Белая бабочка (White butterfly)

Для обратной дороги в Гифу Тайцу-кун предоставила Ае и его спутникам большую карету и отряд вооружённых охранников, но от этого путешествие через леса не становилось менее рискованным. Зимой дороги были покрыты ямами и выбоинами, это замедляло продвижение как раз настолько, чтобы разбойники, которые круглый год обитали в лесах, могли напасть на их караван в надежде на выкуп и богатую добычу. Фудзи Сьюске уставился в окошко их собственной маленькой и низкой кареты и размышлял о том, сколько времени потребуется, чтобы вернуться во владения Фудзимия, и сможет ли возвращение излечить навалившуюся на него ужасную усталость. Он надеялся, что долгое купание, хорошая пища и руки его Бучо успокоят его. Напротив, вместе со своим уснувшим слугой Наоэ, свернувшимся клубком у него на коленях, сидел Ая но Бара. Сейчас, когда они побывали в Доме Сна, Фудзи видел в мальчике обещанную красоту, хотя лицо у Фудзимии было хмурым, а настроение дурным. Ая приобрёл спокойную холодность, подобную безмятежной красоте пруда, неподвижность которого нарушалась только иногда, когда он облизывал бледно-розовые губы кончиком розового языка или моргал ресницами, тёмно-рыжими на фоне бледной как мрамор кожи. Он казался не столько существом из плоти и крови, сколько прекрасным произведением искусства, из числа тех, что в присутствии императора иногда открывают для обозрения. Он был весь в себе и делал только те движения, которые были необходимы – облизывал губы или моргал, но пальцы, запутавшиеся в мягких каштановых волосах Наги, выдавали его. Наоэ завернулся в наброшенную на аины плечи белую волчью шкуру. Только Фудзимия было позволено носить мех белого волка, и Ая взял одну шкуру из Дома Сна. Слева от Фудзимии, зажатый между твёрдой деревянной стенкой экипажа и своим господином, сидел ещё один слуга, Кэн. Он был единственным, кто не изменился за это время, но ведь Кэн и не посещал Дом Сна. Он сидел, стараясь выглядеть благопристойно, вертя в руках головоломку, которую дала ему Тайцу-кун, чтобы занять время в пути. По каким-то причинам, которые она держала при себе, Тайцу-кун была очень ласкова с Кэном и по мелочам злоупотребляла своим положением главы семьи Тайра, когда дарила ему сладости и игрушки и постоянно тянулась к нему, чтобы потрепать за щёки. Он был единственным человеком, к которому она так относилась, даже среди членов своей собственной семьи. Сано Изуми не хотел, чтобы Ая уезжал. Он даже умолял Тайцу-кун, чтобы гости остались ещё на месяц, ещё на неделю, ещё на день, но Ая был непреклонен. Сьюске видел, что мальчишка повсюду следует за Фудзимией подобно щенку, которого Ая оставил дома, невзирая на то, что родители Сано открыто говорили о необходимости устроить для него новый брак. В ночь перед отъездом Фудзи обнаружил Аю, стоящим на балконе четвёртого этажа. Он не заметил присутствия Фудзи, и тот уселся за дверью, чтобы набросать недавно приобретённую Фудзимией странно застывшую осанку и то, как лунный свет, обрисовывал его подобную позолоченному серебру шею, поднимавшуюся как лебедь из чёрного кимоно. Прекрасным было и суровое выражение его лица. Ая был прекрасен той же красотой, что и обакэ, или актёры театра Но, он казался нереальным. Всё это не волновало Сано Изуми. Он появился из ночной тьмы позади Аи, распахнув дверь со всей страстью юности и безответной любви, пусть даже и неосознанной. Ая, к его чести, не обратил на Изуми внимания. Сано бросился к нему, переполненный избытком сил, как и подобает шестнадцатилетнему юному избалованному и красивому принцу, которому все всегда потакали, возможно, раньше даже Ая уступал ему. Но теперь Фудзимия был из камня и льда. – Ты не можешь уехать, – капризно сказал Изуми, наклонив голову и прижав к телу сжатые кулаки, – ты принадлежишь нам, мы почти семья. Ая не шевельнулся и не издал ни звука в ответ. – Ты не можешь вернуться к нему, мы защитим тебя. Тогда Фудзимия повернулся, чтобы взглянуть на него, и его волосы скользнули, обнажая идеальную кожу в клиновидном вырезе рубашки насыщенного тёмно-синего цвета. Выражение его лица было совершенно спокойным. – Я возвращаюсь, – произнёс Ая и вернулся к созерцанию садов вокруг Гифу. – Даже здесь мы слышим рассказы о том, что он заставляет тебя делать. Ты – один из принцев империи, ты потомок богов, а он одевает тебя как женщину и заставляет развлекать тех самых людей, которые предали тебя. Фудзимия не обернулся, чтобы ответить ему. – Он