Лежать и просто ждать весну

Вторник. И когда только закончится этот чёртов октябрь? Помнится, в прошлом году приблизительно в это же время на «Грушевой бомбе» сидела просто неимоверная куча людей — подростки ежедневно заполняли свои дневники, строчили фанфики, вели постоянные беседы между участниками разных сообществ… В воспоминаниях Кирилла вновь звучит тот — самый первый, который ему удалось застать — звук от входящего уведомления. Кирилл целыми сутками там сидел, но со временем сайт утерял свою активность. Одуванчиков смотрит в окошко. Тетрадкина замечает это, любопытно покосившись на его выражение лица. За окном идёт дождь. Унылая погода. Точно такое же состояние в душе. Александра Вячеславовна вновь начинает пороть какую-то дребедень — в этот раз она недовольна парнями, курящими за углом школы. Кирилл догадывается, на ком она хочет акцентировать внимание, но он знает, что учительница не будет говорить прямым текстом. Если бы в кабинете не было Феликса с Широкаловым, она, быть может, даже назвала бы их имена. Но Денис в кабинете. И Андреев — тоже. — Ну, это же не по теме, Александра Вячеславовна, что Вы? Расскажите нам лучше про аргументирование сочинений, мы про это меньше знаем, — заступается за себя Широкалов. Кто-то — возможно, он сам, возможно, его друг с веснушками — начинает скрипеть кедами по полу. — Для этого нужно прочитать целиком хотя бы первый том «Войны и мира», а не глазеть в краткое содержание, а потом говорить, что ты всё знаешь, Денис, — отвечает Александра Вячеславовна, и тогда Широкалов вполголоса шепчет либо Феликсу, либо Ульяне, либо сам себе: — Да я и его-то не читал. — А теперь мы разберем ошибки, касательные деепричастных оборотов. Аня, ты можешь выписать из домашней работы верные варианты ответов? Тетрадкина весело шмыгает носом и, схватив свою писанину, прётся к доске. Кирилл с облегчением выдыхает, потому что его наконец-то покинула соседка, пропахшая репчатым луком с примесью свежескошенной травы. Аня пританцовывает у доски, но на самом же деле просто вертится туда-сюда — то на учителя, то на одноклассников, чтобы объяснить им что-то, то на доску, чтобы записать. Кирилл водит непишущим концом ручки по обложке тетради. Ему очень хочется замычать от тоски. Повернувшись ко второму ряду, он ловит взгляд Рубцова. Тот с такой же усталой физиономией пожимает плечами. Когда Анька, как чесночная пушинка, возвращается к парте — еле слышно ступая балетками, словно крадущаяся лиса — Кирилл вновь отворачивается к окну. Дождь никак не заканчивается. Ему больше не хочется уничтожиться. Ему хочется просто раствориться. Моментально покидать локации, как в компьютерных играх. Обладать сверхспособностью, при которой можно было бы моментально оказываться дома. Русский язык вот-вот закончится. Половина ребят пойдут в столовую, другая часть — к кабинету истории, а несколько человек — на улицу. — Курить? — спрашивает Кирилл у Рубцова. — Как внезапно, — морщит лоб Павел, поправляя светло-зелёную бабочку, которая сегодня вполне удачно заменила его цветастые галстуки. — А чего? — Ты отнекиваешься обычно, отговариваешь меня, а тут вдруг сам предложил… Начал что ли тоже? — Ну, я и сам до конца не понял, — старается оправдаться Одуванчиков. В мыслях почему-то сразу же появляется его соседка с серебристыми волосами и вечным желанием потусить. — У меня сегодня нет сигарет. Пойдём на историю? — Рубцов перебрасывает ремень сумки через голову. — Дай пройти, Кирилл! Чего ты путь загораживаешь?! — резкий голос Ульяны Косаревой заставляет Кирилла вздрогнуть, после чего он отходит, пропуская девушку. Рубцов тоже провожает её странным взглядом. — Что с ней? — Наверное, пожарные дни. «Пропусти даму, репоголовый»! — улыбается Одуванчиков. — А с тобой