Темно-зеленая жизнь

«Вся жизнь — театр, а я упал со сцены» — слышали такую фразу? Я её прокручиваю в своих мыслях несколько ночей подряд. Она наталкивает на сравнение с реальностью. И, знаете, что прекрасно? За сценой, у её основания, проломлена дыра. И я провалился туда, после чего её заделали, забыв забрать упавшего. Но где-то в подполе, слушая голоса старой сцены, я вижу что-то новое. Очередная сцена. Я о ней наслышан, но по факту она ведь мне еще и не знакома, сколько бы слухов о ней не доходило до моих ушей. На этой сцене много действующих лиц и поневоле я здесь, на ней. Для себя я — определенно, главный герой. Кто-то видит меня главным героем после себя. Кому-то я до лампочки и прочих чудес Эдисона или Лодыгина, кто бы там ни был первым. Много лиц, жадных рук, других конечностей и всего прочего. Но теперь здесь и я. Да, голоса сверху слышны, я никогда их не забуду, прошлые сценарии мне так родны, но вот не взлечу же я, не проломлю потолок, дабы вернуться в мир мятых простыней, остывшего кофе и любви к Маяковскому? Некоторые сценарии вполне себе исполнимы на новой сцене. Возможно, что-то даже будет лучше смотреться?       Буду честен, бытовые ситуации мною пропускаются мимо глаз и ушей. Сколько я Здесь? Сколько завтраков приготовила Петти, сколько шоколада мы съели с Дадли на пару, сколько телепередач я посмотрел под боком у Вернона? В сравнении с воспоминаниями календаря первого дня, «сколько» приравнено к второму месяцу. К чему-то я привык со второго-третьего дня, а что-то по сей день актуально. Например, уроки левитации. Ну, я же не запоминал движения рук актеров в фильме «Гарри Поттер»? Нет, это не ко мне. Но первый полет мишки придал мне сил и веры! Теперь я левитирую Джека — так зовут плюшевого приятеля — время от времени. Это не так уж сложно повторять, но вот отправлять его в полеты выше и дальше — сложнее. Все мысли концентрируются на одном «лети»,а глаза невольно щурятся, руки будто сами тянутся вперед и мне остается указательным пальчиком указывать, куда должен лететь Джек. К слову, очки навряд ли получится убрать. Увы. Но так даже красиво. Когда-нибудь я вырасту и сменю «велосипеды» на что-то в стиле сороковых. Знаете, как у Дэниэла Рэдклиффа в роли Аллена Гинзберга фильма «Убей своих любимых»? Прическа, думаю, будет той же… Еврейской слегка. Эти волосы уже сейчас волнами-кудрями образуют гнездо на голове. Их я левитировать в правильный пробор побаиваюсь. Так и живу. Но тоска плотно засела в моем сердце. И я совершенно не представляю, чем себя занять.       И все же, шли дни, недели, перетекали в месяцы, а я вживался в роль. В какую роль? В роль себя и… себя. Да, то самое ощущение, когда две личности сливаются и получается то, что получается. Может, потому и аутсайдер, что рождественский подарок психиатра? Обо мне бы писали научные статьи и вели записи в противном блокнотике, который всегда под рукой. Но я вживался в роль, да? Невзирая на это все. На новое, еще чуждое, но постепенно оттаивающее пред сердцем звездное небо за оконным стеклом. Вживаться было трудно, спорить не стоит. Между мной и мной, между «До» и «После», между двумя сценами оставалась четкая, грубая, темная черта. Её, думаю, можно было бы стереть ластиком, тогда бы осталось потемнение от грифеля и глубокий след на бумаге, которой представлена моя личность, но где его взять, этот ластик? Где его взять?! Боже, я уже второй месяц думаю только о соотношении личностей! Боже, я же атеист, почему «Боже»? Ластик… Этот чудесный ластик. Думаю, он был бы зеленого цвета. Такой темный-темный, как трясина болота. Романтичное сравнение, не правда ли? Вся жизнь — трясина, мать её. А ластик найти стоит. Иначе, если я в самой франшизе — идти мне в Хогвартс апатичным куском мяса с хлопающими глазами и тягой к прошлому. Ластик. Ластик. Ластик. Где его взять? И почему я думаю о каком-то факторе, который помог бы моему психическому состоянию, как о ластике болотистого цвета? Странно. Без ластика мой лист бумаги мнется и тускнеет. Я плохо сплю последнее время, а шоколад с орехами приносит все меньше и меньше радости. Небо за окном безразлично, Джек слышит от меня меньше стихов. Это что-то вроде месячных в масштабе неопределенного срока. Когда пришло осознание, что ластик сам в руках не окажется — я стал его искать. Искал в мелочах. Что будет моим смыслом жизни, которых свяжет и первую и вторую? Что свяжет сцены воедино, от чего «До» и «После» станут «Сейчас»? Искал, искал, искал. Отчаялся, но искал. Кажется, нашел. В доме четыре на Тисовой улице есть небольшой чердак. Там одно окошко, которое выходит на задний двор. Из него видны яблоня, широкие в сидении качели на цепях, кусты шиповника, клумбы с цветами. Вид такой умиротворяющий, что даже вздернуться не хочется. Что замечательно — наблюдать за такой прелестной картиной можно сидя в плетеном кресле. Рядом с креслом — столик, на котором бы так уютно смотрелась кружка кофе. И на кресло можно кинуть пару подушек, укрыть пледом. Но сокровище таилось в одной из множества коробок. Оно стало ластиком болотистого цвета. Тем самым фактором. Моим смыслом жизни. Даже цвет, знаете ли, был темно-зеленым. Ох, мое сокровище. Еще в прошлой жизни меня сопровождали мечты о нем. Так хотелось, но от чего-то не имелось. И вот, сейчас, когда мне пять лет, а сам я — Гарри Поттер, оно передо мной. Темно-зеленая, местами поцарапанная и потертая, но уже родная. В той же коробке было все прилегающее. У меня даже пальцы задрожали и нижняя губа нервозно задергалась. Я гладил её, просто трогал, переставлял, рассматривал со всех сторон. Печатная машинка. Видимо, те фанфики в исполнении четырнадцатилетней девочки были не просто увлечением. Смыслом жизни? Ластиком.       Я найду плед, принесу подушки, буду тайком варить кофе... И шоколад с бутербродами носить. Я обязательно что-нибудь придумаю и напечатанное буду прятать. Но я не брошу это место и эту машинку. Слишком долго искал и слишком долго сейчас улыбаюсь, чтобы вот так вот просто все бросить. Да и зачем бросать?