Кара настигнет каждого

      Маккой знал, расплата за измену — измена. Тот, кто предал доверие любимого, обесценивается как человек. Такие понятия, как любовь, привязанность и верность, больше не работают по отношению к нему. Никто не будет духовно предан способному на предательство.       Пробуждение после гипошприца отвратительно. В первые мгновения Леонард был очень сильно дезориентирован. Голова шла кругом, а тело казалось чужим. Доктору пришлось приложить немало усилий, чтобы сфокусировать взгляд и начать ощущать свои конечности. Постепенно предметы вокруг начали приобретать форму, а цвета убавили яркость и контраст. Затем к Леонарду вернулся слух, и звуки стали менее резкими. Когда последний кусок мозаики встал на место, Маккоя окатило волной ужаса. Он понял, что находится в своей каюте на корабле, но почему-то его руки зафиксированы за спиной и пристёгнуты к креслу, на котором он сидел. За пару мгновений мысли, одна страшней другой, ураганом пролетели в голове Леонарда. — Боунс. Джим сидел напротив на кровати. У него был тяжёлый печальный взгляд. Леонард не помнил, чтобы Джеймс Кирк смотрел на кого-либо таким взглядом. — Джим, что за ерунда?! Какого хрена здесь происходит?! — Маккой дернул руками, но попытки освободиться были тщетны. — Ты лжец, Боунс. — Что? Ты наглотался чего-то? Или просто тронулся? — Ты лгал мне, Леонард. Ты лгал нам. Маккой хотел сказать, что Джим больной ублюдок, и что он должен его немедленно отпустить, и что лучше ему не попадаться на глаза Леонарду ближайшие лет пять. Но в это время из-за спины доктора вышел Спок. Абсолютно отрешенный Спок с застывшей маской вместо лица. Когда старший помощник встал рядом с Джимом, Маккой услышал в своей голове, как богиня правосудия вытащила из ножен меч. Спок застыл каменным изваянием. А вот эмоциональность Кирка, напротив, зашкаливала. — Ты лгал целый год! Я же спрашивал тебя, изменилось ли что-нибудь между нами после Алтемида. Я дал тебе шанс быть честным со мной. Тебе нужно было всего лишь сказать правду! Но ты всё похерил. — Прости меня, Джим, — у Маккоя не было других слов. Он хотел бы объяснить, сказать что-то в своё оправдание, но ему нечего объяснять. Джим прав. Он лгал им целый год. — Простите оба. — Иди ты на хрен, Леонард. Этот диалог стал последним между Маккоем и капитаном. Больше они не разговаривали. Это случилось месяц назад. Они были вместе восемь лет. Маккой сам настоял на том, чтобы не афишировать их отношения. Хотя сложно назвать отношениями то, что было между ними. Всё сложилось как-то естественно и само собой. Первый раз они переспали по пьяни, а на утро их ожидал неудобный для обоих разговор. В результате случайность переросла во взаимовыгодный секс с привкусом дружбы. С частыми походами налево со стороны Джима, с редкими интрижками со стороны Леонарда. Маккою нравилось трахать Джима, поэтому они были вместе. Как оказалось, для Джима это значило куда больше, чем он хотел показать. Впрочем, Маккой всегда об этом знал. Они были вместе год. Перед тем, как разрешить поцеловать себя по-земному, Спок в своей излюбленной вулканской манере поинтересовался, не будет ли их интимная близость нежелательной для капитана. Маккой засмеялся и солгал. Они занимались любовью. Нечасто. Для остальных членов команды «Энтерпрайз» ничего не изменилось в специфических отношениях доктора и старпома. На капитанском мостике, они всё также балансировали между дружбой и ненавистью. Но в своей каюте Леонард превращался для Спока в нежного и чувственного любовника. Маккою следовало бы остановиться, когда Спок окончательно расставил все точки над «и» в отношениях с Нийотой, заявив, что любит другого человека. Но Леонард не смог остановиться и продолжил лгать Споку, не прекращая лгать Джиму. Леонард не знал, как его ложь вышла наружу. Да и не очень хотел это знать. Ему было достаточно того, что он был прикован к стулу в собственной каюте и смотрел, как один его любовник трахал другого его любовника. Хотя нет, Спок не трахал Джима, они занимались любовью. Маккой подумал, что Спок просто не умеет иначе. Время от времени Джим бросал на Леонарда взгляды, полные тоски. Но Спок всегда перехватывал даже самые незаметные движения головы капитана в сторону доктора и увлекал в долгие и до тошноты нежные поцелуи. Маккоя мутило от того, как аккуратно Спок касался губами губ Кирка, от того, как тесно переплетались их пальцы, от того, как