что? — Что со мной? — Какие-то странные шутки у тебя пошли. Ничего не случилось интересного? — Рубцов сверлит взглядом лицо Кирилла, когда парни выходят из кабинета. — Не глазей, запнёшься. Короче, может, всё равно пойдём на улицу? Нам кто-нибудь даст сигарету. — Ага. И снова получишь от Андреева, — тихо отвечает Павел. — Да плевать мне на него, — Кирилл вновь не замечает за собой, когда начинает улыбаться. — Да что с тобой такое? — Чего со мной? — Ты стал каким-то подозрительным типом, — щурясь, делает вывод Павел. — Подозрительным? — Ну да. Эх, чего ни сделаешь ради тебя… Пошли, окей. Увлеченный мыслями, Одуванчиков заходит в раздевалку. Его чуть было не сносит Широкалов, который в это же время собирается из неё выбежать, попутно заворачиваясь, как овощ, в куртку. За ним выскакивает вечно счастливый Феликс — он что-то увидел в телефоне и теперь громко повествует своим звонким бархатистым голосом Широкалову. — …самый прикол, блять, в том, что в этой переписке нет ни слова про телефон, и про нас — тоже. Я же говорил тебе, что он услышал, когда я ему про гашиш крикнул. Он просто ссыкло ёбаное… — Рано радуешься. Хер знает, чего он может задумать. Нас, во всяком случае, меньше. — Именно сейчас — насрать, потому что я просто пересрался, пока ждал этой переписки, меня весь урок трясло, а теперь — всё… Облегчение… Вероника, конечно, дура ещё та, зачем мы вообще за неё впрягаемся? О, Одуванчик. Есть сижка? Господи. Это было слишком внезапно. Кирилл, застряв взглядом где-то в районе воротника Феликса и мельком пару раз взглянув на его веснушчатые щёки, отрицательно мотнул головой. — Рубцов, а у тебя? — Мы сами хотели у вас попро… стрельнуть. Кирилл чуть слышно усмехается, пока пялится в пол и внимательно слушает, как Паша пытается перейти на сленг курильщиков. Потом заставляет себя посмотреть чуть выше. Потом сталкивается взглядом с Феликсом. — У Пипы ведь были, — тихо бросает Андреев, обернувшись к Денису. — Да, мы перед школой забегали вместе. Пойдёмте, чё. Угостим вас по-братски. Жизнь ворам, да? — бубнит Широкалов. * * * Потоки свежего воздуха обрушиваются на хрупкий внутренний мир Одуванчикова. Он вдыхает их в себя постепенно, привыкая. Феликс движется всех живее, попутно повествуя Широкалову, что ему не терпится быстрее закурить и окончательно успокоиться. Пару раз он чуть подпрыгивает, но никто не удивляется. Рубцов движется молча, периодически оглядываясь на школьные окна. Кирилл читает его мысли: Паша не хочет, чтобы кто-либо из учителей узнал, что такой перспективный умник связал свою жизнь с курением. Вероятно, на Рубцова повлиял монолог учительницы русского языка — заставил задуматься, что Александра Вячеславовна изредка следит из окна за курящими учениками. — Пипа, сижки ведь остались?! — кричит Широкалов, подлетая к низкорослому мальчишке. — Естественно, — отвечает тот, машинально залезая в карман своей полурасстёгнутой куртки. — Найдёшь четыре? — интересуется Феликс, подойдя к нему ближе и заглядывая в его пачку. — Вы меня ограбить решили? — Так-то я тоже скидывался. Не борзей, малой, — продолжает уговаривать Широкалов. — Меня ещё Вероника с Юлькой просили оставить для них, — отвечает Пипа. Потом он раздаёт сигареты, в это же время пожимает руки только что подошедшим и до этого момента незнакомым восьмикласснику парням — Рубцову и Одуванчикову. — Одуванчик, ты курить-то научился? — бросает усмешку Феликс, щёлкая зажигалкой. Ну конечно. Нет ни дня без его шуточек. — Отстань от Одуванчика, он тебе домашку списывать больше не даст, — подключается Широкалов, улыбаясь во все зубы. Кирилл переглядывается с Рубцовым и усмехается. Рубцов удивлённо косится то на выражение лица Одуванчикова, то на ухмыляющегося Широкалова, то на Пипу, который