Белая бабочка (White butterfly)

Аю проснулся от того, что Наоэ стащил с него одеяла, и, открыв глаза, обнаружил, что перед ним уже стоит поднос с чашкой горячего пряного крепкого бульона и лежащими на оловянных тарелках рисовыми шариками. Причём всем было известно, что Баба приберегала эти тарелки только для гостей. Фудзимия попытался сесть, но всё тело у него болело. А вот Наги казался весьма довольным собой. – Ну, как себя чувствует с утра наш маленький таю? – спросил он, с трудом сдерживая приступы смеха. – Или его надо звать наш маленький А-а-я-а! – Наоэ довольно точно передразнил манеру Кроуфорда произносить аино имя. Багровея от стыда, Ая потянулся за чашкой. Ему не приходило в голову, что хозяин, вероятно, совсем не сдерживал себя, а стены в доме были тонкими, да и со временем они оба утратили всё чувство приличия, бывшее у них вначале. Скатав футон, Наги подложил его вместо подушки под аину спину, потому что совершенно очевидно, что самостоятельно сидеть прямо он не в состоянии. Потягивая жирный бульон, Фудзимия кидал весьма голодные взгляды на рисовые шарики, но сил поднять их у него не было. – Фудзи-сама обнаружил в кладовой у Баба несколько апельсинов, можешь взять один. Если хватит сил вылезти из постели, чтобы заполучить его. Ая уставился на него. Наоэ ведь прекрасно знал, что каждое движение даётся ему с трудом. – Ты находишь это смешным, да? – спросил Фудзимия, уткнувшись в чашку. – Очень, – согласился Наги, взяв себе один из рисовых шариков. – Я нахожу это безумно смешным, тебе стоило взглянуть, как ты отделал хозяину спину, – и он рассмеялся про себя. – Думаю, хозяину это понравилось, но ещё чуть-чуть и Сэну бы забрали , чтобы выпороть. – А не тебя? – спросил Ая. – Нет, – ласково сказал Наоэ, – я – твои лилейно-белые руки, Кэн – твоя сильная спина, а Сэна – твой мальчик для битья. Мы ведь не хотим испортить такую красивую кожу, как у тебя, не так ли? А сейчас, – он полез в складки своего оби и положил на аин футон маленький инкрустированный флакон, – вот то, что нам сейчас нужно, – Наги улыбнулся. – Мне смазать тебя, или сам? Фудзимия стал пунцовым до самых корней волос. Наги хищно поглядывал на него, открывая флакон. – Доверься мне, Ая, – сказал он со злой улыбкой, – я должен очистить тебя и убедиться, что хозяин не порвал тебя своим натиском. – Не надо, – выдавил из себя Фудзимия. Наоэ забрался на футон. – Однажды мы уже это делали, – заявил он, толкая Аю обратно на свёрнутый футон. – Потом Кен-Кен отнесёт тебя в купальню, мы ведь не хотим повредить тебе. Хозяин дал ясно понять, что ты снова будешь развлекать его этой ночью, поэтому тебе следует подготовиться. А пока можешь поспать, наш милый Ая но Бара. – И даже вновь укрыв аины ноги одеялом, Наги всё никак не мог унять смех. Кроуфорд устроился у очага в главном зале за переносным столиком и просматривал бумаги. Он не хотел тревожить Фудзимию, потому что прошлой ночью потрудился над ним как следует, и сейчас чувствовал себя слегка виноватым. Онмёдзи вовсе не хотел заездить своего наложника - хотя единожды попробовав Аю, он уже не мог противиться голоду, который подавлял столько месяцев - но потому что хотел некоторым образом наказать своего нового наложника – заставить его точно понять, чего он так упорно добивался. Мальчишка оказался сладким как мёд. Вспомнив об этом, Кроуфорд сделал глоток чая и скривился, чай был холодным и кислым. – Баба, – обратился он к старухе, которая сидела у очага и чинила кимоно одной из служанок, – можно ещё чая? Старуха бросила взгляд на висящий над огнём котелок с горячей водой. Ей явно не нравилось появление онмёдзи в собственных владениях. Обычная служанка сейчас же выронила бы то, чем занималась, и бросилась угождать хозяину, но это была совсем не обычная служанка, это была Баба, и она его пугала, хотя Кроуфорд изо всех сил старался не дать ей это понять. – Почему бы вам не позвать вашего Аю но Бара? – ответила старуха. Теперь онмёдзи понял, почему Баба злилась на него. Он наклонился и вылил остатки холодного чая в помойное ведро, а затем прямо в чашке заварил свежей горячей водой сушёную мяту. – Тебе не нравится, как я ответил на брошенный им вызов, – спокойно сказал он. – Он