Джим податливо подставлял шею под легкие поцелуи Спока, и с каким обожанием заглядывал он в глаза вулканцу. Если бы это было возможно, Маккоя бы вытошнило прямо там, и блевал бы он радугой. Им осталось только кончить вместе, и они кончили. Долго и томно. Выгибая спины и комкая простыни. С именами друг друга на пике наслаждения. Как в дешёвых мелодрамах, которые любила читать бывшая жена Леонарда. Первым ушел Джим. Он просто оделся, поправил причёску и вышел из каюты. Спок остался, чтобы освободить Леонарда. Перед тем, как уйти, он коротко поцеловал Маккоя в висок и сказал: «Вы это заслужили, доктор». Маккоя все-таки вывернуло позже. Содрогаясь над унитазом, Леонард подумал, что да, он заслужил такую кару. Он заслужил расплату наблюдать, как два дорогих ему человека занимаются любовью. Смотреть, как они идеально подходят друг другу. Их секс был настолько чувственным, настолько красивым, что у Леонарда стояло. Наверно, это самое страшное наказание, возбуждаться на секс между теми, кого любишь. На самом деле, каждый на «Энтерпрайзе» знал, что однажды капитан Кирк и командор Спок будут вместе. Казалось, сама вселенная создала их такими, чтобы они стали парой. Они были слишком разные, чтобы существовать по отдельности, поэтому они дополняли друг друга, контрастировали, удачно складывались в одно целое. Да, Джим и Спок обязательно будут вместе, а Леонард останется на полу в ванной комнате, устроившись головой на унитазе. Хеппи энд. С того вечера Маккой начал пить. Он работал спустя рукава, орал на медсестер без повода, не поднимался на мостик, а после смены заливал в себя бутылками бурбон, чтобы на утро явиться в лазарет с похмелья. За неделю он выпил весь свой алкоголь, потом опустошил запасы Скотти, спустя ещё пару дней прикончил небогатый бар Сулу и Чехова. Когда всё приличное на корабле закончилось, Леонард переключился на саурианский бренди. Он хотел не просто ослепнуть, он хотел сдохнуть в своей каюте. В каюте, где нежно любили друг друга Спок и Джим.       Маккой всегда самоутверждался за счет своих отношений. Он сумел привязать к себе Джима, он стал необходим Споку. По отношению к вулканцу это был самый настоящий сексуальный террор. Леонард сделал так, чтобы Спок хотел его. Хотел всегда. Он не давал старпому забыть о себе ни на минуту, держал его в постоянном напряжении и делал зависимым. Страшнее всего было то, что Леонард действовал осознано, он хотел доминировать над Споком морально и физически, и выбрал для этого самый гнусный способ подчинить — секс. Он знал, однажды Спок поймет, что его используют, и тогда Маккою не избежать расплаты. Но до этого момента Леонард не собирался останавливаться. Он украдкой касался запястья Спока, когда они почетным караулом следовали за капитаном. Он порывисто прижимал старпома к стенке в турболифте, когда они поднимались на мостик. С отрешённым лицом он поглаживал внутреннюю сторону бедра Спока под столом на вечернем совещании у Кирка, пока Скотти отчитывается за работу инженерной службы. Леонард умел играть в подобные игры: пообещать так много, ненавязчиво, без нажима, лёгкими намёками, а потом превратить ожидание большего в пытку. А со старпомом эта игра и вовсе стала до смешного простой. Спок — весь такой собранный, всезнающий, не подверженный порывам и эмоциям, на деле оказался растерянным, впечатлительным и наивным парнем с Вулкана, когда дело доходило до интимных отношений. В этом не было ничего удивительного, ведь в багаже у Спока имелось только романтическое увлечение Нийотой, порядочной до зубного скрежета. Когда напряжение между доктором и старшим офицером по науке достигало пика, Леонард, наконец, разрешал Споку прийти в его каюту. И тот разве что не бежал к Маккою, раздеваясь на ходу. Что может быть проще, чем манипулировать эмоционально скомпрометированным вулканцем? Когда во второй раз Маккой выпал из тягучего неестественного сна после гипо, он уже догадался, что его ждёт ад. Ад ему обещала улыбка Кирка, который высвобождал руки бывшего друга из фиксатора перед тем, как, молча, уйти.       