снял шапку и принялся отряхивать помпон от пепла. — Лёсик, ты когда уже вырастешь, а? — Смахивай в другую сторону просто, — пищит Пипа. — Я не виноват, по какой-то ебучей причине всё в твою сторону прилетает, — кидает усмешку Феликс, — кстати, я тебе сейчас перешлю кое-что. Касается субботы. — И Кисляка? — Так точно, — улыбаясь, Андреев затягивается. — А чего ты весёлый какой? — Я тебе перекину сейчас, ты прочитаешь и поймёшь. О, Новодранова. Сейчас нам долгий разговор предстоит… Подошедшие к парням восьмиклассницы с интересом косятся на Пашу и Кирилла. Одуванчиков и представить себе не мог, что когда-нибудь ему предстоит вот так просто пойти за угол школы и стоять — выкуривать сигарету, которую вручит ему сам Андреев. — Какой ещё разговор? Чего ты опять выёбываешься? — А, то есть уже забыла, как мы твою задницу прикрыли? — Точнее, как Феликс прикрыл твою задницу, да-да, — начинает уточнять Широкалов, откинув бычок в сторону. Пипа вновь нагнулся и закрыл руками помпон. — Всё летит в твою сторону, Лёсик. Ты сегодня как чёрная дыра, — отвлекаясь, смеётся Андреев. — Как нечисть, — сказанув басом, по-тюленьи гогочет Широкалов. — Да вы достали! — пищит маленький Пипа, недовольно уставившись на парней. — Ну-ка, Андреев, скажи мне, что я опять не так сделала?! Опять началось, да? Опять во всём Вероника виновата? А то, что я, пока бежала за помощью, ногу подвернула — это всё херня, правда? Ты же даже не прибежал ко мне потом, остался со своей Алёной! — Чего ты гонишь, ты обосралась просто и со страху дёрнула домой! Я видел, в какую сторону ты убежала! — Да откуда тебе знать, зачем я туда побежала?! Ты думаешь, я — ссыкло? За свой базар ответишь? Юль, пошли отсюда. Всегда во всём виновата Вероника! Придурок. Пипа, одолжи нам по сижке… Вторая девочка — со светлыми волосами, выбивающимися из-под шапки — послушно качает головой и напоследок чуть слышно говорит Пипе: — На следующей поболтаем. А Пипа ей кивает, протягивая две сигареты. — Новодранова припухла пиздец… — шепчет Феликс, отпустив взгляд и пиная попавшийся под кеды бычок. Наверное, эта фраза была адресована Широкалову, потому что Андреев говорит относительно тихо и серьёзно. — Не по-братски себя ведёт, зуб даю, — отвечает тот, провожая взглядом двух удаляющихся подружек. — Феликс… — вдруг начинает говорить Пипа, уставившись на Андреева. — Ась? — По поводу Кисляка точно пронесло? — Паникёра включил, — улыбается Феликс, переглядываясь с Широкаловым и попутно залезая длинными пальцами в карман куртки, — я сейчас покажу тебе переписку, если хочешь. По сути, всё нормально. Сейчас найду… Одуванчиков внимательно следит за реакцией Андреева на те или иные беседы с его друзьями. Он с лёгкостью собрал себе новую компанию — учитывая, что перевёлся в их школу буквально месяц назад. Приятели доверяют ему свои переживания, свои мысли… Они просят у него совета — но почему они это делают? Феликс постоянно ведёт себя как болван… Мозг Кирилла начинает вскипать — он никак не может понять, почему подростки продолжают к нему тянуться. Кирилл думает об этом и даже не замечает, что курит уже давно потухший бычок. Рубцов дергает его за рукав куртки и говорит еле слышно: — Пошли, я замёрз. — Да, да, сейчас, — отвечает Одуванчиков, выбрасывая бычок. — Вот, я нашёл, только нужно начало найти… — продолжает Феликс. Одуванчиков хочет дослушать, но Паша начинает трястись от холода. По этой причине Кирилл нагибается, слишком быстро развязав шнурок, чтобы никто не заметил, и делая вид, что только что увидел это. Кирилл думает о том, что он вполне сейчас мог спалиться, если Рубцов всё это время наблюдал за ним… — Сука! Ну ёбаный стыд! — громко взвывает Феликс, потом швыряет телефон в сырые листья и кусает кулак левой руки. — Чего