Темно-зеленая жизнь

      Каждый день в этом чудесном доме мне хотелось начинать с песни the paper kites — woodland. А в преддверии полуночи в голове невольно заигрывала во многих смыслах песня the turtles — so happy together. Мне кажется, что каждую мою жизнь будет сопровождать музыка. И это, по истине, прекрасно.       Словно в тумане проходили дни моей жизни на Тисовой улице. Я каждый раз засыпал к полуночи, просыпаясь на рассвете. Очень странно для детского тела. Компенсирует ли мою старую привычку магия нового тела или что? Иногда мне без труда удавалось не спать ночами, в сон клонило лишь когда уже светало, а потом милостливая Петти будила меня к десяти. Где-то четыре часа сна — и я бодр, как черт пойми кто! Такие бы способности, да той девчонке, которая мучилась скрывать мешки и синяки под глазами. Вообще-то такой режим дня был мне присущ лишь в самые первые дни. Я смотрел на звезды, вспоминал прошлое, думал о будущем и просто думал. Думал о смысле бытия, реинкарнации, сочных цитрусах и литературе за авторством Булгакова. А потом мне начали надоедать размышления без отдыха и я понял, во что ввязался. Я ввязался в тоску!       De la tristesse, de la mélancolie, de découragement…*       Признаться честно, я даже пытался вытворять все эти трюки юных попаданцев из разряда «сделай меня самым Сьюшным». Что можно сказать о моих попытках?.. Я пытался. Честно, пытался. У меня даже плюшевый мишка подскочил. Правда, это много для меня значит. То есть… Как же это объяснить-то?.. Это магия! Моя первая, настоящая, собственная магия! Я поднял чертового мишку в воздух! Да, это длилось считанные секунды, а порхало плюшевое изделие в десятке сантиметров над столешницей, но это же моя магия, мишка взлетел потому что я хотел этого. Нет, я не проникся сутью волшбы от темечка до кончиков пальцев ног, а еще у меня чуть приступ тахикардии не случился, но какое же это божественное ощущение. Трудно, очень трудно описать словами. Однако, где мои кровные ритуалы дошкольника? Где огромные ядовитые змии под кроватью? Где вылазки в Лютный и мощь Мерлина, Мордреда и Морганы? У меня только плюшевый мишка, провисевший в воздухе несколько секунд. Я очень рад, пусть и ожидал большего.       Как-то случился между мной и Петуньей один разговор, после которого мне стало совестно. Будь я несмышленым дитём, не понял бы слез собеседницы, но я не настолько несмышленый ребенок, просто подросток в маленьком тельце. Это произошло где-то через две недели после моего — кхм — прибытия. Я тогда как раз стал спать по шесть, а не четыре-пять часов по ночам и не предавался ностальгии каждую секунду новой жизни.       Петти решила побаловать нас с Дадли и, накормив неожиданно вкусной кашей с цукатами, дала по шоколадке и велела отправляться в гостиную, на утренний показ мультфильмов. Я вышел из возраста мультфильмов 0+, потому застенчиво, переминаясь с ноги на ногу, потупив взгляд, остался в дверном проеме, когда маленькое стихийное бедствие по имени Дадлик, на ходу разрывая обертку шоколада, убежало к телевизору. — Гарри, ты чего? — Она встала передо мной на одно колено и заглянула в глаза. Черт, да я от матери родной не помню такого обращения. Ну, от той матери, которая отнюдь не Эванс. — Что-то случилось? Что-то болит? — Нет, тетя Петунья. Просто… — пронзительный взгляд зелено-голубых глаз так по-ласковому прожигал во мне дыру. Или мне кажется? Даже в груди что-то щемит, когда в разговоре с небезразличным человеком намеренно затрагиваешь больную для него тему. — А какими были мои мама и папа? — Её глаза в ужасе распахнулись еще шире, а рука, до этого подпирающая колено, нервно сжала передник. — Мама и папа?.. — Похоже, она задала этот вопрос себе. — Они были, — белесые брови нахмурены, тетя собирается с мыслями. — Навряд ли ты поймешь мое к ним отношение, — севшим голосом она продолжает свою сумбурную, невнятную речь, а потом неожиданно быстро поднимает на меня до сего момента опущенный взгляд. — Гарри, понимаешь, некоторые люди, даже если они очень-очень хорошие или очень-очень плохие, они такие не для всех. С большинством людей человек может обойтись просто ужасно, но потом он пойдет домой, где его будет ждать любящая семья, люди, к которым он всегда добр. А кого-то многие будут считать прекрасным во всех смыслах человеком, но несколько людей от чего-то будут питать к нему неприязнь. И, вне зависимости от того, как какие-то там другие люди относятся к человеку, для каждого он разный. С кем-то добрый, с кем-то не очень. Такое бывает. И… — Мама и папа были хорошими для всех, но плохими для тебя? — Эта детская непосредственность, как же я ей завидовал с того самого времени, как лишился её. Обоснованная, безнаказанная прямолинейность. Хоть что-то хорошее в заключении в пятилетнего мальчика. — Да, примерно так. Но, поверь, с тобой они были добрыми. Они со многими были добрыми. Просто я не подходила им по некоторым параметрам. — Ты обижаешься на них? — Нет. — Она соврала. А мне стало стыдно. Я ведь и так все знаю об этих людях, зачем расстраивать женщину?.. — Давай вечером, когда уже поужинаем, я расскажу тебе, что о них помню? А сейчас беги смотреть мультики. — Её голос был сдавленным. Я часто слышал такую сдавленность в голосе. Она появляется, когда чувствуешь ком в горле, а глаза неприятно раздражаются. Наверное, будет лучше уйти.       В тот вечер мы поговорили. Но, как могут разговаривать пятилетний ребенок и его тетушка? Несерьезно, проще говоря. Однако, мы посмотрели фотографии, а когда из конвертика на внутренне стороне обложки альбома выпала какая-то фотография, то я увидел, что люди на ней двигаются. Но Петти убрала её сразу же, увы. * De la tristesse, de la mélancolie, de découragement… — фр. Тоска, хандра, уныние…