Однажды в Чикаго

Тина нервно постукивала пальцами по оконному стеклу, машинально отбивая ритм танго. Смеркалось. Солнце уже окончательно спряталось за горизонтом, а вытянувшиеся тени деревьев слились в одну большую вуаль, накрывшую так нравившийся Тине парк. Небо из василькового переходило в королевский синий, вдалеке сгущаясь индиговой полоской. Облаков не было вовсе: погода сегодня была отменно хорошей. Впрочем, Тина обращала мало внимания на происходящее за окном. Гораздо больше её волновала собственная судьба — и Грейвс. И, конечно, Гриндевальд. С момента того самого разговора уже прошло целых два дня, вечностью протянувшихся для Тины. Она не видела своего похитителя; только смотрителя со шрамом на щеке, который приносил ей еду. Оконную ручку Грейвс разрешил оставить. Отчего-то Тину это очень раздражало. Каждая мелочь в её жизни, вплоть до открывания окон, теперь зависела от него, от самовлюблённого хитрого негодяя, и Тина буквально содрогалась от гнева, стоило ей только подумать об этом. Сбежать! — вот что было единственным выходом. Но как? Тина не сомневалась, что с неё не спускают глаз в любой промежуток времени — Грейвс наверняка рассчитывал на её скорую попытку побега. Может, для того, чтобы с чистой совестью застрелить её. И всё, никаких проблем. Нет Тины — нет угрозы того, что рано или поздно афера со смещением Гнарлака раскроется. Но Тина не желала принимать тот факт, что избавиться от неё было единственным возможным вариантом. В глубине души она надеялась, что с ней попытаются договориться, мол, вечное молчание в обмен на жизнь или что-то вроде этого. Но даже там, в этом маленьком наивном уголке её сердца, она знала, что такие люди, как Грейвс или как Гриндевальд уж точно не пойдут на поводу человеческих чувств. И уж точно не оставят её в живых. Впрочем, была ещё одна вещь, на которой Тина рассчитывала сыграть. Ты же знаешь, Серафина импонирует мне. Теперь-то и она это знает. Если я верну её дочь в целости и сохранности, ей ведь это понравится, так? Тине бы это очень понравилось. Но это был Гриндевальд, совершенно невменяемый садист, который расправлялся с конкурентами и неугодившими подчинёнными крайне радикальными методами. Как можно было договориться с таким человеком без вреда для себя, Тина не имела понятия. И ей было страшно. Ночью ей приснился Грейвс, который пожимал плечами и равнодушно отворачивался, а за его спиной в дверном проёме вырисовывалась фигура Гриндевальда с окровавленными руками. Она проснулась в холодном поту в три утра и больше заснуть не смогла. Сейчас она стояла у окна и в который раз прокручивала в голове имеющиеся в её распоряжении факты, будто кусочки головоломки, которые никак не желали складываться в одно целое и указывать ей путь к свободе. Вечерний воздух, наполненный ароматами лета, совершенно не успокаивал, и Тина досадливо сжала пальцы в кулак. Безвыходных ситуаций не бывает, а значит, она просто плохо ищет выход. Дверь за её спиной приоткрылась, впуская посетителя. Тина даже не обернулась: она отчего-то была уверена в том, что прекрасно знала, кто сейчас стоит за её спиной в полумраке комнаты. — Скучали? — насмешливый голос заставил её скривиться. Хотя бы потому, что ей действительно не хватало... новых реплик для анализа. Тина не ответила, продолжив вглядываться в темнеющее небо. В саду зажглись маленькие округлые фонари, придавая ему какое-то чарующее волшебство. Грейвс подошёл ближе, рассматривая узкие плечи Тины. По словам охранников, ела она мало, спала плохо и очень много времени проводила у окна. Ни дать ни взять сказочная принцесса, заточенная в башне злой колдуньей. Вот только принца ждать было неоткуда. — Вы скучаете по матери? — вдруг поинтересовался Грейвс, и Тина, не сдержавшись, удивлённо посмотрела на него. Он был в привычно-белой рубашке с закатанными рукавами. На кармашке тёмных джинсов прямого кроя поблёскивал фирменный орёл