Леонард тщетно пытался найти антидот к препарату в его крови. Он провел тестов сто, но индикатор на аппаратуре продолжал его убивать надписью «отрицательно». Рука уже болела от количества проб, которые доктор взял у себя за последние восемь часов. С каждой упущенной минутой становилось всё сложнее и сложнее сосредоточиться. Его начали подводить мозг, руки, глаза. Он чувствовал, что сходит с ума от острого желания и нестерпимой тяжести в паху. — Что за блядскую хрень ты мне ввёл, Кирк?! — непонятно к кому обратился Макккой и швырнул в стенку очередную бесполезную пробу. Пробирка из высокопрочного пластика лишь глухо ударилась об стену и закатилась за оборудование. Остатками вяло работающего разума Маккой понимал, если он не найдет ответ в ближайшее время, просто сдохнет. Сдохнет от сердечного приступа и станет первым терранцем, в заключении о смерти которого будет стоять «острый недотрах». Ха-ха-ха, как смешно, Джим! Шутка вполне в твоём стиле. Через час Леонард окончательно потерял контроль над собой. Он четыре раза спускал себе в кулак и один раз в сестру Стюарт. Благо ему хватило здравомыслия затолкать в подсобку именно Марту, которая готова ходить по медблоку с плакатом «Выебите меня, доктор Маккой». Если бы он в красном бреду похоти решил залезть под юбку Кристине, обвинения в домогательстве ему было бы не избежать. Как оказалось позже, в подсобке доктор Маккой был ещё вполне адекватен и старался держать себя в руках. Это он осознал, когда внезапно обнаружил себя на коленях перед Споком с членом старпома в собственном рту. Леонард не помнил, в какой момент у него снесло крышу, зато отлично понимал, что с этого дня чувство стыда будет преследовать его повсюду. Он ненавидел себя за то, что практически скулил на полу каюты вулканца, хватался за брюки и форменку Спока и буквально умолял трахнуть его, не хуже Марты пару часов назад. А потом с жадностью наркомана в ломке заглотил рельефный член почти до самого основания, стоило первому офицеру лишь расстегнуть ширинку. За всё время, пока Леонард самозабвенно насаживал свой рот на член Спока, скуля и надрачивая себе свободной рукой, на лице старпома не дрогнул ни один мускул. На его лице не отразилось ни тени эмоции, даже когда он удерживал Леонарда за волосы, не давая доктору отстраниться. Зато по лицу Кирка было совсем не трудно прочесть всё то, что чувствовал капитан, наблюдая за тем, как корабельный врач теряет достоинство. Джим, конечно же, присутствовал при моральном падении Маккоя в преисподнюю. Он смотрел с ненавистью и брезгливостью. Было еще что-то, но Маккой, откашливающийся от зеленоватой спермы, совершенно не хотелось проводить психологический анализ капитана. — Сука, ты же сам ввёл мне эту дрянь! — зло выцедил Леонард и снова закашлял. Казалось, что вулканская сперма была у него даже в носу. Джим не удостоил его и словом, просто вышел из каюты своего помощника. Или теперь это была их общая каюта? Спок застегнул форменные штаны с таким видом, будто не он только что кончил в рот главы медицинской службы. — Теперь, вы знаете, доктор, каково вулканцу сходить с ума от своих желаний. У вас есть десять минут. Приведите себя в порядок и уходите, — Спок наклонился к виску Леонарда, но в последнее мгновение резко выпрямился и торопливо вышел. Маккой остался совершенно один в чужой каюте. На полу. С привкусом спермы во рту и красноречивым мокрым пятном в районе ширинки. Теперь, когда красный морок спал, Леонард ощущал себя орионской шлюхой. Ему нужно было срочно проблеваться и напиться, в любом порядке.       Хуже насилия может быть только насилие по отношению к тому, кто тебе безоговорочно доверяет. Тот, кто верит и смотрит преданными глазами, воспринимает жестокость, как справедливую кару. Чаще всего любящий человек искренне считает, что он сам виноват, что он сделал что-то не так, что он достоин такого обращения. Он до последнего защищает насильника и тирана. Но даже у самых преданных и верных заканчивается лимит терпения, и они отвечают куда больнее посторонних людей. Применение силы всегда вызывает ответную реакцию. Поэтому Маккой знал, что очень скоро получит по заслугам за свою грубость на грани с жестокостью, за постыдное унижение, за каждый синяк на теле Джима Кирка. Маккой занимался любовью со Споком, потому что нежность и ласка были как наркотик для эмоционально неуравновешенного вулканца. Только так Леонард мог привязать к себе старпома. С Джимом Маккой трахался. Потому что он был единственным, кто мог трахнуть Джеймса Кирка. Многочисленные бабенки капитана всячески ублажали его, давали ему всё, что он просил и даже сверх того. Они холили и лелеяли Кирка, дарили ему страсть и нежность, целовали, ласкали, развлекали его ролевыми играми, а на утро бесследно