Взломщица

Хельга посмотрела "Пустошь Смауга" и торжественно объявляет, что в этом тексте этого фильма не будет. Разве что в качестве стёба.

***

        Со временем подлесок вокруг стал не таким густым, буреломы исчезли и лес чуть посветлел, но это уже мало радовало путешественников. Подходили к концу запасы провизии и воды, Бомбур всё не приходил в себя, а понять, далеко ли ещё до границы леса, не представлялось возможным. Карта ни капли не помогала. Сколько они проходили за день, никто уже даже не пытался подсчитать.         Во время одного из дневных привалов — теперь их делали два или три, потому что сил тащить носилки без серьёзных перерывов уже не хватало — Фили предложил залезть на какое-нибудь дерево повыше, чтобы посмотреть, где край леса. Если найдётся подходящее дерево у тропы, с которой они всё ещё старались не сходить. Дерево он на пару с братом отыскал быстро — хотя они успели хорошо попрепираться, самое оно высокое или нет — так что можно было приступать к реализации плана.         Идею-то выдвинул Фили, а лезть предстояло самому мелкому и лёгкому. То есть, Яснотке, и это ей ни капли не понравилось. И даже не потому, что приличные девицы не ползают по веткам в юбке (под оной, в конце концов, были ещё штаны), а потому, что она боялась высоты.         — Я последний раз лазала по деревьям, когда была доростком, — мрачно сообщила хоббитянка, хотя надежды на то, что это поможет, было мало. На высоченную ель, которую товарищи по отряду сочли подходящей, она не могла смотреть иначе, как с содроганием. Особенно снизу вверх от самого её подножия.         Рядом стоял Фили, как автор идеи, Кили просто за компанию и Торин, без которого никакие судьбоносные для отряда мероприятия не обходились. Остальные гномы сидели на земле, не пожелав прерывать отдых ради того, чтобы проводить хоббитянку наверх.         — Последний раз ты лазала по деревьям, когда на отряд напали варги, — спокойно напомнил Торин. Если бы это сказал Кили, Яснотка, определённо, решила бы, что он издевается. Но у короля-в-изгнании чувство юмора было не такое дурацкое. Если вообще было.         — Это не считается! — искренне возмутилась она. — Там была очень действенная мотивация… Ай!         «Ай» относилось к тому, что Фили, не дожидаясь, пока она закончит препираться с его дядей, подсадил её на нижнюю ветку, да ещё и подпихнул ладонью ровно в филейную часть.         О том, что она боится высоты, сказать стоило раньше… да и то бы не помогло. Яснотка вцепилась в ветку и ствол, чтобы не плюхнуться обратно на землю позорнейшим образом, с минуту посидела с закрытыми глазами (её, о чудо, никто не торопил), и, стиснув зубы, поползла вверх. По счастью, ветки у ели росли достаточно часто.         Она лезла, думая только об одном: не смотреть вниз. Она была уверена, что если посмотрит, то ничем хорошим это не кончится. О том, как потом придётся спускаться, лучше тоже было не задумываться.         Сколько времени на самом деле занял подъём, непонятно, но хоббитянке показалось, что целую вечность. Она вся перемазалась в смоле (что после этого будет с волосами, страшно было представить), порвала юбку, и у неё начали болеть руки…         Верхушка ели, тощая и потрёпанная, торчала над лиственными соседками, как пугало посреди огорода. До самого верха было не добраться: слишком тонкими стали ветки и ствол, но Яснотка всё-таки смогла глянуть поверх крон. Смотрела она недолго, потому что верхушка раскачивалась на ветру и казалась очень ненадёжной. Однако хоббитянка была твёрдо уверена, что во все стороны не видно ничего, кроме сплошного полога деревьев.         Спуск почти не отложился в голове. Она ободрала ладони, когда один раз оступилась, а в самом низу всё-таки свалилась. Хорошо, что Фили всё ещё торчал у подножия ёлки (а может, подошёл, увидев или услышав, что она спускается) и успел её поймать.         Он только успел поставить её на землю, а вокруг уже столпилась половина отряда. Хоть гномы изначально не проявили интереса к мероприятию, но результат узнать хотели. Тем более что пока она лазала, все успели отдохнуть: в другой ситуации они бы уже тронулись в путь. Задержка никого не огорчала, кроме, пожалуй, командира. Хотя по нему трудно было понять, что он думает.         