там? — удивляется раскрывший рот Широкалов, наблюдая за взбешённым другом. Андреев ещё пуще бесится — он со всей дури впечатывается в кирпичную стену школы тем же самым кулаком, потом отпрыгивает — трясёт рукой, стонет, потому что не смог стерпеть внезапную волну боли, как маленький мальчишка. — Блять, ты объясни! — взволнованно мычит Денис. — Мирославская! Вот зачем она влезла?! — орёт Феликс. Потом вновь кусает кулак — слизывает с костяшек кровь. Его трясёт. Одуванчиков начинает замечать, как Феликс то на какой-то миг становится серьёзным, то о чём-то задумывается, усмехается, вновь шепчет «блять» и хватается рукой за голову. То вновь ненавистным взглядом смотрит на крыльцо школы, озираясь по сторонам. Потом — снова улыбается, словно усмехаясь от собственной безнадёжности. — Блять, брат, объясни, тебе Кисляк написал?! — К сожалению, не мне, — успокоившись на миг, отвечает Феликс. А потом вновь начинается. Какие-то сумасшедшие смешки, нервные телодвижения, потом… Одуванчиков вдруг замечает тот самый мобильник — уже покрытый слоем грязно-жёлтой листвы. Он неспеша подходит, берет телефон в руки, хочет вернуть его Андрееву. В это время бешеный Феликс смотрит на свои грязные кеды и нервно грызёт ногти. На его губах кровь — от ссадины с руки. Кирилл молча приближается к однокласснику — тот никак не реагирует, даже не замечает, словно у него пелена перед глазами. Опомнившись, Феликс пытается едва ли благодарно кивнуть. — Мерси, а теперь… идите на урок, — Андреев произносит это и Кириллу, и Паше. — Может, чем-то… — еле слышно мямлит Кирилл. — Одуванчик, иди, пожалуйста, отсюда! — срывается Феликс. Потом обращает внимание на свой мокрый телефон — пытается вытереть его об куртку, а потом — разблокировать. Вновь что-то находит, читает, потом рычит и швыряет его о стену школы. Кирилл всё ещё наблюдает за ним. Феликс опять огрызается: — Одуванчик, забирай своего друга и пиздуйте нахуй! Рубцов холодным и негодующим взглядом в последний раз смотрит в сторону парней, потом разворачивается и уходит вместе с Одуванчиковым. — Я же говорил, зря мы курить пошли, — раздражённо цедит Павел. Одуванчиков вновь оборачивается — он слышит, как Широкалов кричит Андрееву: «не будь бабой, куда побрёл?!»… Но Дениса он не видит. Они уже слишком завернули к крыльцу школы. Теперь Кирилл тоже ощущает, что он замёрз. Рубцов продолжает стучать зубами. — Бесит меня этот наш новый одноклассник. — И меня, — тихо отвечает Кирилл, — видимо, у него что-то случилось. — Это не повод орать на людей. Оскорблять их. Они стоят в раздевалке. Кирилл скребёт ботинками пол и закусывает губу. Мирославская. Каким чёртом там замешена его одноклассница? Поднимаясь к кабинету, Одуванчиков вздрагивает от прострелившего его мутные мысли звонка. В этот момент мимо них по лестнице проходит Ян — он движется гораздо быстрее парней, Рубцов решает его пропустить. Следом тем же самым ходом проскальзывает Широкалов. Ян, заметив одноклассника, оборачивается и негромко спрашивает: — Феликс ничего не говорил по поводу листа с оценками из нашей школы? — Я-то откуда знаю? Завтра у него спросишь. — Он же сегодня был в школе, я видел, — продолжает Ян. — Завтра он придёт, и спросишь. Ульянку спроси, она ведь с вами училась, — предлагает Широкалов. Потом он вдруг оживляется и вновь говорит: — кстати, хочешь, я у неё спрошу… И уже тогда Одуванчиков с Рубцовым обгоняют парней. Кирилл пару раз оборачивается, пытаясь дослушать, но Рубцов спрашивает у него что-то по поводу истории, по этой причине Одуванчиков плюёт и ускоряет шаг. Возле кабинета их ловит восторженная Валентина Михайловна. — Кирилл, Паша… Аню Тетрадкину отправляют на всероссийский конкурс по литературе. Мне нужна ваша помощь. Пойдёмте, я сейчас всё