всего лишь мальчишка, – заявила она, перекусывая нить с отвратительным треском. – Я не повредил ему, – ответил Кроуфорд, – он сам на это напросился. Полагаю, теперь он станет больше доверять мне, и я наконец-то смогу использовать его в своих интригах, как с самого начала и собирался. – Значит вы не находите его красивым? – спросила Баба, послюнив нитку, чтобы продеть её в ушко костяной иглы. – С чего ты это решила? – спокойно ответил онмёдзи. – Он прекрасен, пока не открывает рта, но он слишком упивается своими страданиями. – Он молод, – сказала она, прокалывая иглой ткань, – а весь его мир рухнул. В это время на лестнице позади Кроуфорда раздались шаги - это спускалась Рукия, одетая в одно из коротких кимоно Наоэ. Несмотря на холод руки и ноги у неё оставались открытыми, и она выглядела очень молодой и очень свежей. Её глаза казались совсем огромными из-за косметики, благодаря которой они походили на тёмные сердцевинки анютиных глазок по весне. Онмёдзи почувствовал знакомый укол неуместной похоти, которую он ощущал всегда, когда смотрел на жену. Рукия была красива, но она никогда не была той принцессой, руки которой он просил в прошлом. Когда-то она восседала так, как сейчас сидел Ая, с распущенными волосами и в водопаде надушенных шелков. Она улыбнулась ему из-под веера из слоновой кости, и он дал согласие на брак, тем самым связав себя с непостоянным, а зачастую и жестоким домом Фудзи. – Госпожа, – сказала Баба, поглядывая на неё поверх шитья, – если хотите чаю, то есть горячая вода. – Она сказала это нарочно, потому что хотела, чтобы Кроуфорд знал, насколько она его не уважает. Рукия отмахнулась от предложения и уселась напротив мужа, скрестив ноги как Будда, так что стало видно тёмно-синее фундоси. До того, как они поженились, Рукия казалась идеальной принцессой – она никогда не заговаривала не в свой черёд, и он не вполне понимал то, что же она вообще делала для императора как негоциатор. Ведь большинство из них были представительными мужчинами, искусными в военном деле и шпионаже, а она, казалось, была просто глупой девчонкой. Теперь онмёдзи признал её как равную, как слугу императора, которую следует бояться и уважать как за её клинок, так и за ум. Но иногда он вспоминал ту нежность, что испытывал к той глупой девчонке, на которой женился, и думал о сдерживаемом желании к той женщине, в которую она превратилась. Фудзи Сьюуске пугал, он был каллиграфом императрицы, а его постоянный любовник был её излюбленным палачом, но не потому, что он был жесток, а потому, что он был исполнительным и основательным человеком. Фудзи Сьюуске был самым злым и жестоким среди тех добрейших людей, которых когда-либо знавал Кроуфорд. Репутация дома Фудзи строилась на тех ужасах, что были связаны с мужчинами этой семьи, но онмёдзи знал, что это не так. Именно женщины дали этому дому силу. Сейчас, в это самое время, она была Фудзи до мозга костей, а никак не Кроуфорд. Рукия могла служить интересам своего мужа, но те несколько раз, когда она так поступала, она делала это для себя, своего Дома или своего императора. – Отец послал мне весть через одного из моих слуг, – напрямик сказала Рукия, и онмёдзи понял, зачем она искала его. Она была отпрыском семьи Фудзи и ещё слишком молодой, чтобы даже заговаривать с отцом. – Он вскоре прибудет. К несчастью, я не знаю когда. Фарфарелло может защитить мою честь, вы ему не интересны, но моего брата и вашего маленького питомца нужно убрать из дома, иначе он может что-нибудь предпринять. – Что ты предлагаешь? – он знал, что может доверять её советам, много раз они заключали союз против её отца. – Вы открыто интересовались Такатори в связи с ситуацией вокруг Фудзимия, а Тайра – весьма незначительно, учитывая их предложение о гостеприимстве. Вы доверяете ваши дела Сьюуске, и знаете, что он не интересуется Аей, он хочет только нарисовать его портрет в окружении двух милых мальчиков Сано, что принесёт ему известность при дворе. – А если я не хочу им вот так с кем-то делиться? – спросил Кроуфорд. Рукия рассмеялась. – Иногда чего-то простого, вроде разливания чая, бывает достаточно. Их красота поразит императора, и тогда он защитит вашего прекрасного мальчика от