исчезали. И только Леонард оставался в жизни Джима навсегда, потому что ни разу за восемь лет он не приласкал своего любовника, ни разу не ответил на попытку поцелуя, ни разу не позаботился о том, чтобы Джим кончил под ним. Но Кирк всё равно кончал, даже когда Леонард, вбиваясь в него с остервенением почти без подготовки, шипел на ухо: «О да, ты — знатная блядь, капитан!». Леонард был единственным, кто хватал Джима за волосы, кто не боялся оставлять засосы на шее и синяки на бедрах, кто смачно ругался матом и уходил из каюты сразу после секса. Просто Леонард был особенным, и пока он являлся таковым, он оставался в жизни и постели капитана, как любовник и друг. После сцены в каюте Спока, Маккой ушёл в охренительный запой. Он существовал только в трёх состояниях, перетекающих одно в другое: хмельном угаре, беспокойном сне и диком похмелье. Доктор перестал следить за собой, не ходил на работу и вообще старался не выходить из своей каюты. Официально он находился в карантине по причине неосторожной работы с каким-то малоизученным вирусом. Но каждая живая душа на корабле знала, что глава медицинской службы безбожно пил, всё глубже скатываясь на самое дно. У руля медслужбы практически встала Кристина, и многие были уверены, что дни доктора Маккоя на «Энтерпрайз» сочтены. Очередное пробуждение после гипо далось Леонарду особенно тяжело. Глаза упорно не желали открываться, его долбил страшный сушняк, а в голове звонил похоронный колокол. На периферии сознания Маккой почувствовал новый укол в шею. Похмелье отступило через несколько секунд, обнажая последствия снотворного. Знакомые симптомы доктор встретил стойко и даже не сблевал. Благо тошнить ему было нечем, последний раз он ел, кажется, позавчера, если бренди больше не считается едой. Маккой приложил все силы, чтобы сосредоточиться на происходящем вокруг. Напротив него стоял Спок. Леонард отметил, что у старпома тоже выражение лица, что и три пробуждения назад — холодное и безучастное. Он не видел на лице Спока никакой другой эмоции с того момента, когда очнулся в первый раз в своей каюте. Леонард даже стал забывать, каким на самом деле мог быть Спок: как доверчиво он тянулся за поцелуем, как пошло он приоткрывал рот от простых прикосновений, как удивлённо распахивал глаза в миг оргазма. В этот момент перед Маккоем стоял какой-то чужой Спок: узнаваемый другими членами экипажа, но только не Леонардом. Хотя, наверно, Джим знал всякого Спока. Возможно, даже такого, с каким не был знаком доктор. — Я так понимаю, меня будут жестко иметь. Скорее всего, без смазки. Возможно, даже с извращениями какими-нибудь. Уж не знаю, на что способна фантазия вулканцев, — криво усмехнулся Маккой. — Почему вы сделали такое предположение, доктор? — бровь Спока фирменно взлетела вверх. — Оу, цитируя одного знакомого мне вулканца, это логично. За мою измену тебе и Джиму я имел сомнительное удовольствие наблюдать за вашей розово-слезливой оргией. За то, что я манипулировал тобой, используя неконтролируемое сексуальное желание вулканцев, вы накачали меня неизвестным афродизиаком. Всё это доказывает, что за грубость с Джимом мне придется стать жертвой изнасилования. А ещё тот не двусмысленный намек, что я голый, а ты уже стягиваешь с себя форменку. — Всё верно, доктор, — ровно ответил Спок и продолжил свой неартистичный стриптиз. Сначала Леонарду на ум пришла мысль, что с его стороны было крайне дальновидно попробовать себя в пассиве ещё во времена академии. Еще до их нездоровых отношений с Кирком. Во всяком случае, теперь он знал, чего ему ожидать. Но через пару минут, когда Спок швырнул его на кровать и уткнул лицом в подушку, Маккой понял, что совершенно неважно с кем, когда и какой у него был секс до этого. Потому что унижение и боль, которые испытывал в тот момент Леонард, невозможно было сопоставить хоть с чем-нибудь из его богатого жизненного опыта. Спок просто насаживал его на себя, четко и методично вколачиваясь в тело. Леонард чувствовал стальные пальцы вулканца на бедрах, пояснице, плечах. Чувствовал, как Спок входит в него глубоко и резко, не позволяя отстраниться ни на миг. Для Маккоя этого было много, слишком много всего. В один момент он послал к чертям изначальный настрой не терять лицо до последнего и просто отпустил себя. Он скулил и молил прекратить, взывал к прежним чувствам Спока, но тот остался глух к человеку. Маккой старался сосредоточиться на