объясню… Пойдёмте в мой кабинет… — Чего? Зачем? Брр, — совсем-совсем тихо произносит Павел, но они оба уже прутся вслед за учителем. Проходя мимо лестницы, Кирилл опять встречается с Широкаловым, который выглядит более мрачным, чем обычно. Одуванчиков вновь начинает думать о том, что могло произойти у Феликса. Он вспоминает его речь про Мирославскую, когда навстречу им проходит её подружка. — Линда, добрый день, — начинает Валентина Михайловна, — ты слышала про всероссийский конкурс по литературе? — Да, поздравляю Аню, — тёплым голосом отвечает одноклассница, — но я не могу помочь, потому что мне нужно повторять доклад по истории, извините. — Ладно, ничего страшного, — говорит учительница. — Блин, ну вот почему мы не могли ответить так же? — вновь шёпотом возмущается Рубцов. Одуванчиков пожимает плечами, зная, что Павел на него сейчас не смотрит. В кабинете биологии чуть холоднее, чем в других кабинетах и коридоре. Кирилл чувствует свежие запахи оконных цветов — фиалок, бегонии… — Мне нужно, чтобы вы написали рецензию от одноклассников. — Какую рецензию? — переспрашивает Рубцов, прочёсывая пальцами рыжую шевелюру. — Теплые пожелания, краткий рассказ про Аню от лица её друзей. — Чего? — Одуванчиков давится от удивления. — Вы же вместе сидите за партой, общаетесь. Я заметила, что вы дружите… * * * Валентина Михайловна обещает, что предупредит учительницу истории об их отсутствии в начале урока, затем она уходит. Рубцов вбивает в поисковик фразу: «как написать хвалебные речи от одноклассников». Кирилл смеётся — гугл выдаёт полную чепуху. Они принимают решение, что справятся сами, и начинают сочинять что-то вроде добрых пожеланий: «Мы считаем, что Аня Тетрадкина — не только способная и лучшая ученица класса, но ещё и надёжный товарищ, правая рука, поддержка. Аня ни раз помогала нам с домашней работой, объясняла темы, даже предлагала ученикам оставаться с ней после уроков, чтобы индивидуально заниматься, некоторых мальчиков даже приглашала к себе домой на частные занятия за особую плату…» — Дурак, ты чего такое пишешь? — удивляется Одуванчиков, следя за каракулями Рубцова. Паша просто откидывает ручку и начинает хохотать. — Не паникуй, мне смс пришла от Никольского, помощи просит. Они самостоятельную там пишут. Очень хорошо, что Валентина Михайловна нас отмазала. — Тогда ладно, — улыбается Кирилл, — допиши, что от неё очень насыщенно воняет знаниями и репчатым луком. Парни возвращаются на историю только под конец самостоятельной. Одуванчик выдыхает с облегчением — их даже не просят отсесть на последнюю парту, чтобы тоже её написать. У доски стоит толстый Влад Каширин — он с выражением читает доклад. — Влад, достаточно, можешь не продолжать, не успеем всех ребят спросить. Садись, четыре. — Но почему, Светлана Витальевна? — Потому что тем, кто читает по листу, я ставлю четвёрки. Я же предупреждала об этом, — строго, но сдержанно говорит остроносая историчка, всматриваясь в крупную физиономию Каширина через толстые круглые очки с чёрной оправой. — Ну ладно, — пожимает плечами Влад, почёсывая через футболку область возле пупка. — Так, следующим у меня записан Андреев, прошу… — начинает Светлана Витальевна, но потом смотрит на последние парты и, не заметив Феликса, обращается к Широкалову, — Денис, передай своему другу, что такими темпами я скоро навещу Валентину Михайловну. Если в двадцать третьей школе ему позволяли подобное отношение к учёбе, то это не значит, что наше учебное заведение одобрит такое. — Хорошо, Светлана Витальевна, — тихим басом отвечает Широкалов, потупив взгляд. Одуванчикова удивляет, что Денис не начал пререкаться с учительницей. Кирилла это даже настораживает — неужели случилось что-то, что могло подвергнуть обычное поведение Широкалова