Посиделки с вином в восточных кварталах Синдзюку

Допустим, жили-были два совершенно обычных парня. Представим, что звали их Томо и Йошиатсу. Вполне вероятно, что дело было в Токио. Как раз цвели магнолии. Белое на синем фоне, дневные звёзды, застрявшие в проводах. Если идти по улице в такое время, то только задрав голову вверх. Ну как такую красоту и не разглядывать?! Разве если только бок о бок с тобой отвлекающий субъект шагает. - Хочу мороженого, - сказал Йошиатсу, всматриваясь в белые-белые и на вид вкусные-превкусные цветы. - Хочу тебя, - улыбнулся Томо, хитро прищурившись куда-то вниз и вправо, туда, где маячило запрокинутое в небо любопытное лицо. - Со взбитыми сливками, - задумчиво произнёс Йоши. - Можно и со сливками, - смиренно согласился Томо. Грех не согласиться, когда тебе такое предлагают, даже если предложение высказано по ошибке и адресовано не тебе, а сладкому лакомству. А для Томо нет ничего слаще Йошиатсу: от путаной-перепутанной чёрной макушки и до мизинцев на ногах. Никаких сливок не надо. Но и с ними можно вполне. Для разнообразия. Они были ровесниками, встречались семь лет, ещё со старшей школы, познакомились в больнице, где когда-то лежала сестра Томо. Разболтались, подружились, ну и пошло-поехало. Йошиатсу всегда говорил, что это Томо его развратил. Томо уверял, что Йоши был роковым соблазнителем. На деле произошло нечто среднее, но спорить об этом было так забавно. Столько времени вместе. Томо знал Йошиатсу вдоль и поперёк. А тот изучил его, как свои пять пальцев. И если в одном конце города смеялся Томо, то в другом смешинка ни с того ни с сего попадала в рот Йошиатсу. Люди вокруг удивлялись, крутили у виска, считали идиотом. А парнишке было всё равно, он не мог не веселиться, радость любимого щекотала его изнутри и рвалась в небо. Когда они покупали вещи, рука у каждого без уговора тянулась к одному цвету, фасону, или рисунок был похож. Выбирая диски в музыкальных магазинах, они порой проворачивали такой фокус: стояли по разные стороны от прилавка или стойки, Йоши с загадочным выражением лица вытаскивал случайный диск, читал название и прятал за спиной, а Томо потешно морщил нос, кривился, высовывал язык, будто эти магические пассы помогут ему угадать. Но всегда безошибочно попадал в точку - шёпотом, едва слышно намурлыкивал трек с выбранного альбома. А ещё он всегда чувствовал, когда у Йошиатсу болело сердце. Когда был рядом, догадывался заранее, за минуту лез за лекарствами. Когда не был - ощущал, как паническую атаку. Трясся, голова кружилась. Темнота заполняла лёгкие, разбухала так, как холодная жирная губка, ужас перекрывал доступ кислороду, он хрипел, сипел, с округлившимися глазами хватался за горло. И если случайные свидетели пытались оказать ему первую помощь, злился, махал руками и только шипел: - Телефон, мне нужен телефон! Йоши плохо! "На себя посмотри", - можно было сказать ему. Бледный, полуобморочный, а волнуется за кого-то другого. Связь у парней была потрясающая. Сильнее, чем у близнецов. Допустим, это произошло задолго до магнолий и сливок. Предположим, на один из Дней Рождения Томо. Йошиатсу всегда был странным. И что он подарит, угадать было сложно. Мог книгу рецептов из букинистического, медведя ростом с Томо, игрушечный пистолет, мрачную красивую песню про суицид, пакет конфет, классный кусок сырого мяса, татуировку, причём на себе, пирсинг, причём на Томо. А мог и себя в корсете и с кляпом, болтающимся на шее. Такой чудак. В этот раз в руках у него была маленькая картонная коробочка, абсолютно простая, коричневая, без прикрас. Прикинув размер, Томо с внутренним сожалением решил про себя, что корсет туда явно не поместится, так что там точно что-то другое спрятано. И всё же благодарно принял подарок. А Йошиатсу сиял, как серебряная монетка, видимо, сам собой был ужасно доволен. - Что это? - изумился Томо, раскрыв коробочку, легко уместившуюся у него на ладони. Там на дне лежал чёрный бархатный брелок в виде сердечка, пухлый, округлый, с тонким металлическим креплением. Такой можно носить на сумке или прикрепить к ключам. Выглядел он как сотни тысяч других, продающихся в супермаркетах. Не сказать, что Томо был разочарован, но некоторое удивление испытывал. Слишком уж безыскусной была эта вещица для фантазии