Яснотка одёрнула сбившуюся юбку и мрачно сообщила:         — Я ничего не увидела. Только деревья во все стороны.         Это заявление возымело эффект гораздо больший, чем она ожидала. Гномы начали переговариваться все сразу, кто-то пробормотал «мы так и сгинем в этом лесу»…         — Полагаю, мисс Бэггинс просто забралась недостаточно высоко, чтобы что-то увидеть, — голос Торина легко перекрыл все остальные. — Не стоило тратить на это время. Чем меньше будем стоять — тем быстрее доберёмся до опушки. Глоин, Фили, Дори, Бофур — ваша очередь нести носилки. Тронулись!         Приказа никто не ослушался. Отряд почти мгновенно пришёл в движение; на Яснотку перестали обращать внимание так же быстро, как собрались узнать, что она увидела. Хоббитянка вздохнула, подняла свой вещевой мешок и двинулась по тропе следом за Ори, пытаясь на ходу выскрести смолу из волос. Смолы оказалось меньше, чем казалось, но вычищаться она не желала никак. А подрезать волосы на ходу клинком было чрезмерным сумасбродством не то, что для Туков, но даже, пожалуй, для гномов. Да и вообще, окончательно испорченная причёска сейчас уже не воспринималась как проблема.         — Яснотка, ты не дуйся, — хлопнул её по плечу неведомо как оказавшийся рядом Кили. — Дядя это сказал не подумав.         — Очень даже подумав: лучше уж буду я виновата, чем в отряде начнутся упаднические настроения, — возразила Яснотка. - И я не дуюсь. Я боюсь.         — Чего?         — Что лес правда не кончается. Я-то знаю, что залезла достаточно высоко…         — Да быть того не может! — бодро отмахнулся Кили то ли от первой её фразы, то ли от второй, но ничего толкового так и не сказал.         К сожалению, и среди хоббитов, и среди гномов редко встречаются те, кто разбирается в лесной растительности и рельефе. Иначе они могли бы сообразить, что находятся на дне обширной впадины, и даже с верхушки самого высокого дерева не получается заглянуть за её край. Но, увы, такая мысль никому в голову не пришла. Вот что значит остаться без Волшебника в отряде!         В следующие два дня в окружающей обстановке не изменилось ровным счётом ничего, и путников всё-таки начало охватывать уныние. А ещё через пару дней оно стало почти всепоглощающим. Только король-в-изгнании с племянниками ещё кое-как сопротивлялись ему, да Балин иногда пытался подбодрить товарищей.         Яснотка в основном держалась поближе к Фили, Кили и Торину, потому что они распространяли хоть какую-то уверенность в благополучном исходе. Правда, как она всё больше подозревала, первые двое — исключительно в силу молодости и бесшабашности, а третий — просто потому, что должен. У неё самой уже не осталось ни капли оптимизма, и временами накатывала ужасная апатия, полное безразличие что к своей судьбе, что ко всему прочему — так, что хотелось сесть на землю и не двигаться с места до самого конца. Эти мысли Яснотка гнала всеми силами.         Кили внезапно «вспомнил» про лютню и начал прямо на ходу, даже не настроив её толком, бренчать какие-то простенькие мелодии. Пел он редко — берёг дыхание. Торин сперва посмотрел на него, как на сумасшедшего, и совсем не по-королевски спросил: «Ты что, сдурел?» — но потом махнул рукой и не запретил.         Вечером двадцатого (или двадцать первого, или девятнадцатого, или…) дня пути они выскребли из мешков последние крошки сухарей и легли спать, ничуть не утолив голод.         Яснотке казалось, что она ворочается уже не первый час: заснуть не удавалось никак. Последние дни со сном у неё становилось всё хуже. Даже дома, в Хоббитоне, в мягкой уютной постели иногда можно было испугаться шумящего за окном ветра или померещившегося скрипа половиц. Так чего уж говорить о мрачном лесе, который действовал угнетающе даже на гномов! Несмотря на то, что с того времени, когда Яснотка последний раз спала в своей постели, она успела побегать от варгов, орков и гоблинов, поблуждать по подгорным туннелям, пообщаться с мерзкой подземной тварью и полетать на орле, здесь она вздрагивала от каждого шороха. Особенно ночью. Особенно сейчас, после того, как почти разуверилась в том, что они когда-нибудь выберутся из Сумеречья.         