изменениям? Кирилл находит взглядом Алёну Мирославскую, которая в эту же секунду тоже смотрит в сторону Дениса. Как и, впрочем, половина класса. Кирилл всё равно ничего не может понять, потому что взгляд Алёны не похож на остальные. Он тоже слегка взволнованный. Одуванчиков вдыхает свежесть, притянутую улицей из окна. Проветривают после урока, потому что обществознание будут проводить в этом же кабинете. Широкалов испаряется. Кирилл очень хочет пойти за ним, проследить. Ему не терпится узнать, куда умчался Феликс. На какой-то момент Одуванчиков приподнимается со стула, чтобы окликнуть Рубцова, который сейчас разговаривал с Кулаковым, обсуждая предыдущую контрольную работу — перед звонком раздали тетради. Кирилл хочет предложить Рубцову снова пойти покурить, но не решается. Одуванчиков вновь садится и утыкается носом в парту, скрестив руки под головой. Он вспоминает, как же забавно Андреев ругается. Он прокручивает в голове совершенно ненужные ему воспоминания. Слизывает оставшуюся на костяшках пальцев кровь, улыбается, растворяясь в полной безнадёжности, закусывает губу, опять впечатывается рукой в стену, улица, Широкалов, грязные листья, телефон, осень, проклятый дождь, надоедливая Тетрадкина, улица… На следующем уроке Феликс тоже не появляется. Тетрадкина тихонько подкрадывается сзади, когда ученики собирают вещи и поспешно выходят из кабинета. — Кирилл… Спасибо тебе, я прочитала… — Что прочитала? — удивляется Одуванчиков, обо всём позабыв. — Ну, рецензию от одноклассников. Мне сказали, что ты постарался. Я даже не ожидала, спасибо, — тонким голоском пропевает Аня, закручивая выбившуюся прядь волос на палец. — А, дак это — Рубцов. Я почти не причастен. — Да? — разочарованно мямлит девушка. Кирилл бросает быстрый взгляд в сторону Павла, который следит за ними всё это время. Рубцов медленно кривится в улыбке, замечая взгляд Тетрадкиной. Потом вновь смотрит на Одуванчикова и показывает ему кулак. Кирилл выходит из кабинета, дожидаясь друга. Тот ещё минуты три пытается избавиться от внимания Тетрадкиной, которая буквально осыпает его благодарностями. Одуванчиков смотрит по сторонам — глазеет по подоконникам, на которых так уютно расположились сейчас ребята из класса на год младше. Видимо, сегодня у них тоже есть история или обществознание. — Вот приставучка-то, — тихо мычит Павел, — докапывалась сейчас, чем именно ты помог мне в написании рецензии. — Понимаешь, ты ведь её лучше переносишь, чем я. По этой причине извиняй, — отвечает Одуванчиков, зацепившись взглядом за вновь появившегося на горизонте Широкалова, — слушай, у нас ведь только экономика осталась? — Да, последний урок. Идём быстрее, за нами опять следит Тетрадкина. Кирилл оборачивается, поймав взгляд луковой царевны, а потом вновь смотрит перед собой — в сторону Широкалова, который сейчас завис со своими приятелями у расписания. — Пойдём, глянем, чего там. На завтра уже повесили, мне кажется… — Да, точно. Кирилл ускоряет шаг, потому что видит, что подружки Широкалова собираются уходить. Свет солнечных лучей озаряет коридор, приветливо выглянув из окошка. Он скользит по куртке унылого тюленя, который что-то сосредоточенно объясняет девчонкам. Кирилл пытается подойти ближе, а потом кликает Рубцова, чтобы тот подошёл к окну. — Смотри, погода замечательная, — тихо говорит Одуванчиков. Не имеет понятия, что ещё можно сказать, чтобы задержаться здесь вместе с другом. — Ну да, — Рубцов поправляет ремень от сумки на плече. — Я говорю, он где-то здесь, — доносится до ушей фарфорового мальчика. Он поворачивается к Широкалову и изо всех сил пытается подслушать. Павел глазеет на расписание, находит указательным пальцем следующий день и, радуясь, говорит: — Завтра на один урок меньше. Кайф. — Почему