил, когда ему что-либо запрещали, особенно без объяснений.         — Ему не понравится, если ты будешь его выслеживать.         — Ему? — Фили и Яснотка сказали это одновременно, а дальше гном продолжил уже один, обвиняющее: — Вы знаете, кто там!         — Знаю, и он нам не угроза. Мистер Фили, вы не доверяете моему суждению? — волшебник чуть нахмурился, видя на его лице сомнение.         — Доверять-то может доверяю, вот только лучше бы знать, кто это и чего от него ожидать, — помрачнев, отозвался Фили, потому что понимал: не ему спорить с Гэндальфом. Дядя, может, смог бы настоять на своём, но не он.         — Ничего дурного, пока мы идём своим путём, и с лошадьми у нас всё в порядке.         — Вечно вы говорите загадками! — только и мог раздосадовано сказать молодой гном. После этого он уселся обратно к костру; разговор сам собой увял, потому что Гэндальф сделал вид, что спит, а Яснотка тихо ушла на своё место.         Хотя слова волшебника её успокоили, уснуть она смогла не сразу и достаточно много думала. Так что утром, улучив момент, когда больше никто не слышал, спросила у него:         — Там был медведь, да?         Гэндальф, посмеиваясь, кивнул.         — Да, мисс Бэггинс. Большой чёрный медведь.         Не подтверди Гэндальф её подозрения, Яснотка бы посчитала, что ей всё же померещилось: на следующие дни, сколько она ни прислушивалась — уже не с опасением, а с любопытством, — больше ничего и никого не замечала. Оборотень стал осторожнее, так что ей даже пришло в голову, что он вполне мог услышать их разговор и решить не действовать на нервы часовым и не только. Если так, это было довольно любезно с его стороны.         Путники ехали сейчас не по главному тракту, ведущему с востока на запад. По совету Беорна они направились на север, чтобы добраться до тропы, которая могла вывести их из Сумеречья прямо напротив Одинокой горы. Никаких неприятностей не приключалось, так что настроение в отряде было почти как в первые дни пути, когда они только-только покинули Шир.         Однако на шестой день перед ними стеной с узкой брешью тропы встала опушка леса. Даже без слов Гэндальфа: «Перед вами Сумеречье, друзья мои», — всем было ясно, что это не роща или перелесок, а самый настоящий лес, да ещё и овеянный дурной славой. Деревья смыкались над тропинкой, погружая её в сумрак несмотря на то, что день был ясным и солнечным, и из-под их крон веяло липкой, влажной прохладой. Яснотка неосознанно поёжилась.         Не менее неприятным было то, что настал момент перевесить всё снаряжение на себя и продолжить путь пешком. Гномы, недовольно ворча, начали перекладывать вещевые мешки и набирать в мехи воду из журчащего в тени деревьев ручейка; кто-то высказался насчёт того, что, может быть, не обязательно отсылать пони… Торин резко пресёк эти рассуждения:         — Данное слово мы не нарушим. И подумайте о том, хотите ли вы навлечь на себя гнев Беорна.         — Тем более что он вовсе не так далеко, как вы полагаете, — добавил Гэндальф, всё ещё остающийся в седле. — Мисс Бэггинс может подтвердить, что за нами следовал медведь, ночами приближаясь к стоянке. Беорн следил и за тем, чтобы мы двигались по верному пути, и за благополучием своих питомцев.         — Так вот оно что! — громко воскликнул Фили. Тут хоббитянка поняла, что он, в отличие от неё, не додумался, кто послужил причиной ночного беспокойства. Можно было гордиться своей сообразительностью.         Гномы уже разобрались с вещами, даже Яснотка успела повесить на себя рюкзак и ужаснуться его тяжести, а Гэндальф и не подумал спешиться.         — Как же ваша лошадь? — наконец спросил Торин. Пора было двигаться дальше, и волшебник своим непонятным поведением задерживал их. — Разве вы не отсылаете её?         — Нет.         — А как же тогда слово, которые вы давали вместе с нами?         — Я не отсылаю лошадь потому, что сам на ней возвращаюсь, — терпеливо, как ребёнку, объяснил Гэндальф.         После этого на него градом посыпались вопросы: «Что, как, почему, не передумаете ли вы?», и в этом Яснотка приняла самое деятельное участие. Мысль о том, что под сень мрачного леса им предстоит вступить одним, пугала её ещё больше, чем лес сам по себе. Да и гномам идея остаться без поддержки мага совсем не нравилась, так что те из них, кто был склонен поднимать шум, шумели.         Однако Гэндальф оставался непреклонен: только говорил, что у него есть дела, которые он откладывал непозволительно долго (не уточняя, какие именно), так что здесь их пути расходятся. И, мол, этот вопрос уже обсуждался ранее.         Донимали Гэндальфа, но первым не выдержал командир отряда. Парой фраз и подзатыльников он заткнул самых шумных (Яснотке тоже чуть не досталось, но в последний момент Торин передумал, видимо, сообразив, что у хоббитянки голова не столь дубовая, сколь у некоторых), после чего объявил конец привала. И снова были прощания и напутствия, правда, на этот раз более краткие и мрачные.         Когда отряд уже двинулся вглубь леса, вслед им донеслось громогласное:         — Ни в коем случае не сходите с тропы!         Кили толкнул брата локтем в бок: «Старость не радость, а? Он уже в третий раз это говорит!». Но тот только покачал головой, не поддерживая шутку. И дело было не в том, что подшучивать над магом себе дороже.