Поэтому тряслась хоббитянка не столько от холода — хотя о потерянном плаще вспоминала с сожалением — сколько от страха. А на голодный желудок не спалось совсем.         В темноте между деревьев снова что-то зашебуршало. Яснотка посмотрела на освещённую тусклым лунным светом, чудом пробившимся между веток, спину дозорного: Бифур не шевелился, можно было даже подумать, что он заснул сидя, а второй караульный, Ори, явно и откровенно клевал носом.         Потом она глянула вправо, где громко сопел погружённый в колдовской сон Бомбур. Пожалуй, самую капельку Яснотка ему завидовала. Ничего не знать, ни о чём не думать… Она скосила глаза влево, на другую спину, в потрёпанном кожано-меховом плаще (дыра всё же была залатана гномскими усилиями, и смотрелось это… как дыра, поверх которой налепили кусок кожи не совсем подходящего цвета). Ещё чуть-чуть подумав, хоббитянка переместилась в ту сторону — «под бок» к Торину Дубощиту, прислоняясь лопатками в его спине. Если спит крепко — авось вовсе не заметит.         Он шевельнулся, и Яснотка шёпотом спросила:         — Можно, я тут полежу? — по-хорошему, разрешения стоило спрашивать до, а не после действия, но ведь лучше поздно, чем никогда? Раз уж идеальный вариант, когда её возни просто не заметили, не реализовался.         — Зачем? — так же тихо удивился гном. А может, и не удивился. Не поймёшь его.         — Мне страшно и холодно. Плаща-то у меня теперь нет, — ещё одна причина, по которой она не могла заснуть — то, что кушать хотелось просто жутко, но об этом говорить смысла не было. Тут ничего не поделаешь.         — Возьми мой и иди на своё место, — чуть раздражённо предложил Торин после кратких размышлений.         — Спасибо, но плащ мне не нужен.         Озвучив это нелогичное сообщение, Яснотка замолчала. Если твердолобый гном, не понимающий, что во фразе «страшно и холодно» главным было «страшно», и нужен ей не плащ, а уверенность в том, что есть кто-то, кто может защитить, скажет ещё что-нибудь на ту же тему — тогда надо будет отползти обратно. А потом, чуть попозже, перебраться на другой край стоянки, к Фили и Кили, которые, хоть наверняка и посмеются над маленькой перепуганной хоббитянкой, но не прогонят.         Торин заворочался, и Яснотка подумала, что он решил сам перелечь подальше от настырной соседки. Однако вместо этого он развернулся к ней и накрыл её краем только что снятого плаще-камзола, почти обнимая одной рукой.         Хоббитянка очень старалась лишний раз не шевелиться, замерев в неестественной неподвижности. А то мало ли, командир решит, что она ему всё-таки мешает. Быть выпихнутой из-под тёплого плаща и от тёплого гнома обратно к страшным лесным шорохам, холоду и мыслям о том, что все они сгинут в этом лесу, совсем не хотелось.         Только вот, прежде чем замирать неподвижно, стоило устроиться удобнее: правое плечо вскоре начало затекать. Яснотка понадеялась, что как-нибудь обойдётся, и очень зря. Когда она всё-таки решила перелечь, руку укололо острой болью — так, что удержаться от тихого ойканья не получилось.         — Что ещё? — тут же недовольно осведомился король-в-изгнании. То ли ещё не успел заснуть, то ли спал очень чутко — не понять.         — Рука сильно затекла, — честно призналась хоббитянка, страдальчески морщась. Хорошо ещё, что Торин мог видеть только её затылок, а не выражение лица.         — И что тебе мешало лечь удобнее?         — Впечатление, что мне снова пять лет и я снова грохнулась с забора в заросли крапивы. Сделаешь лишнее движение — обожжёшься.         Только — запоздало пришло в голову — в общении с гномами лучше обходиться без метафор и иносказаний. Не поймут ведь. Особенно в полусонном состоянии.         — Сейчас скорее «влезла сама», чем «грохнулась», — тихо хмыкнул Торин. — Не обожжёшься. Спи уже — и дай поспать мне.         Возможно, иногда гномы всё-таки не совсем твердолобые?         Хотя с утра мог бы сначала разбудить, а потом уже вытряхивать из-под плаща на сырой и прохладный предрассветный воздух! Обиделся на «крапиву», что ли? Разве Яснотка виновата, что у неё такие ассоциации?..         