Белая бабочка (White butterfly)

Ая сидел на открытой веранде императорского дворца, поджав под себя ноги, на тонкой джутовой циновке, чтобы не испортить хакама из роскошной ткани. Широкие полы его кимоно были аккуратно расстелены по полу. Стараниями Наоэ аины волосы были собраны в высокий хвост, который ниспадал на шею, подчёркивая татуировку. Кроуфорд стоял позади, одетый, как и остальные придворные, собравшиеся в этот час в маленьком внутреннем дворике, в тёмные одежды. В тёмном были также несколько слуг и два других онмёдзи. Земля была влажной от мелкого весеннего дождя, а в воздухе ощущался пронзительный холодок, словно бы в это утро снова вернулась зима. В центре двора на маленькой джутовой циновке, почти такой же, на какой сидел Фудзимия, в полном парадном облачении стояла одна из светочей Гиона, Омэми. На ней было по меньшей мере десять кимоно, настолько тонкой работы, что они казались сотканными из воздуха, причём каждое было расшито прекрасными узорами нежных весенних тонов. Подведённые глаза закрывала повязка из шёлка цвета бледного персика. Её узкое лицо обрамляла причёска совершенной овальной формы из искусно уложенных и навощённых волос, украшенных двенадцатью кандзаси из чистого золота, с которых свисали ленты, цветы и бусы, подчёркивавшие белизну её лица. Маленький рот был накрашен кармином, а зубы начернены, дабы сберечь их здоровье и красоту, глаза же скрывала прозрачная ткань, но Ая не сомневался, что и они прекрасны. – Объяви двору своё имя, – потребовал Кучики столь бесстрастным голосом, словно для него это было докучной необходимостью. – Я Омэми, одна из светочей Гиона, – ответила она, высоко подняв голову. – Ты предстала перед судом по обвинению в найме убийцы, который проник в Защищённый дворец и дерзнул ступить в покои императрицы, да царствует она вечно. Императрица восседала рядом со своим супругом, и оба они, одетые в церемониальные одежды, казались просто куклами из старого поместья Фудзимия – вырезанные из дерева головки с бесстрастным выражением на лицах, венчавшие драгоценные многослойные одежды. Здесь собралась вся придворная знать, но женщин было только двое - императрица и Омэми. – Я наняла убийцу, – сказала Омэми ясным грудным голосом, – и не стыжусь этого, но я не злоумышляла против императрицы, да царствует она вечно. Моей целью была потаскуха одного из онмёдзи, что называет себя Ая но Бара, – издевательски произнесла женщина. – А причина – убийство моего данна, Такатори Масафуми. В ответ не раздалось ни смешка, ни удивлённого возгласа, и Фудзимия понял, что слухи уже распространились по всему дворцу. Неподалёку стоял Тэзука, одетый простую чёрную одежду и белый катагину, на каждом плече которого красовалась мона императрицы. В руке он держал длинный меч – символ своей должности. – Не имеет значения цель, важно то, что ты наняла убийцу, и этот убийца ступил в покои императрицы. Так что твоя роль ясна. Двое слуг выступили вперёд и быстро сняли с Омэми одежду, оставив ей только белое шёлковое косодэ. И когда дорогие многослойные одежды были сняты, оказалось, что её крошечные ножки босы. – По закону всё, что у тебя есть, всё, что дал тебе твой данна, и всё, что давали тебе в качестве платы, отныне переходит в собственность императрицы, которая распорядится этим по собственному усмотрению. Есть ли тебе что сказать? Омэми подняла руку и сама вынула из волос кандзаси, а затем осторожно передала их тем самым двум слугам, которые уже приняли её кимоно и перебросили через плечо, так что теперь нарядная тяжёлая ткань окутывала их. – Я прошу лишь о том, чтобы Ая но Бара сам нанёс удар, который соединит меня с моим данна, – при этом на её красивом лице появилась слабая, но жестокая улыбка. На бесстрастном лице императрицы на краткий миг промелькнуло злое выражение, но она тут же взяла себя в руки. Вероятно, она рассчитывала, что это лишит Аю присутствия духа, но он только оглянулся на хозяина, который согласно кивнул. Затем Ая поднялся, развязал оби и стряхнул с плеч многочисленные тёмные кимоно, которые соскользнули на пол. Кэн бросился вперёд, чтобы подобрать их. – Могу сказать, – отчётливо произнёс Фудзимия, – что я не принимал участия в убийстве вашего данна, но он был убит от моего имени. Так что, если вы не возражаете, Омэми-таю, то я приму меч, который нанесёт вам последний удар, – сказав это, он тоже разделся, чтобы не испачкать кровью свой дорогой наряд, и остался только в нижней рубашке и хакама. – Тебе доводилось делать это раньше? – задал