ничего не может заставить меня делать. – Он не позволяет тебе покидать дом, он держит тебя взаперти как какую-то безделушку, которую полируют и достают показать своим императорским дружкам. У него нет имени, он не знает верности господину, он породнился с домом Фудзи благодаря браку, по причинам, о которых никто не знает, он встречается со своей женой, но для каких-то целей держит тебя. – Хн, – фыркнул Ая, показав, что он, по крайней мере, услышал. – Он императорский пёс, и он пользуется тобой как объедками, которые швырнул ему со своего стола хозяин. – Блестящие глаза Сано сверкали словно озарённые тёплым светом лампы. – А как ты бы пользовался мной? – Я бы берёг и ценил тебя. – Я не безделушка, чтобы переходить от владельца к владельцу, – спокойно сказал Ая. – Я Фудзимия, и обладаю отцовской силой так же, как и его мечом. Теперь я знаю, что это такое, и мне не нравится быть обложенным войлоком и запертым в какой-нибудь тёмной комнате, дожидающимся, пока ты решишь мной воспользоваться. – Сано издал протестующий возглас. – Впрочем, всё это спорно, – продолжал Ая. – Одобряешь ты или нет то, что я связан договором с Кроуфордом, он, как и все псы, ревнив к своей собственности. Если бы он узнал об этой беседе, то покарал бы тебя без угрызений совести за то, что ты домогаешься не принадлежащего тебе, несмотря на то, что я разъяснил мою позицию. – Ты не всегда был таким твёрдым, Ран, – сказал Изуми. – Ая, – поправил тот. – Нет, но тогда я был всего лишь дитя. Карета с грохотом остановилась, вырвав Сьюске из своих мыслей. Аина рука вцепилась в волосы Наги, и огромные синие глаза мальчишки открылись. – Разбойники? – спросил Кэн. – Вероятно, – ответил Фудзимия. Он закатил глаза и усадил Наоэ вплотную к стенке кареты. – Полагаю, мы должны помочь. – Но... – запротестовал Фудзи. – Я Фудзимия, – без обиняков сказал Ая, – это земли Фудзимия. Нас много, но кто знает сколько их. Проще самим защититься в гуще сражения, чем предоставить нашим людям оборонять карету. По лицу Наги медленно скользнула улыбка, и он вытащил из башмака маленький острый нож. – Я не беззащитен, Фудзи-сама, как и вы. Так зачем полагаться на других, чтобы они сражались за нас, когда мы более опытны? Сьюске не нашёл, что на это ответить, и поэтому вытащил меч. Кроуфорд не ожидал, что Аю доставит к нему Фарфарелло, и что весь отряд, включая разбойника, которого эрифуру приберёг на будущее, будет покрыт кровью. На лице Фудзимии, вдоль линии челюсти, было тёмное пятно крови, размазанное там, где он пытался стереть его. Его серые хакама были покрыты не то брызгами крови, словно рана, не то россыпью цветов. Баба поднялась, разглядывая Наоэ, который был таким же странно неподвижным, как и Ая, и нахмурилась. – В купальню, – отрезала она, – все вы. Я прослежу, чтобы туда набрали воды, а вы можете посидеть здесь, пока я принесу вам чая. И вы мне в точности расскажете, что случилось. Фудзимия сел одним плавным текучим движением. Если бы онмёдзи уже не подозревал, что мальчик изменился, одно это простое, текучее движение убедило бы его в этом. Кэн хлопотал вокруг Аи, укутывая ему плечи совершенно белым мехом, а затем нахмурился, сообразив, что не может сделать то же самое для Фудзи-сама. – Мой Бучо вернулся? – немного грустно сказал Сьюске. – Ещё нет, – сказала Баба, вытаскивая из стоящих в углу комнаты ящиков одежду. Кроме того, она достала ещё горшочек мази на случай, если кто-то ранен или оцарапался, хотя этого было незаметно. – Да, Кроуфорд, – она взглянула туда, где стоял онмёдзи – на дверь, ведущую в прихожую с фонарями, – мне позаботиться о разбойнике, которого эрифуру, кажется, приберёг для полуночного перекуса? Или у вас на него другие виды? – Я уверен, в доме есть что-то вроде тюрьмы, – ответил Кроуфорд, радуясь, что тон голоса не выдал его замешательства. – Да, – сказал Фудзимия, – можно поместить его туда. Комната для погребальных церемоний, левая дверь, на ней замок. – При этих словах Баба открыла другой ящик и вытащила ключ. – За дверью будет коридор, в конце коридора – камеры. Можно посадить его туда. – Аин тон был холодным, даже ледяным, и голос, казалось, тоже изменился. Теперь он был ещё глубже и богаче, чем помнил онмёдзи. Один из стражников встал и, забрав ключ у Баба, вышел, чтобы отвести разбойника в камеру. Ключ был бронзовый с красной кистью, и Кроуфорд предположил, что, возможно, в доме были ещё ключи и другие потайные двери. Он подозревал, что эту новость Ая сообщил