Наутро отряд поджидала хоть одна приятная новость: вместе со всеми проснулся Бомбур. Вот только он жаловался на жуткий голод и никак не мог взять в толк, где находится. Из его головы выветрилось всё, что произошло после ужина в хоббитской норе (Яснотка подумала, что некоторые моменты она бы тоже не отказалась забыть). На то, чтобы рассказать ему, как всё было на самом деле, а потом ещё и убедить в этом, ушло немало времени.         Несколько глотков воды никак не могли заменить завтрак. Кили пытался пожевать полоску древесной коры и потом долго плевался; все, кроме беседующих с Бомбуром Торина и Балина, разбрелись вдоль тропы в поисках хоть чего-нибудь съедобного, но даже травы тут росли либо незнакомые, либо однозначно негодные в пищу. Только Ори отыскал у корней полузасохшего вяза немного кислицы, но в таком количестве, что её не хватило бы даже кролику, чтобы насытиться.         Оставалось только тронуться в путь, подгоняя себя мыслями о том, что, может быть, дальше, за следующим поворотом тропы, что-нибудь изменится. Ничего не менялось. Бомбур начал бурчать, что лучше бы он и дальше продолжал спать, потому что снились ему обильно накрытые столы, а тут… Терпения Глоина хватило ровно на пять минут, после чего он рявкнул:         — Да замолчи уже! Думаешь, легко было тащить твою тушу? Если бы ты и дальше спал, оставили бы тебя где-нибудь под деревом — всё равно толку никакого!         — Что я, виноват в том, что олень меня толкнул? — возмутился Бомбур.         — Ты виноват в том, что такой толстый и неуклюжий!         Эта фраза запустила целый виток ругани. За Бомбура вступились его родичи, к Глоину присоединился Оин, который ничего конкретного не расслышал, но брата поддержал, и Двалин. Они бранились шумно и многословно, срывая на товарищах свой страх и усталость. Может, дошло бы и до драки, но вмешался командир.         — Молчать, — негромкий голос Торина произвёл эффект не меньший, чем треск крепи в шахте — тихий, но мгновенно привлекающий внимание всякого, кто его различит. Ссорящиеся замерли, кто как был, с занесённой ли рукой, или с открытым ртом. — Воины вы или базарные торговки? Вы не могли найти худшего времени для свары. Только безмозглые гоблины могут грызться друг с другом тогда, когда требуется объединить все силы, чтобы выжить. А ты, Глоин, — он посмотрел на зачинщика ссоры в упор, — запомни: мы своих не бросаем.         Яснотка решила, что сейчас могла бы чувствовать себя счастливой просто из-за того, что королевский гнев направлен не на неё. А ещё — что очень постарается не злить Торина Дубощита. Никогда. Ни по какому поводу.         — Из-за одного, значит, весь отряд?.. — всё ещё с вызовом буркнул Глоин.         — Это не тот случай, — прервал его Торин, и под жёстким взглядом он замолк окончательно. — Двигаемся! Молча, если вы не способны ни на что, кроме препирательств.         Больше никто не решился высказаться, и отряд снова тронулся с места. О небольшой задержке напоминал только ещё более хмурый, чем раньше, вид некоторых гномов.         А Яснотка вспоминала беседу на склоне Мглистых гор, которую прервала своим появлением. Её-то собирались бросить в гоблинских пещерах! Но, на самом деле… это как раз «тот случай». Возвращение в подземелья было бы самоубийством, это осознавала даже хоббитянка и даже тогда. А ещё — «она не одна из нас». Не была. А теперь? Не спросишь ведь ни у кого…         Путники продолжали идти до тех пор, пока не стемнело настолько, что тропу под ногами было уже не различить: пытались наверстать время, утром потраченное на убеждение Бомбура. Или, может, просто следовали за командиром, который шагал впереди, будто не ощущая усталости, и был столь мрачен, что никто не решался к нему обратиться.         — Привал, — это было первое слово, произнесённое королём-в-изгнании после того, как он прервал ссору товарищей. Но даже прежде, чем кто-нибудь успел снять вещевой мешок, раздался громкий возглас Кили:         — Смотрите, там огонь!         