Темно-зеленая жизнь

      И все происходит так быстро. Счастливые и недоумевающие лица молодой семейной пары, вызов частного педиатра, который, оказывается, зачастил в этом доме и являлся по совместительству детским психотерапевтом. Вот и доказана правота моего безобидного предположения. Я — мальчик по имени Гарри и я отстаю в развитии! — Миссис Дурсль, как это произошло? — Джон Гилберт высокий и широкоплечий мужчина, у него черные-черные волосы и горбинка на носу, а еще от него приятно пахнет больницей и грейпфрутом. Сейчас он сидел на диване в уютной гостиной. Меня подвергли осмотру, постукиваниям по коленкам, проверкам вроде «дотронься до кончика носа». А семейство именуется кратко и загадочно для меня. Дурсль. Это пугает. — Что-то странное началось в самом начале дня. Когда я вытащила Гарри из чулана, он даже не заплакал от света. При купании он вел себя совершенно спокойно, хотя ему и присуще флегматичное поведение, вы знаете, как он реагирует на мелкие раздражители. — Петти активно жестикулировала и улыбалась. Видимо, она очень сильно беспокоилась за Гарри. Беспокоилась за меня… — Но что произошло потом! Я посадила его на стульчик, перед ним стояла каша и молоко. Только я собиралась потянуть руку к ложке, чтобы покормить, как он сам взял её. Сам! Я тут же позвала Вернона, он может подтвердить, что Гарри неумело, сжимая ложку в кулаке, подхватывал ею кашу и почти не промахивался, поднося её ко рту. Мы уже тогда хотели вам позвонить. И он заговорил. Сказал «Вкусно». Его первое слово! Такой чудесный день… Мистер Гилберт. Джон… Я не могу охарактеризовать это как-то иначе, кроме как «чудо». — Да-да, Гаррик совершенно спокойно отреагировал на свет, я как раз выходил с Дадли из ванны, когда они с Петуньей туда шли. Такой спокойный при свете… Мне уже даже начинает казаться, что он улыбался. И ел он сам. И заговорил. Это просто чудо! — Мистер и Миссис Дурсль. Вернон и Петунья. Я знаю вас уже три года. На моей памяти мы пытались справиться с тем, что Гарри не говорит, не ходит, не развивается, как другие дети. Помню, как вы со слезами и хроническим недосыпом на глазах просили совета по поводу его боязни света. Помню, как пришлось заикнуться о чулане под лестницей. И он был чуть ли не единственным выходом. Я по нескольку раз в месяц появлялся на пороге вашего дома. Мне каждый раз было так больно смотреть на тихо плачущего ребенка на ваших руках, который не может вымолвить и слова, только мычит при плаче. Мы проводили обследования, тестирования, и все было напрасно. Теперь же я буду рад услышать вас лишь с известием, что у вашего племянника просто-напросто поднялась температура, он просит чаю и конфет, тихо комментирует мультики по ТВ и не хочет подниматься в спальню, потому что там душно, а не светло. И не более. Я не знаю, как комментировать сегодняшнее проявление активной деятельности мальчика, его здоровье… Только вашими же словами. Чудо. Мы с вами не редко встречались в Церкви, так что я советую сходить вам туда же и поблагодарить Господа за то, что он услышал ваши молитвы. И при первых же изменениях в худшую сторону, если они будут, прошу звонить мне. А пока что раз в неделю я буду приезжать, чтобы наблюдать за развитием Гарри, пока мы с вами не будем умерены, что его состояние стабилизировалось и развитие протекает нормальным путем.       Что в итоге? Я ребенок чуда, а мои тетушка и дядюшка с кузеном — Дурсли. И меня зовут Гарри. И я чертовски запутался… Неужели я и есть то самое Оно, которое именуется Гарри Поттером? А если и так? Ведь есть что-то еще? Кто-то еще… Злобные родственники, магия, Хогвартс, Грейнджер и Уизли, Гринготтс и Косая Аллея? Все это и многое другое неразрывно должно быть связано с именем Гарри Поттер. Откуда это все? Откуда память о многочисленных произведениях с таким количеством различных поворотов сюжета, что за день не перечесть? Если здесь я, возможно, Гарри Поттер, то кто я где-то… Там? Там, где эти самые произведения зовутся фанфиками, а Гарри Поттер лишь герой из книжек? Там, где были ссоры и влюбленности, взлеты и падения. Там, где темно-зеленый цвет был любимым, а на столе беспорядочно лежали кипы бумаг с надписями, рисунками… Где же это мое Там. И чье это — мое?