им только потому, что требовалось где-то держать пленника. Баба открыла горшочек с мазью, запах был густой и травяной, и протянула её Фарфарелло. – Думаю, она нужна всем вам, – потом, зачерпнув пригоршню желеобразной мази, Баба стёрла пятно с аиного лица. Фудзимия не шелохнулся, но Наги вытянул руки, показывая, что на них кровь. Баба нахмурилась, когда Фарфарелло густо намазал руки Наоэ мазью, а затем быстро стёр её, очищая кожу. – Ты выглядишь сильнее, – она хмурилась, – но чего это стоило? Наги хищно улыбнулся ей, но ничего не сказал. Баба не стала слушать протесты Фудзи и затолкала его в ванну вместе с остальными. Со всеми, кроме Фарфарелло, которому Рукия отправила ведро холодной воды во двор. Она нахмурилась и закрыла дверь, когда Наоэ первым залез в воду. Обнажённым он казался гибким и ещё более опасным, но до посещения Дома Сна Наги выглядел как куколка, которую надо беречь и ласкать. Теперь его по-прежнему хрупкая красота казалась опасной. Ая держался холодно и отстранённо, а вот Кэн, напротив, просто скользнул в воду, взял мыло и, встав между Фудзимией и Наги, с улыбкой спросил: – Ну, кто первый? – А знаете, – сказал Фарфарелло, снова укладываясь на свой футон, когда Кудо налил ему в чашку саке, – что юный Кен-кен девственник? – Он поднял чашку и одним глотком осушил её. – Мне говорил Фудзи-сама. Я так понял, Ая просил Кэна составить компанию Фудзи, и он предложил Сьюске свою девственность, если тот заинтересуется. Но вы, конечно, знаете, Фудзи всё равно что женат, – Эрифуру усмехнулся, на его бледных губах стали заметны все трещины и шрамы, – он сказал «нет». Вы и сами знаете, что у Аи-сама для слуг есть только одного правило. – В самом деле? – спросил Шульдих. Все они были предупреждены насчёт Фудзимии, поэтому Шульдих полагал, что то же самое правило распространяется и на его слуг, оба из которых были, по его мнению, восхитительны, и девственность такого как Кэн казалась настоящим призом. – О, да, – продолжил эрифуру, взяв со стола кусок рыбы и игнорируя палочки, съел его, помогая себе пальцами, – Ая-сама настаивает только на том, чего они желают, им позволено принимать обдуманное решение. – Ну, это то, что Наоэ делал всегда, – со смехом сказал Кудо. – Ты думаешь, если бы Кроуфорд не был таким собственником, тогда мы могли бы рассчитывать на Аю-сама? Шульдих рассмеялся. – Я годами был его секретарём, с возрастом он становится всё большим собственником. Я не стал бы даже смотреть на Аю но Бара, а то он зубами вырвет тебе горло. Смотри на Наоэ и Кен-кена, по крайней мере, тогда ты проживёшь достаточно долго, чтобы успеть похвастаться. – Кен-кен – маленький персик, – согласился Фарфарелло, – свежий персик, ещё не сорванный с ветки, а эти икры… Неужели вам не хочется просто вонзиться в них зубами? – Бьюсь об заклад, я обойду тебя, – со смехом сказал Кудо. – А я побьюсь об заклад против вас двоих, что когда он упадёт на футон, то будет выкрикивать моё имя, – рассмеялся в ответ Шульдих. – Хочешь оставить свои деньги там же, где и язык? – спросил эрифуру, подливая себе ещё саке. – Серебряный дракон, что я буду первым. – Поддерживаю, – сказал Кудо, потянувшись за своим кошельком. – А ты, Шульдих? – Поддерживаю, и с удовольствием заберу ваши деньги. – Фарфарелло положил монету как раз после Шульдиха. – Попросим Баба приглядеть за ставкой? Остальные лишь рассмеялись. Прим. переводчика - хочу немного сказать о символике белого волчьего меха. За японскую культуру не поручусь, но в традиционных представлениях народов Европы (а автор у нас как-никак воспитан именно в европейской традиции) волк часто связывается с нижним миром, то есть миром мёртвых и всего того, что существовало изначально, до того, как первородный хаос был упорядочен. А белый волк из-за своей редкости считался "царём над волками". Цитата: "В настоящее время японские волки считаются вымершими. В противовес «плохому волку» европейских мифов и сказок, волк в Японии считался «мягким чудовищем» (екиджу). В волчьих легендах (окури-оками) волк наделялся положительными качествами и представлялся как защитник и помощник бедных и уязвимых, предупреждал людей о грядущей природной катастрофе. Волк для японцев был не только животным, но ещё обладал трансцендентальными способностями, являясь воплощением лесного духа, который был хорошо настроен к людям. Однако если в ответ люди не оказывали ему уважение, он тоже мог быть злым". Источник см.: http://www.shiba-inu.spb.ru/shiba_volk4.html.