Глава 10. Отголоски пережитого
Проснувшись в мягкой постели, Селест с наслаждением потянулся. Шёлковое постельное бельё скользнуло по коже, приятно её лаская. Он уже успел отвыкнуть от этого ощущения за последнюю неделю, проведённую в дешёвой гостинице, кровати в которой напоминали орудия пыток. Стрелки часов неумолимо приближались к полудню, но выбираться из комфортных объятий привычной роскоши совершенно не хотелось. Юноша никогда не любил вставать рано, а после всех пережитых лишений — тем более не собирался. Пока всё складывалось как нельзя лучше. И чего он только боялся? Как оказалось, вгоняющий в дрожь магистр Тьмы в собственном доме неделями не появлялся! С некоторой толикой удачи к его возвращению организация свадьбы будет целиком и полностью завязана на аш Лорганта-младшего. А значит, как бы герцог ни отнёсся к его присутствию в своей вотчине, выставить незваного гостя прочь не получится — иначе свадебное торжество неминуемо рассыплется как карточный домик. Закинув руки за голову, Селест довольно ухмылялся собственным мыслям. Сразу после выходных надо будет отправиться к портному вместе с братцем и осторожно подтолкнуть его к мысли, что за столь неоценимую — и при том бескорыстную! — помощь полагается щедрая благодарность. Годами отрепетированный печальный взгляд на шикарные костюмы в ателье почти гарантировал новый гардероб. Юноша брезгливо поморщился, бросив взгляд на приоткрытый шкаф, из которого виднелась специально купленная для маскировки одежда: примитивный бежевый жилет, недорогая белая рубашка и простенькие брюки. В таком виде стыдно было даже по дому расхаживать — не то, что на людях появляться! Но выбора пока не оставалось. Повалявшись ещё немного, Селест всё же встал, привёл себя в порядок и оделся в своё единственное неказистое одеяние. Но только он задумался о том, чтобы спуститься и потребовать свой завтрак, как в дверь постучали. — Войдите, — немного недовольным тоном ответил он, скептически изучая собственное отражение в зеркале. — Господин аш Лоргант, извините за беспокойство, — обратился к нему вошедший дворецкий, чьего имени Селест так и не запомнил. — Его светлость желает с вами побеседовать. Липкий страх тут же начал расползаться в груди юноши. — Его… светлость? — переспросил он, медленно оборачиваясь. — Мне казалось, его нет дома?.. — Он вернулся прошедшей ночью, — терпеливо пояснил слуга. «Проклятье, почему именно сегодня?!» — с досадой подумал беглец. На его лице, впрочем, не дрогнул ни один мускул. — Конечно, я скоро спущусь. — Селест растянул губы в заученно-вежливой улыбке. — Но сначала мне бы хотелось позавтракать, — скорее по привычке попытался он хоть немного потянуть время. — Сожалею, но его светлость велел, чтобы вы незамедлительно проследовали в его кабинет, — вежливо, но твёрдо сообщил дворецкий. — Я вас провожу. Нервно сглотнув, Селест пошёл за ним. По пути он никак не мог отделаться от ощущения, что дворецкий представлял из себя не что иное, как конвой — а ведут его прямиком на эшафот. К сожалению, путь этот оказался непозволительно коротким, и вот уже безымянный старик закрыл за ним дверь, словно запирая в тюремной камере. Разыгравшееся воображение даже подкинуло призрачный лязг упавшего засова. Глаза юноши испуганно забегали по дорогому ковру и фигурным ножкам кресел, стоящих напротив тяжёлого письменного стола — поднять взгляд выше мешал захвативший сознание страх, упорно не позволявший взглянуть на причину охватившей его паники. — Садитесь, — откуда-то сверху потребовал строгий голос, от которого по спине пробежал табун ледяных мурашек. Так и не посмев поднять глаза, Селест подчинился, на нетвёрдых ногах подойдя к ближайшему к столу креслу. Осторожно присев на край, он уставился себе под ноги и начал рефлекторно теребить пальцами мягкую обивку подлокотника. Юноша не догадывался, что этот жест немного смягчил герцога — Альт, нервничая, делал точно так же. — Селест, ваша излишняя