За всё время, проведённое в Сумеречье, они ни разу не видели никакого огня, кроме того, что разводили сами. Однако сейчас, вглядываясь туда, куда указывал молодой гном, все могли разглядеть мерцающий между деревьев огонёк. Не бледный, обманный, какие иногда можно увидеть ночью над болотами, а рыжевато-жёлтый. Как от костра или лампы.         — Что это? — не разобрать, кто это произнёс.         Рядом с первым огоньком разгорался ещё один, и ещё…         — Нужно проверить!         — Нам нельзя сходить с тропы, — рассудительно напомнил Балин.         — Кили, стой, — Торин придержал за плечо младшего племянника, уже шагнувшего в сторону загадочных огней. — Балин прав. Не зря Беорн и Гэндальф твердили нам об этом столько раз. Никому не сходить с тропы! — он повысил голос, чтобы точно услышали все. Не только Кили мог поддаться любопытству.         Наверное, его авторитета хватило бы, чтобы все сохранили благоразумие, если бы не то, что от далёких костров ветерок донёс сперва еле слышные звуки музыки, а потом запах жареного мяса. После этого убедить оголодавших гномов остаться на месте было просто невозможно. Да и велика ли разница, умереть от голода и жажды, оставаясь на тропе, или заблудиться в лесу?         Но, по крайней мере, Торин настоял на том, чтобы все держались как можно ближе друг к другу, чтобы не потеряться в темноте. Яснотка послушно уцепилась за край камзола Балина, который в тот момент оказался рядом с ней. Фили и Кили успели коротко и шутливо поругаться насчёт того, кто кого за что схватил, и получить по подзатыльнику…         Чем ближе гномы подбирались к кострам — их горело уже по меньшей мере два десятка — тем громче слышалась музыка, а с ней голоса и звонкий переливчатый смех.         Эльфы. Лесные эльфы, о которых Гэндальф говорил немного, и в основном всё сводилось к тому, что лучше путешественникам не встречаться с ними, потому что они не любят чужаков в своих владениях куда сильнее, чем их собратья из Ривенделла. А их король куда менее терпелив, чем владыка Элронд.         Ещё он рассказывал, что лесные эльфы предпочитают солнцу луну и звёзды и ночами иногда выезжают на охоту или устраивают празднества — эта часть рассказа, впрочем, была интересна только Яснотке, но не остальным. Сейчас она как раз вспомнила об этом и задалась мыслью, сильно ли эльфы разозлятся, если к ним на праздник завалится компания потрёпанных гномов… Хоббиты бы, пожалуй, не разозлились, если бы гномы вели себя вежливо, но эльфы-то не хоббиты! Да и с вежливостью кто знает, что получится. На голодный желудок даже ей трудно быть идеально вежливой.         Пока она размышляла, они уже успели приблизиться к кострам почти вплотную. Лесные эльфы, похоже, были уверены в том, что их никто не потревожит, потому что часовых не было. Да и кто ставит часовых на празднике? Яснотка осознала, что долгое путешествие всё-таки не прошло даром. Два месяца назад она бы не удивилась отсутствию караульных, да и вообще не подумала ни о чём таком!         Торин первым шагнул в освещённый огнём круг и, кажется, успел сказать что-то вроде «Приветствую» — а после пламя на мгновение вспыхнуло ярче и погасло, так что всё погрузилось в непроницаемую темноту, а музыка и голоса умолкли, будто их и не было. Ещё пару секунд слышался смех, а потом все звуки пропали вовсе. Ослеплённые вспышкой, гномы заметались, пытаясь то ли сомкнуться в круг и защищаться от возможного нападения, то ли отыскать хозяев праздника, который они невольно прервали своим появлением. Но это было ошибкой. Очень быстро они обнаружили, что не могут найти даже друг друга. В темноте то и дело раздавались возгласы, но стоило попытаться идти на голос, он уже доносился с другой стороны… Будто какие-то чары сбивали их с толку и путали.         Яснотка не поняла, в какой момент край камзола Балина выскользнул у неё из пальцев. Она осталась одна и тоже кричала и бегала, не зная, что ещё можно сделать. Голоса товарищей звучали всё дальше и тише, пока, наконец, не умолкли совсем.         Некоторое время она ещё брела вперёд просто по инерции, молча, потому что от криков горло уже саднило, а потом забилась между корней какого-то дерева и, свернувшись в клубок, провалилась в тяжёлый, муторный сон.