дорогой марки. В волосах струилась едва заметная седина, ближе к вискам окончательно вытесняя чёрные волосы. Тина с раздражением заключила, что выглядит он неплохо. — А что, вы хотите устроить нам очную ставку? — нехотя сделала выпад она, вновь возвращаясь к созерцанию природы. Грейвс спрятал улыбку, бросив быстрый взгляд на часы. — Я подумал, вам тут скучно одной, — сказал он нарочито небрежно. — Вот и решил привезти пару гостей. Правда, ваша встреча будет в слегка одностороннем порядке, но вас ведь и это устроит, не правда ли, Тина? — Грейвс пристально смотрел на непроницаемое лицо Тины, волнение которой выдавали только расширяющиеся ноздри да лихорадочный румянец. Тина сглотнула и снова повернулась в его сторону. Сердце гулко и медленно билось внутри, а по коже разбежались мурашки. Она изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица, но брови так и норовили вопросительно изогнуться, а пальцы рук — нервно пробежаться по волосам. Тина облизнула пересохшие губы и постаралась собрать мысли воедино. — Гости? — хрипло выдавила она и неловко откашлялась, покраснев ещё больше. — Это ведь не эвфемизм для палачей? Грейвс усмехнулся. Какая забавная девочка. — Пока гости — это просто гости, — он не делал акцент на слове «пока», но Тина сделала это за него и похолодела. Грейвс окинул взглядом открытое окно. По-хорошему, рисковать было нельзя. Он не мог со стопроцентной уверенностью предугадать действия пленницы, и следовало принять все меры предосторожности, чтобы весь чётко выстроенный и уже очень близкий к завершению план не пошёл крахом. А в том, что Тина сможет доставить неприятностей, Грейвс не сомневался ни секунды. С другой стороны, ему отчего-то очень хотелось увидеть её лицо, когда она поймёт, что ничего не может сделать. Когда она наконец-то поймёт, что абсолютно бессильна, что полностью зависит только от него. Гриндевальд не сказал ни слова, когда Грейвс озвучил ему своё желание — потому что Гриндевальд понимал. Тина была пойманной птичкой, и Грейвсу очень хотелось посмотреть, как трепещет её маленькое тельце. — Я должен вас предупредить, — светски начал он, — что любой изданный вами звук повлечёт за собой мгновенную смерть вас... и вашей сестры. Если бы в перспективе была только её смерть, непонятно, остановило бы ли это девчонку. А вот гибель нежно любимой хорошенькой сестрёнки, которая сейчас мирно спала в уютной квартире в центре Ниццы... Тину затрясло, и она вцепилась пальцами в раму открытого окна. Мысли вылетели из головы, оставив пустоту, заполненную холодом дикого, почти животного страха за сестру. Она уже даже не пыталась контролировать эмоции; перед глазами была улыбающаяся Куинни, а в затылке отчего-то тупо пульсировала боль. — Не переживайте так, — даже при плохом освещении Грейвс увидел, как побледнела Тина. — Просто держите свой ротик на замке, договорились? Тина мелко закивала, и пряди волос пощекотали щёки. Грейвс поймал себя на том, что хочет заправить каштановые прядки ей за ухо. Тина и правда вызывала странные желания. Он привычным движением нащупал пистолет на поясе и сделал шаг в сторону Тины, сокращая расстояние между ними до нескольких сантиметров: теперь он стоял прямо за её спиной. Внизу хлопнула дверь, и Тина замерла, боясь даже дышать. В комнате было темно, и всё происходящее казалось ей каким-то кошмаром. Быстрым движением Грейвс задёрнул почти прозрачный тюль, и теперь с улицы нельзя было увидеть силуэт Тины в окне. А вот Тина прекрасно видела происходящее снаружи. Неспешно шагая по дорожке по направлению к увитой плющом беседке медленно шла её мать в сопровождении Гриндевальда. Было настолько тихо, что она могла различить мерный стук каблуков Серафины. Строгая юбка, свободная блузка с расклешенными рукавами — знакомые и родные вещи. Высокий идеально гладкий пучок — ни одной торчащей прядки. Тина не видела её лица, но зато хорошо разглядела чуть ссутуленные плечи всегда ходившей с идеальной осанкой Серафины, и в горле сразу же образовался неприятный ком. Её матери плохо. Тина сглотнула и на секунду сильно зажмурила глаза: плакать перед Грейвсом она не собиралась. — ...