вопрос Тэзука, протягивая ему меч рукоятью вперёд. Это был цуруги, танто и вакидзаси Кунимицу по-прежнему оставались у него за поясом, скреплённые белыми мягкими шнурами сагэо. На секунду Ая задумался, каково это будет, если ему свяжут запястья таким шнуром, но прогнал эти мысли и сосредоточился. – Да, мой отец, – Фудзимия запнулся, и его рука сжалась на оплетённой кожей рукояти клинка, – считал, что неправильно приговаривать человека к смерти, если у тебя не хватает духа самому взяться за меч. Тэзука пожал плечами и спокойно добавил: – Хорошее правило, следуй ему, – и взял протянутый кем-то из слуг лист бумаги, – если считаешь, что готов, Ая но Бара. – И Фудзимия подумал, что этот человек когда-то лежал рядом с ним, когда он умирал в маленьком Лунном святилище в отцовском поместье. Именно он встал между ним и его хозяином, чтобы дать Ае время исцелиться. Одного его присутствия было достаточно, чтобы справиться с вечно улыбающимся Фудзи. И именно этот человек был Императорским палачом и заплечных дел мастером. А ещё он был величайшим фехтовальщиком из всех известных Фудзимии. С лёгким щелчком меч скользнул в ножнах, а затем Ая одним плавным движением обнажил его, позволяя телу привыкнуть к весу и балансу клинка. Затем сделал глубокий вдох, развернулся на полупальцах и взмахнул мечом. Тэзука подхватил голову Омэми. На её мёртвом лице застыла улыбка, она улыбалась даже тогда, когда шею рассекал меч. Клинок с такой лёгкостью прошёл сквозь плоть, словно разрубал циновку, обёрнутую вокруг деревянного столба, поставленного для отработки ударов. Сначала не было даже крови, и Кунимицу, приложив к ране лист бумаги, с поклоном подал голову своему императору. Фудзимия вынул из-за пояса хакама платок, который носил на случай, если понадобиться промокнуть губы после чаепития, и вытер лезвие. Это был хороший меч, содержащийся в безупречном состоянии и прекрасно сбалансированный, затем вложил его в ножны и вернул Тэзуке. Позади него тело Омэми начало оседать на землю, всё произошло так стремительно, поэтому казалось, будто оно только сейчас осознало, что мертво. Ая не стал оборачиваться, женщина сама подписала себе смертный приговор, всё, что он сделал – это держал меч. Кунимицу принял меч и слегка склонил голову, отдавая должное аиному мастерству владения мечом, но в его взгляде была скрытая грусть, а глубоко внутри пряталась самая тень страха. Фудзимия кивнул в ответ и вернулся на своё место у ног своего хозяина. Он по-прежнему был в нагадзюбане, хотя воздух утра ранней весны был по-зимнему холоден, и Кроуфорд положил руку ему на голову в жесте, который можно было считать не столько успокаивающим, сколько одобрительным. Хотя Тэзука не удивился, если бы онмёдзи был зол из-за случившегося. Слуги унесли тело. – Хорошая работа, Ая но Бара, – сказала императрица, наклонившись вперёд. Голос её был низким и грубым, а лицо бесстрастно как фарфоровая маска. – Подобное мастерство заслуживает награды, не так ли, негоциатор Кроуфорд? – это был ядовитый намёк, Кунимицу знал, что императрица ничего не делала без причины. – Всё, чем владела Омэми теперь моё, ведь я пострадала от её злоумышлений, поэтому я могу распоряжаться её имуществом по своему усмотрению. Поэтому я отдаю всё тебе, таю, пусть оно теперь подчёркивает твою красоту. В знак глубокого почтения Ая низко склонил голову: – Благодарю вас за щедрость, хэйка. – В то же время из-за его спины раздался голос Кроуфорда: – Но малое из того, чем пользовалась Омэми, было её собственностью. А ещё я пытался отучить его носить одежды, которые приняты у таю. Императрица приподняла бровь. Её брови были с большим искусством нарисованы на лбу, выше, чем это было положено природой. – Ты отвергаешь мой дар, негоциатор? – спросила она. – Разумеется, нет, хэйка, – ответил онмёдзи, – но было бы упущением с моей стороны не обратить ваше внимание на тот факт, что дар вполне может оказаться не столь щедр, как вы полагаете, и возможно, эти одежды больше подошли бы вашим фрейлинам. Разве ваша Ая-химэ, которой я не вижу среди собравшихся, не сестра моему Ае но Бара? – Глаза императрицы потемнели, взгляд ожесточился. – Разве они не будут отражать её красоту столь же полно, сколь красоту её брата? – А разве юной принцессе из моей свиты стоит одеваться как шлюха? – вопросом на вопрос ответила императрица. – Как бы мы не рядили их в шелка и золото, но разве от этого не перестанут таю отличаться от уличных шлюх лишь ценой? На аином лице не дрогнул ни один мускул. – Есть