нервозность совершенно не оправдана. Успокойтесь, иначе мы не сможем нормально побеседовать, — уже мягче попросил хозяин кабинета, присаживаясь на своё место. В том, что магистру Тьмы все его страхи видны, как на ладони, сомнений и раньше было немного — теперь же это стало до боли очевидным. Смутившись, Селест всё же постарался взять себя в руки и практически силой вынудил поднять голову. Увы, даже пары секунд под пристальным, ничего не упускающим взглядом этих холодных, льдисто-голубых глаз хватило, чтобы молодой человек вновь стушевался. Герцог показался ему неприступной глыбой льда. «И как Альтириус только умудрился в него влюбиться?» — непрошено пронеслось в голове. Если бы юный целитель лично не слышал, как брат в бреду признавался в пылкой любви к этому кошмарному типу, то и сам бы вполне мог поверить, что их отношения — всего лишь выдумка газетчиков. Какой идиот добровольно лёг бы в постель с этим ходячим айсбергом? Последняя мысль снова всколыхнула волну тревоги: тёмные же не могут читать мысли, верно?.. Немного понаблюдав за братом жениха, по-прежнему мелко трясущимся от страха, Алиэмун тяжело вздохнул. Вести с ним конструктивный диалог определённо будет непросто. И облегчить себе задачу при помощи магии, увы, не получится: тёмные силы не позволяли забрать истинный страх, возникший в сознании человека естественным образом — его магистр мог только запомнить, сохранив в своей коллекции. Лишь насаждённый магически ужас можно было выгнать из разума при помощи Тьмы — природному же страху мог противостоять только Свет, заполняющий сознание храбростью и надеждой. Однако в работе тёмного магистра это не было существенным ограничением, поскольку необходимость устранять страх возникала крайне редко — в большинстве случаев куда лучших результатов можно было добиться, наоборот, усилив его. Вот только в данный момент это скорее привело бы к обратному эффекту: пугливый юноша просто замкнулся бы в себе и перестал реагировать на происходящее. К тому же, он пообещал Альту не слишком давить на его брата без крайней необходимости. Нет, тут требовался другой подход, и герцог понял это ещё до того, как Селест вошёл в кабинет. Прежде, чем пригласить гостя на разговор, он предусмотрительно попросил Лория подготовить чайник успокаивающего травяного чая и лёгкие закуски. Вновь привстав со своего места, Алиэмун собственноручно наполнил две чашки ароматным чаем, поставил одну из них напротив гостя и пододвинул поближе к нему широкое блюдо со сладостями. — Прежде, чем начать разговор, мы можем просто позавтракать в тишине, если это поможет вам успокоиться. Пожалуйста, угощайтесь, — спокойно предложил герцог, демонстративно отпив глоток из своей чашки. Не ожидавший ничего подобного юноша благодарно кивнул, судорожно вцепившись в тонкий фарфор влажными от страха пальцами. Любезно предложенный перерыв пришёлся как нельзя кстати, и Селест собирался растянуть его как можно дольше. Устремив взгляд в окно, он отпивал чай мелкими глотками, пытаясь привести мысли в порядок. Что давалось с большим трудом: в памяти невольно всплывали события последних двух месяцев, сделавшие жизнь в поместье аш Лоргантов невыносимой. Всё пошло наперекосяк с того самого дня, когда он расстался с братом…***
Едва карета герцога с сопровождением скрылась из вида, Селест помчался обратно в дом. Освободив связанных родителей, он рассказал им о случившемся: что едва живого Альтириуса увёз его загадочный ухажёр, оказавшийся самим магистром Ордена Тёмной магии; что их младший сын несколько последних дней ухаживал за больным братом, не сказав родителям ни слова, и в итоге применил магию, рискнув его жизнью и нарушив все возможные запреты. Уже тогда стало очевидно, что серьёзные последствия для всей семьи неминуемы. Ордену Исцеления и Совету магов наверняка очень скоро станет известно, как о незаконном применении магии Селестом, так и о плачевном состоянии Альтириуса. Свыкнуться с новым