его парня с вечным прибабахом. - Ты чего, Томо, со зрением проблемы? - обеспокоенно проворчал Йоши. - Надо тебе очки сделать. В выходные сходим в оптику, проверишься. Брелок это. - Сердечко... Как-то по-девчачьи, что ли... Не то, что я жалуюсь, не пойми неправильно, ты же знаешь, мне от тебя и комок грязи - счастье... - Это была глиняная статуэтка Богини Ночи! Я сам вылепил! - надулся Йошиатсу. - Ладно-ладно. Я же поставил её на полку в спальне. Каждый день любуюсь, когда просыпаюсь. Лицо у неё такое... Бодрит не хуже будильника... - А иди ты знаешь куда? - А схожу! С удовольствием, не сомневайся. Но попозже, ночью. Повешу твоё чёрное сердце на ключи от нашей квартиры. Томо вынул подарок из коробочки, погладил пальцами, сжал и вдруг услышал из брелка голос Йошиатсу: "Спасибо тебе, что ты каждый день рядом со мной". Перевёл ошарашенный взгляд на Йоши, тот медленно покрывался малиновыми пятнами. Нажал снова, реплика повторилась, и пятна заиграли новыми оттенками. - Так что это? - усмехнулся Томо. - Там можно было записать сообщение, - тихо произнёс больше похожий на узкую банку с помидорами черри, чем на мальчика, Йошиатсу. - Понимаешь, оно не стирается. Я хотел записать другое, прикольное. Но как-то само собой вырвалось. А оно, как я уже говорил, не стирается. - Йоши... Это самый чудесный подарок на свете, - прошептал Томо тихо-тихо, понизив голос, потянул на себя и глубоко поцеловал, так, как только он один умел - до белых дневных пульсирующих звёзд на обратной стороне век. Губы сминались мягче, чем бархат, коленки подгибались, и время текло сквозь их тела, то замедляясь в минуты ласк, то ускоряясь в бешеном ритме подвижных бёдер, а иногда оно останавливалось - когда оргазм превращал глаза Йоши в застывшие чёрные озёра и замораживал слюну изо рта Томо оттягивающейся вверх серебристой струной. Брелок поселился на ключах, чёрный бархат поистёрся, но признание внутри жило: Томо нашёл молнию сбоку и пару раз менял батарейку. Да и, конечно, в финале были магнолии. Позднее Томо во всём научился искать символы. Время, место, обстоятельство. Всё должно было быть важным и значимым. Не могло же это случиться просто так? С кем угодно, но не с ними! Бессмысленность и тупая жестокость не укладывались в голове. Люди могут уходить глупо каждый день в любом уголке планеты. Но не Йошиатсу. Он - особенный. Они были особенными. А на планету Томо плевать хотел, пусть катится в преисподнюю. Ему говорили, что мистицизм - последнее убежище для скорбящих, будто вера как-то помогает смириться с утратой. Кому помогает? Хотел бы он знать. Оказалось, что это полнейшая чушь. Но тем не менее по инерции пытался найти тайный смысл в том, что с ними приключилось, расшифровать секретное намерение Вселенной. Так вот, интернет сказал ему, что магнолия на языке цветов означает "Всё равно ты будешь со мной" и "Я - твоя судьба". Было ли это посланием Йошиатсу любимому? Или так Смерть отметила уход Йоши? Томо так и не определился. Но когда его мальчик упал, апокалипсис не случился, Земля не остановилась, а метроном времени продолжал отстукивать секунды чужих несчастий и радостей. Йошиатсу лежал у него на коленях. Небо было удивительно синим, провода чёрными, тротуар жёстким, и над их головами равнодушно цвели магнолии. Впервые Томо не спохватился заранее. Первый и последний раз. На похороны он не пошёл. Струсил. Для него Йошиатсу не кончился, просто поехал встретиться со своими дурацкими друзьями, туда, где вечный шум и дым, и он, забывая обо всём, тянется за сигаретой, приедет пропахший табаком, получит по заднице. Не приедет. Но ощущение было таким живучим. Иногда по инерции Томо наливал по две чашки кофе, доставал из холодильника два пива. Доходило. Садился на кухне на пол и вынимал из кармана брелок - чёрное сердце. Больше он не висел на ключах, всегда был под рукой. - Спасибо тебе, что ты каждый день рядом со мной. Вздох. - Спасибо тебе, что ты каждый день рядом со мной. Сдавленный всхлип, пока никто не видит. Томо не смог один. Однажды у него появился друг, который затем стал чем-то большим. Такаши не был магнолией, он был ирисом - "Я очень дорожу тобой", "Доверяю". Бывают же такие люди, которые никуда не спешат, не торопятся, прорастают в тебя потихоньку, и вот уже ты без них как