Sins

Кровь. Красивым фонтаном заливает грудь, прямо как тот самый, что был в школе, в небольшом дворе посреди раскидистых деревьев, выращенных специально для тени от полуденного солнца. Дыхание спёрто, с трудом вбирает в себя воздух, тут же выхаркивая внутренности. Пули пробили почти все органы, вряд ли можно найти хоть один целый. Гной на кулаках в том месте, где лезвия выдвигаются, вместе с кровью стекает на траву. Кровавыми буквами устилают головы землю. Росомаха. Его фирменный почерк. Подпись, не использованная так давно. Счёт дням давно потерян, но кажется, что прошло несколько лет. Разве он умеет привязываться? Лёжа на земле с гниющей впадиной вместо груди, он наконец-то понимает, что умеет. Даже больше, чем нужно. Лаура не кричит. Несколько раз всхлипывает тихо, утирает нос окровавленной ладошкой. Но в душе, в душе она визжит. Поначалу это просто бессловесный внутренний крик, который поднимается все выше и выше; крик, от которого начинает саднить в горле и на языке появляется привкус металла, будто бы она облизывает собственные когти. Логан заходится кашлем, и на губах снова пузырится кровь. Умирая сотни раз, он знал, что сердце будет биться потом. Он не боялся умереть, он боялся бессмысленно жить. Но почему сейчас ему страшно? Не за себя, покалеченного, старого мужика, которого избила судьба. За детей, за Лауру. Страшно, если бы он не знал, что бандитов больше нет. Вмиг не стало его друга, с которым он провёл столько лет. Вмиг всё разрушилось. По его лицу пробегает тень горькой улыбки. Ему не жаль. Если бы его спросили: прожил бы он снова эти муки, или же что-то попытался изменить, без сомнений, он бы ничего не менял. Перед глазами всё плывет, маленькое бледное с каплями крови лицо Лауры блекнет в его глазах. Что он сделал за столько лет? Исчислить кровь умерших по его вине невозможно. Да и зачем? Что он сделал за свою долгую жизнь? Кто-то скажет, что ничего такого. Ничего, что не делал бы кто-либо другой. Логан вздыхает полной грудью, хотя это неправда, ведь часть груди у него отсутствует напрочь. Булькающий звук где-то в районе сердца, хрип изо рта и тяжкие воспоминания. Он был воином, солдатом. Убийцей. Зверем без дома и памяти. Другом. Учителем. Любимым. Отцом. Никто не узнает, что он сделал. Он спас несколько детей, но не для того, чтобы его помнили, почитали, возносили. А потому что так правильно. Что он сделал за свою жизнь? Он сделал достаточно. Лаура держит его руку, крепко, насколько может. Ей не хватает этого, и она обнимает Логана. Футболка, и без того затёртая, вся в крови и грязи, намокает от алого её отца. Лаура чувствует горячую кровь на подбородке, когда наклоняет голову; на щеке, когда прижимается к груди мужчины. Она не отпускает его руку. Она не отпускает его, не перестает сжимать маленькими ручками его грузное тело. До тех пор, пока ладонь Логана не слабеет и не падает на землю. Она зовёт его несколько раз, пока понимание произошедшего не бьёт её по животу. Она будто бы слышит хруст и звон где-то внутри: это разбивается её сердце. Она плачет. Плачет, будто бы впервые в жизни. Воет и не отпускает. Оружие не способно плакать, не способно любить. И она не оружие, потому что плачет по-настоящему. Не оружие, потому что любит. Не оружие, потому что чувствует. Не оружие. Она Лаура. Она дочь Логана. Его плоть, взращенная в неволе. Она плачет о потере. Она оплакивает отца, которого у неё никогда не было, оплакивает свои мечты об отце, о таком отце, каким он мог бы стать. Что будет дальше — она не знает. Крест в виде буквы икс будет одиноко стоять посреди леса, пока не разбухнет от дождя и не развалится. От Логана останется только лишь адамантиевый скелет? Его вера, то, что он делал; то, о чём она читала в комиксах, пусть и неправда, горькая, обидная. Удастся ли ей когда-нибудь забыть человека, который был ей всем всего несколько дней? Который стал ей семьёй. Последнее дело, которое ему поручили, он выполнил. В долине больше нет бандитов.