он не мог домой пойти? — говорит одна из девчонок, и следом Широкалов вновь продолжает: — Потому что у него сеструха сегодня дома, она спалит и родителям чего ляпнет, она же стервозина. Я говорю, что ему некуда пойти. Я бы, блин, знал. Можно по туалетам пошарить. Но я не думаю, что он в туалете будет сидеть, пока перемена. — Может, он мобильник хотя бы врубил? — Мне бы смс пришла, зуб даю. Он специально гасится. — Я бомжа ему кинула, может, он перезвОнит… «ПерезвонИИИт», — проносится в голове у Одуванчикова, когда он кривится от давящей на его уши совершенной безграмотности. — Пошли на экономику, — закончив довольствоваться расписанием, коротко бросает Рубцов. Одуванчиков теряется, потому что Широкалов со своими друзьями так и не двигаются с места. — Ну, наверное, да. — Чего — да? Пошли, говорю. Одуванчиков снова что-то мямлит, но его уводит от ответа внезапно появившийся перед Рубцовым Никольский. — Паш, ты же на отлично последнюю работу по обществознанию написал? — С минусом, — поправляет его Рубцов. — Можешь показать? Пошли до кабинета экономики? — Ты идёшь? — спрашивает Рубцов у Одуванчикова. — Ага, — вернувшись в реальность, отвечает неудовлетворённый Кирилл. Шум школьной толпы теперь начинает давить ему на уши. Кирилл — трус. Боится палиться. Боится остаться и дослушать. Денис со своими друзьями остался возле расписания. Солнечные лучи всё так же бьют в окна. Никольский. Высокий темноволосый мальчишка с огромным творческим потенциалом и постоянными запарами по поводу неудовлетворительных оценок. Он периодически дёргает то Пашку, то Одуванчикова — помочь, списать, дорешать. Возле двери в кабинет экономики Никольский услужливо пропускает Рубцова вперёд, а затем заходит сам, оставляя Одуванчикова мимолётно коситься на свою квадратную задницу. — Одуванчиков! Куда нужно относить рецензии? — перед Кириллом внезапно вспыхивает физиономия вечно раздражённой Ульяны. — В кабинет биологии, а что? — Меня тоже заставили написать, твою дали в пример… Я, короче, не знаю, куда их нести. Отнесёшь? Когда Кирилл слышит внезапно раздающийся звонок и громкое топанье пятиклассников у соседнего кабинета, он остаётся один с рецензиями от одноклассников в руках. * * * Кабинет биологии. В него можно зайти двумя путями — напрямую или через подсобку. Кирилл заходит в подсобку — неспеша, пытаясь прислушаться. Он осторожен, ему не хочется создать лишнее неудобство. — Валентина Михайловна… — произносит Кирилл, и ему сразу же становится противно от своего неприятного голоса. В ответ — тишина. — Валентина Михайловна… Вы тут? — чуть громче произносит парень. До него доносится едва слышный шум. Он замечает, что из подсобки открыта дверь в класс. Возможно, учительница сидит в кабинете. Возможно, она его не расслышала. Он хочет заглянуть в класс, но ему кажется, что будет неловко, если кто-нибудь заметит его. Шарится здесь, а урок уже начался… Кирилл смотрит на себя в зеркало — никогда не замечал, что здесь есть зеркало. Он задумывается, поправляя упавшую на глаза чёлку. Его напрягает мёртвый взгляд светло-голубых, практически прозрачных глаз. Он вновь смотрит себе в глаза и пытается передать взглядом всю серьёзность — в ответ получает лишь эмоцию несостоявшегося подростка, который корчит из себя неизвестно что и тайно болен эгоцентризмом. Вновь слышит какой-то шорох. — Валентина Михайловна, вы здесь? И ничего. Возможно, она проверяет работы учеников. Или что-то просматривает за ноутбуком. Или занята. Или Кирилл опять спросил слишком тихо. — Валентина Михайловна, я принёс рецензии! — Кирилл произносит это ярче обычного, а потом кривится, потому что его всё бесит — бесит он сам и его противный голос. — Одуванчик, ты ещё громче скажи, — тихо произносит кто-то из шкафа.