без рук. Такаши готовил еду, Такаши любил и ничего не требовал, просто был. И он всегда дарил только нужное. Обогреватель в холодную зиму или чудесный тёплый шарф, книгу, о которой Томо давно мечтал и уже забыл, что мечтал, замечательные миски для рамена, потому что Томо любил рамен. Когда из них ешь, постепенно со дна выныривает кошачья мордочка, и хочется улыбнуться. Жизнь заполнилась уютом, скруглила углы, которые больше не резали, существовать стало удобно, тепло и почти возможно. Почти. Потому что Томо не выбросил чёрное сердце. Как постыдная тайна, оно пряталось уже не в кармане брюк, а в секретном отделении рюкзака вместе с пустой жёлтой пачкой от сигарет и с маленькой глиняной Богиней Ночи. Когда Такаши был в душе, или когда Томо шёл на работу, он со стыдом гладил этот маленький шершавый комочек. Иногда в моменты особенной тоски ему казалось, что сердце пульсирует. Впервые почувствовав эту дрожь, Томо испугался и даже выронил брелок из руки. Затем иллюзия повторилась, когда он опять был в полном одиночестве. И вот тогда он... обрадовался. Больше года он не позволял себе нажать на бархат, местами уже с проплешинами, серый, а не чёрный. Больше года давил в себе нежность и злость. "Почему так? Почему оставил? Зачем вообще нужно жить дальше без тебя?". И вот после повторного пульса из подарка Йошиатсу сдался. - Спасибо тебе, что ты каждый день рядом со мной, - говорила его любовь с того света. Это стало его безумием. Такаши очень расстраивался. Иногда Томо запирался от него в ванной, лил воду почём зря и был занят непонятно чем. - Мам, я так боюсь, мне кажется, он сходит с ума. Я не знаю, как помочь! - слышал Томо взволнованный телефонный разговор своего любовника за стенкой. Слышал и улыбался. Глупый, хороший, добрый мальчик. Ему нельзя было помочь. Он уже сошёл с ума. Маниакальное прослушивание записи снова и снова и снова по кругу - вот чем он занимался каждую свободную минуту. То смеялся, то плакал, то бесился. Однажды разгромил всё в квартире. Такаши пришёл и увидел, как Томо сидит в центре комнаты посреди разбитого стекла, расколотых дисков, изломанной мебели. Плазма была сорвана со стены вместе с проводами, с мясом выдранными из телевизора, занавески сорваны. А сам виновник погрома прижимал к сердцу какой-то задрипанный старый брелок и смотрел стеклянными глазами в стену. - Томо, что это за мусор? Выброси! Томо! Очнись! - Это не мусор, ты что? Со зрением проблемы? - произнёс он и глупо рассмеялся в лицо Такаши. - Надо тебе очки сделать. В выходные сходим в оптику, проверишься. Это не мусор, это "его" сердце. К утру он пришёл в себя, и страх Такаши передался ему. В самом деле, квартира выглядела ужасающе, точно там банда малолетних преступников развлекалась, а он ничего не помнил с момента, как взял в руки брелок и ощутил явственный толчок изнутри, сквозь чёрный бархат. Надо было избавиться от этой вещи, сводящей с ума, заставляющей творить странное. Насколько бы ни была сильна любовь к Йошиатсу, изменить Томо уже ничего не мог, только пережить и оставить всё в прошлом. В то утро в тёплых объятиях встревоженного Такаши он понял, что, наверное, хочет выбраться. Потому что иначе его ждало безумие. А это было поистине страшно. Много раз Томо пытался избавиться от чёрного сердца. Но в последнюю минуту не выдерживал. Не выбросил в окно, не сжёг, не кинул в урну. Голос изнутри совершенно выматывал его день за днём. Наконец, он решил попробовать воду. Почему-то желание пришло ночью. Выходя из дома, он краем глаза заметил, что стёкла на первом этаже нежно и вкрадчиво скребёт ветка дерева, усеянного белыми цветами. "Магнолия. Неужели уже два года пролетело? С ума сойти...". Дорога была лёгкой и лунной, город не мешал ему, подставляясь самыми спокойными и умиротворяющими улочками. Как заговорённый, каким-то образом избежав самых шумных и людных мест, Томо добрался до порта, встал у пирса, вытянул руку над тёмной водой. Брелок висел на металлической цепочке, колечко было надето на безымянный палец, как обручальное кольцо. Чёрное сердце качалось устало туда-сюда, болталось над пропастью, измученное временем и любовью, протёртое пальцами. Томо стало ужасно жаль с ним расставаться. "В последний раз", - подумал он, перекинул в другую ладонь, нажал... - Спасибо