Не могу поверить, — услышала она так чётко, будто Серафина находилась совсем рядом. — Который день, а всё, что у нас есть — это туфли... Гриндевальд остановился прямо напротив окна комнаты Тины — специально, но она об этом не знала, — и почти нежно погладил Серафину по плечу. Тина не смотрела на его лицо — она не могла оторвать взгляд от матери, — но предполагала, что про себя он гнусно злорадствует. Ведь она была прямо тут, в нескольких метрах, лишенная какой-либо возможности дать о себе знать. — Мы найдём её, — голос Гриндевальда так и сочился сочувствием. Фальшивка, гневно подумала Тина. — Гнарлак не сможет молчать вечно... — Гнусный... гоблин, — в сердцах воскликнула Серафина, и Тина удивленно моргнула. — Он ведь спрашивал про неё ещё тогда, на приёме... — Серафина вдруг замолчала, и Тина поняла, что та пытается справиться с чувствами. — Прости, что снова об этом говорю, — тихо произнесла она, но Тина услышала. — Я и не думала, что это так меня заденет... Гриндевальд снова коснулся плеча Серафины, а Тина машинально рванулась к окну, тут же ощутив, как вокруг её талии обвивается сильная рука, а в межреберье упирается холодный ствол. — Спокойнее, Тина, — дыхание Грейвса обожгло ей ухо, и она замерла, пытаясь справиться с нахлынувшими ощущениями. Отчаяние захлестнуло Тину с головой, вместе со слезами выплёскиваясь наружу. Её мать совсем близко. Её матери плохо, а она совершенно, абсолютно бессильна. В этот момент себя ей было не жалко. Но вот Куинни... Тине и в голову не пришло, что это могло быть банальным блефом. Она была уверена, что людям Грейвса не составило никакого труда найти её сестру в небольшом французском городке. Она была уверена, что ему самому не составит никакого труда нажать на спусковой крючок, стоит ей издать громкий звук. — Зачем? — глотая слёзы, как можно тише прошептала Тина. Ствол пистолета больно упирался в кожу. Грейвс промолчал. Он бы и сам хотел знать ответ на этот вопрос. Он бы хотел знать, почему помнит цвет её платья на каждом приёме. Он бы хотел знать, почему ему снятся ямочки на её щеках. Он бы хотел знать, почему он до сих пор не избавился от неё. Грейвс перевёл взгляд на профиль Тины. На бледной коже мерцали дорожки явно непрошеных слёз; тонкие губы сжались в ровную полоску. Хорошо, что он упомянул Куинни. Теперь у Грейвса не было сомнений, что Тина бы воспользовалась любой возможностью, чтобы подать знак мачехе. Какая преданная девочка. Серафина за окном выпрямила спину и провела рукой по лицу. Тина хорошо знала этот жест. Он значил, что на первое место выступал бизнес. — Я думаю, ты знаешь, зачем ты здесь, — твёрдым голосом произнесла она, и Тина едва сдержала рвущийся наружу стон. Конечно, Гриндевальд знал. Гриндевальд вежливо кивнул и протянул руку в сторону беседки. Представление было окончено. Тина увидела всё, что нужно. Голоса понемногу затихали, и, когда две фигуры скрылись в зажегшейся светом беседке, исчезли совсем. Грейвс почувствовал, как до этого напряженное как струна тело Тины вдруг обмякло, и она опустилась на пол, закрыв лицо руками и тихо всхлипывая. От наигранной невозмутимости не осталось и следа, но Грейвс с раздражением понял, что это не доставило ему предполагаемой радости. Ломать птичке косточки оказалось не так весело, как казалось поначалу. Возможно, дело в птичке. — Уйдите, прошу, — сдавленно пробормотала Тина, шмыгая носом. Грейвс легко дотронулся до трясущегося плеча, пройдясь пальцами по ткани блузки. Тина застыла, прерывисто дыша и едва слышно всхлипывая. Боится. — Не делайте глупостей, Тина, — напомнил он, выпрямляясь. — Помните о сестре. И вышел из комнаты, оставив её тихо плакать напротив распахнутого окна.