множество различий между таю и уличными шлюхами, жена, – заметил император, – и они не исчерпываются тем, сколько им платят. Хотя далеко не всё, что они получают за время, проведённое с тем, кто этого желает, остаётся им. Большая часть денег отходит к очая. Негоциатор Кроуфорд говорит правду. Малая доля того, чем владела Омэми, принадлежала лично ей, и это как раз то, что дарил ей Такатори. Так что, вероятно, действительно будет лучше отдать её меха и драгоценности Ае-химэ, ведь она замужем за Такатори. – Ая вздрогнул, его глаза сузились, но выражение лица по-прежнему оставалось бесстрастным. – Возможно, будет лучше просто продать вещи Омэми и передать деньги в нашу собственную казну. Раз уж вы не желаете носить одежды шлюхи, тогда мы сможем купить то, что действительно порадует вас. – А если меня порадует зрелище Аи но Бара, одетого в наряды, которые носила Омэми? – Ваше величество, – поднимаясь на ноги, сказал Фудзимия, – если вас это порадует, я надену рубище и посыплю голову пеплом, только бы вы улыбались. Я обычный таю, наложник, предназначенный для удовольствия своего данна, подарок от одного высокопоставленного господина другому, – его голос был холоден как лёд, – но если вам будет приятно, чтобы я носил её одежды, то дайте их мне сейчас и ради вас я надену их. Тэзука отметил, как тщательно были подобраны слова. Ая сказал, что наденет одежду Омэми, но не обещал носить её. – Прилично ли это, – вдруг раздался голос одного из онмёдзи, маленькой хрупкой женщины в чёрном кимоно и чёрной же шёлковой вуали, прикрывающей волосы, заплетённые в две косы, обрамляющие лицо, – вести такие речи, когда кровь Омэми ещё не впиталась в землю? – Ханадзима-онмёдзи, – произнёс император, – вновь мы пристыжены вашей мудростью. Высказывание колдуньи было намеренно расплывчатым, а выражение лица ласковым, несмотря на её чёрные одежды, которые, как было известно Кунимицу, были столь прекрасны, что не уступали ни одному из нарядов Омэми. Все они были покрыты изысканной вышивкой, но выполненной чёрными нитями по чёрному. Единственной косметикой, что признавала онмёдзи, был чёрный лак, который покрывал её ногти, лицо же оставалось ненакрашенным как у крестьянки. Императрице не понравилось заявление Ханадзимы, и её накрашенные губы сжались. – Это большая честь стать голосом разума для хэйка и его императрицы, – деликатно произнесла она. Онмёдзи были верны императору, но у императрицы были собственные негоциаторы. Возможно, она забыла, что и Кроуфорд был онмёдзи, так как чаще он выступал в роли переговорщика. – Я признаю, что Ая но Бара смотрелся бы ослепительно в настоящих одеждах таю, но иногда прекрасные безделушки теряют свой блеск, если их слишком долго держать на виду. Так что, наверное, следует приберегать их очарование до тех пор, когда мы будем по настоящему нуждаться в созерцании прекрасного. Ведь увидев на улице множество таю, мы не станем уделять им внимание, хотя все они прекрасны, образованы и изумительно одеты, поэтому надлежит выставлять напоказ такую красоту только тогда, когда этому время и место. Поза Ханадзима-онмёдзи была безупречна, руки в кружевных перчатках чинно сложены, но лицо было немного задумчивым: – Разве у него нет собственных нарядов? – Есть, – согласился Кроуфорд, – хотя они остались в поместье Фудзимия в ожидании нашего туда возвращения. Ему больше к лицу тёмно-красные и фиолетовые цвета зимы, чем розовые и зелёные оттенки весны. – Видите, хэйка, – обратилась к императрице Ханадзима, – Кроуфорд не отвергает вашу щедрость, более того, он полагает, что на Аю но Бара она будет потрачена впустую, тогда как у его сестры волосы темнее и нежнее цвет лица, поэтому и в нарядах этих она будет краше. Мы ведь не мужчины, ваше величество, нам не достаёт мужского взгляда на чужую красоту, иногда нам стоит спрашивать их мнение, даже если оно противоречит нашему, – Тэзука подумал, что Ханадзима Саки очень опасна. – Согласна, – ответила императрица, – присоединяйтесь к нам за ужином, негоциатор Кроуфорд. Пусть ваш Ая но Бара будет одет в собственный наряд или в то, что вам удастся одолжить за такой короткий срок. Чудесно будет находиться в окружении такой красоты и утончённого обхождения, которые наповал сражают мужчин при моём дворе, – она походила на кошку, добравшуюся до сливок. – Я всегда окружена дамами, даже забываю иногда, каково это – слышать мужской голос. – Как пожелаете, – склонив голову, ответил Кроуфорд, но Кунимицу заметил, с какой силой сжались кулаки онмёдзи.