чем-то отстранённом. Но и это не помогло. Во-первых, невозможно было игнорировать тот факт, что тебя буквально натягивает на себя вулканец, причиняя максимальный дискомфорт. Во-вторых, в голову Маккоя совершенно внезапно ворвалась мысль, что совсем недавно он также удерживал одной рукой Джима за бедро, а второй — оставлял болезненные шлепки на его ягодице. Непрошеные воспоминания добавили к физической боли Леонарда ещё и душевную. Кажется, прошла вечность прежде, чем Спок схватил Маккоя за волосы и с силой потянул назад, заставляя его выгибаться всем телом. Он кончал долго, неприятно пульсируя внутри и практически вгрызаясь в плечо Леонарда. Сам Маккой не чувствовал даже отголоска удовольствия, он просто рухнул, едва Спок перестал удерживать его за волосы. Леонард по наивности решил, что с него хватит и на секунду расслабился, позволив своему телу лежать безвольной массой. Спок неожиданно прижал Леонарда к кровати за шею, и мир сразу потерял краски. Окружающая действительность в одну секунду лишилась звуков, запахов, цветов и провалилась во тьму. Маккой хватал ртом воздух, но его попытки были обречены. Он мог только смутно различить непроницаемое лицо Спока, который холодной хваткой впечатывал его в кровать. Через несколько секунд стальной зажим старпома ослаб, но лишь для того, чтобы не позволить Леонарду задохнуться. — Восемь лет. Восемь лет ты фактически насиловал его, — Маккой краем ускользающего сознания успел заметить, что идеальная прическа Спока растрепалась, а холодные глаза стали безумными. — Он был не против, — прохрипел Леонард. — Ты не спрашивал его, ты просто брал. Целых восемь лет. За год я получил от тебя больше ласки, чем он за восемь лет. Как мне теперь смотреть ему в глаза? — Уверен, ты компенсируешь Джиму эти годы. Спок отпустил шею Леонарда, и тот зашёлся кашлем. Уже на самом выходе из каюты первый офицер обернулся. — Думаю, вы понимаете, доктор, что вам не следует облегчать свою участь медицинскими способами. Это было бы слишком просто для вас. Сегодняшняя наша встреча не последняя, об этом вы тоже должно быть уже догадались. Поэтому я настоятельно вам советую не пить алкоголя или значительно снизить его употребление. До свидания, доктор. Спок исчез за дверью каюты. А Леонард ещё сутки валялся в полубессознательном состоянии: на грани бреда и бодрствования. Его никто не искал. Капитан и старпом были прекрасно осведомлены о состоянии Маккоя, и скорей всего получали извращенное удовольствие от своей мести. Остальные члены экипажа «Энтерпрайз» с уверенностью считали, что глава медслужбы по-прежнему пьёт. Слава алкоголика вышла Леонарду боком. На рабочем месте он появился через шесть смен. С того момента Леонард не пил и не лечил себя. Спок установил правила, и доктор с покорностью согласился их выполнять. Он смутно догадывался, что ему еще семь раз придется лечь под старшего помощника. По разу за каждый год с Джимом. Это логично. Это оправдано. Маккой намеревался выплатить долг полностью, рассчитаться по всем счетам, а потом убраться с этого корабля ко всем чертям. А пока он добросовестно выполнял свои служебные обязанности, стараясь не сильно заморачиваться. Инвентаризация в его случае была самое то. К тому моменту, когда старший помощник застал Леонарда в кафетерии у репликатора, доктор уже отдал половину своего долга. За это время он не выпил ни капли спиртного и даже пытался относительно нормально питаться. Но это не спасало положение. Леонард сам знал, что выглядит ужасно. Он почти не спал, у него болело всё тело, а в голове было пусто, как в вакууме. Ему было больно ходить, невыносимо сидеть, а спокойно полежать он даже не мечтал. За две недели он так и не нашёл позу, в которой не испытывал адские боли. Руки, плечи, ребра, позвоночник, бедра — он чувствовал каждый чертов дюйм своего истерзанного тела. И это была отнюдь не томная боль, как после хорошей тренировки или отличного секса. В его будто вкручивали горячие шурупы, медленно, очень-очень медленно. Впрочем, старпом знал своё дело: Леонарду было больно, но это не смертельно. А значит, Маккой выдержит ещё и ещё. Единственное, что порадовало Леонарда — Спок впервые предупредил его о предстоящем «романтическом вечере». Впервые Маккою не придётся сражаться с последствиями снотворного. Но его планы нагло нарушила Ухура, которой не терпелось засунуть свой симпатичный носик в дела доктора и бывшего бой-френда.