моего отца, даже если сам никогда не сможет прикоснуться к нему. Ему нравится быть окружённым красотой. Если подобная красота окажется в беде вопреки воле императора, то это вызовет его гнев. Мой брат искусный художник, а эта троица поистине прекрасна. Ая будет смотреться словно роза между двумя такими красивыми тёмноволосыми мальчиками, это даст вам повод отослать Сьюуске и сделать его недоступным для моего отца. – Он всё ещё сердит на тебя? – спросил онмёдзи, потягивая чай. Он так делал, чтобы контролировать свои мысли, его это успокаивало и упрощало обдумывание интриг. – Он уверен, что я бесплодна, – спокойно ответила Рукия, но улыбка её была озорной и сладострастной. – Сейчас лучшее время за весь месяц, чтобы я зачала. Сегодня ночью я приду к вам. Полагаю, что ваш Ая сможет отдохнуть. Определённо, он был слишком шумным прошлой ночью. Фудзи смотрел на куклу на столе. Кукла смотрела на него. Он быстро сообразил, что это невозможно – чтобы кукла пялилась на человека. Сьюске нахмурился на неё, широко открыл глаза и постарался изо всех сил, чтобы получился убийственный взгляд. Кукла уставилась в ответ. Тэзука рассмеялся, он посматривал на любовника, растянувшись на татами. – Если она тебя беспокоит, разверни её, это просто кукла. – Она мне не нравится, – твёрдо сказал Фудзи. – Мицу, она злая, защити меня. – И надулся, оттопырив нижнюю губу. – Это просто кукла, Сьюске. Смотри, – он перекатился на колени и двинулся по татами, чтобы взять её. Лицо куклы под жёсткими чёрными волосами было странно искажённым, но когда он её поднял, то с многослойных и сложных кукольных одежд свалился оби. Кунимицу отложил куклу и заглянул под маленький алтарь, на котором она раньше восседала, чтобы подобрать оби. Фудзи ухватил куклу и начал быстро раздевать её, швыряя кукольные платья через плечо. – Сьюске, – укорил его Тэзука, – это, вероятно, фамильная ценность Фудзимия. – Она уродлива, и смотрит зло. Я думал, что сегодня вечером мы сможем занять библиотеку, и, возможно, немного поспать без этих «о-о-о, о-о-о, а-а-хх, А-а-а-я-а-а». Кунимицу улыбнулся. Лёгкой мимолётной улыбкой, всего лишь уголком рта, словно ему хотелось рассмеяться, но в то же время у него было слишком большое чувство собственного достоинства, или он был совершенно уверен, что у него будут неприятности из-за этой улыбки. Хотя Фудзи хорошо различал его мимику. – Я устал, Мицу, это продолжалось всю ночь, а потом эта, – он размахивал куклой, – пялилась на меня с тех пор, как солнце взошло. Её надо убрать. – С куклы спало последнее кимоно, а вместо него, обнаружился кусок пергамента, обвязанный вокруг её живота. – Что это? – Сьюске отложил в сторону фарфоровую куклу, всё тело которой было густо покрыто выгравированными строчками кандзи, и развернул бумагу. – Это карта, – сказал Тэзука, заглядывая ему через плечо. – Судя по всему, этого дома. – Не может быть, – ответил Фудзи, откидываясь назад к Кунимицу, ближе к теплу его тела. – Смотри, – он указал на фрагмент карты, – здесь ведь не коридор. Это генкан, верно? Единственный коридор из генкана – это коридор с верёвками, который ведёт в главный зал, а вовсе не этот, а вот этот кусок, – он указал рукой на рисунок, – вовсе не здесь, позади комнаты с очагом нет никакого внутреннего дворика. – У этого дома есть секреты, – с улыбкой сказал Тэзука, – может быть нам следует спросить Аю. Сьюске зарычал, взгляд его погрустнел, он был не в духе после того, как ему пришлось бодрствовать всю ночь. – Или мы могли бы просто пойти и посмотреть сами. – Или, – Кунимицу прошептал конец фразы на ухо Фудзи. Фудзи улыбнулся. – Он должно быть сейчас спит, – его улыбка была слегка жестокой, – а Рукия сказала, что едет отец. Нам следует воспользоваться тем преимуществом, что у нас есть. – Он снова улёгся на татами и подставил лицо поцелуям Тэзуки. Потом нахмурился и оттолкнул любовника. – Не здесь, – сказал он, подавая руку Кунимицу – эта проклятая кукла смотрит на меня. – Тэзука опять слабо улыбнулся ему уголком рта, такой улыбкой, которую никто другой и не принял бы за улыбку. – Она выглядит зловеще, – Кунимицу снова поднял куклу и открыл ящик в одном из столов, – и мне непонятно, почему она покрыта татуировкой.