тебе, что ты каждый день рядом со мной, - с любовью, со всей силой, на которую был способен, говорил ему Йошиатсу. И внутри у Томо что-то надорвалось: - Но я не рядом с тобой! Дурак! Дурак ты! Я не рядом! Я сплю с другим человеком, я живу после тебя, дышу этим воздухом, который ты не вдыхал уже два года! Йоши, опять цветёт твоё мороженое со сливками! Почему умер не я, а ты? Почему я теперь не рядом? - с отчаянием воскликнул он в пустоту. Привычная пульсация проснулась в чёрном бархате брелока, но вдруг усилилась и стала нарастать, сотрясая руку Томо, создавая вибрацию до кости. Сердце в его ладони вздохнуло и ответило: - Ты всегда рядом. Потому что ты принадлежишь мне. Йошиатсу сделал зловещую паузу, подвигал бровями вверх-вниз, ожидая реакции. - И что? Что дальше? - испуганно спросил Такаши, изо всех сил сдавливая наманикюренными пальчиками край стола. Волна сиреневой чёлки закрывала ему один глаз, делая похожим на настороженную зверушку или яркий цветок ириса. - Ну что, что, знамо что. Утонул. Так и нашли его раздувшимся подобно пакету с попкорном. И брелок на безымянном пальце был, как кольцо, - завершил историю Йоши. - Бредятина, - коротко прокомментировал нахмуренный Томо и сделал глоток пива из своей кружки. - Впрочем, как и всегда, очень в твоём духе. И спасибо за прекрасную роль съехавшего с катушек утопленника, я польщён. - И вообще, я не понял, почему мы страшилки рассказываем. Сегодня не Хэллоуин, а День Рождения нашего прекрасного басиста, - побледневший было Такаши пришёл в себя и ласково чмокнул в щёку именинника. Йошиатсу подкатил глаза, щенячьи нежности напоказ между этими двумя всегда доводили его до белого каления. И отчаянная попытка иносказательно передать свои чувства отношения не изменила. Было тошно. Хотя вину можно было списать на алкоголь, которым он тщательно заливался весь вечер после лайва, чтобы суметь наконец признаться Томо. В итоге вместо честных трёх слов наболтал на час полной дребедени и опять остался в глазах согруппников полным идиотом. Хотя Юске, кажется, догадался и попытался замять неловкость: - Да Йоши просто набрался, вот и несёт всякую чушь, - негромко произнёс драммер, внимательно смерив солиста одновременно суровым и заботливым взглядом. Тот как по команде скорчил идиотскую рожу и мгновенно стал выглядеть в разы более пьяным, чем до слов Юске. - Больше похоже не на страшилку, а на сопливую романтику, - Томо склонил голову набок, пытаясь оценить степень опьянения Йоши на глазок. - И вообще, почему ты наши имена использовал? - А хрен знает. У меня просто с фантазией плохо, - криво усмехнулся рассказчик и стал пристально разглядывать татуировки на своих пальцах. - Давай я тебя подвезу до дома, - решительно произнёс барабанщик после нескольких неловких минут молчания, прерывавшихся только громким прихлёбыванием пива. - Угу, давай, - кивнул Йошиатсу, попытался подняться, но тут же плюхнулся обратно на стул. - Или не давай. Их маленький, но крепкий и, что главное, весьма сообразительный драммер помог ему справиться с гравитацией, помноженной на лишние градусы в организме. - Пока, ребята! - икнул Йошиатсу, делая комичный реверанс. - Пока, - хором ответили ребята, сразу замыкаясь друг на друге. Томо погладил Такаши по плечу, тот хихикнул в кулак, а потом вдруг вскочил со словами: - Пойду ещё выпить закажу. Что-нибудь особенное другу на День Рождения, - и, махнув на прощание рукой, убежал к стойке бара. Юске поволок Йошиатсу к выходу, чертыхаясь по дороге, но тот вдруг взбрыкнул, вырвался, вернулся к столу и прямо глядя в глаза Томо сказал совершенно трезво и серьёзно: - Чуть не забыл. Подарок. Выложил на стол коробочку и резво удалился. Юске пожал плечами и последовал за ним. Притворялся их чудак-вокалист или нет, но нализался он всё-таки прилично. Так что сам при всём желании домой не доберётся. А в очередной раз бродить одному в такую ночь Юске ему не позволит. Только новых слезливых завуалированных откровений в твиттере группе не хватало. Томо сидел, сгорбившись перед открытой простой картонной коробкой, на дне которой лежал чёрный бархатный брелок-сердце. Сидел и всё никак не решался нажать на него пальцем. Что мог записать для него на память Йошиатсу? Что могло быть вообще откровеннее этой придуманной истории?