положением дел всем троим аш Лоргантам оказалось непросто. Вайнетта, как и ожидалось, для начала закатила истерику и со злости чуть не поувольняла всех слуг. Немного успокоившись, она заперлась в своей комнате в компании вина, тщетно надеясь залить им все неприятности — нынешние и грядущие. Даже традиционные семейные ужины начала пропускать, а когда всё же появлялась относительно трезвой, вела себя непривычно тихо, с мрачным видом ела и без промедления возвращалась в свои покои в гордом одиночестве. Рондел воспринял новости куда спокойнее жены, но даже он заметно занервничал и на несколько дней вообще исчез из дома, не сообщив, куда отправляется. Селест же, наоборот, поначалу даже почувствовал некоторое облегчение. Про себя он почти веселился, наблюдая за мельтешением встревоженных слуг, ожидающих неизбежного возвращения барона со дня на день. И день этот настал куда скорее, чем все надеялись. Едва увидев деда, Селест понял, что тот пребывает в ярости, однако, ярость эта была холодной и полностью контролируемой — тем самым делая его ещё опаснее. — Мои информаторы предупреждают, что расследование в отношении нашей семьи идёт полным ходом, — сухо сообщил Пилевий, созвав семью. — Что?.. — схватилась за сердце Вайнетта, от неожиданности даже отставившая в сторону недопитый бокал вина. — Из-за Альтириуса?! Рондел встретил новость куда спокойнее — если не сказать, со стоическим безразличием. Впрочем, иного Селест от отца и не ожидал. Сам же юноша также старался не выдавать своих чувств — скорее по привычке. Демонстрировать растерянность и непонимание в этой семье никогда не было хорошей идеей. — Скоро прибудет инспектор, — продолжил барон, тяжёлым взглядом окидывая сидевших перед ним членов семьи. — Нам предстоит непростая работа, чтобы приготовиться к его визиту. Едва ли обменявшись с родными парой фраз, он удалился в свой кабинет, откуда долгое время не доносилось ни звука — по всей видимости, барон был занят составлением плана дальнейших действий, что заставляло окружающих нервничать ещё сильнее. Слуги ходили по дому на цыпочках, старательно сливаясь со стенами, боясь попасться хозяину на глаза. Но это не помогало. Периодически глава семейства вызывал их к себе в кабинет по одному и проводил длительную беседу, после которой те выходили бледными от страха. Попытки выяснить, о чём был разговор, так и не увенчались успехом — они лишь бледнели ещё сильнее и выдумывали нелепые поводы срочно скрыться из вида. Впрочем, их можно было понять: Селест тоже остерегался пересекаться с дедом. И тут письмо из Ордена Исцеления пришлось как нельзя кстати. Требование явиться на слушание дела о применении магии ни для кого не стало неожиданностью, а Селест даже с нетерпением его дожидался. По крайней мере, поездка через полстраны — до ордена целителей и обратно — позволила провести несколько дней на безопасном удалении от деда, вырвавшись из устоявшейся в доме атмосферы злобы и страха, от которой хотелось лезть на стену. В дороге он много размышлял о своём отношении к семье и ко всему, что приключилось с Альтом. О том, как с ним обошёлся дед… С каждым днём Селест всё прочнее укреплялся во мнении, что если это расследование установит вину Пилевия, то это будет… справедливо. Юноша и сам удивлялся, как барон из образца для подражания смог так быстро превратиться в отвратительного старика, о родстве с которым он уже начинал сожалеть. Сразу по прибытии Селеста без лишних церемоний отвели в какой-то зал, где его уже ждала комиссия, состоящая из девяти старейшин ордена. Был среди них и целитель аш Соршток, который осматривал Альта, а вот магистра Низарда аш Амбштейна в комиссии не оказалось, чему юноша на тот момент был даже рад. Несколько часов Селеста мариновали в этом зале, вынуждая слушать пустопорожние рассуждения о том, как нехорошо самовольно применять свои силы. В наказание у него отобрали всех учителей по магическим дисциплинам и запретили использовать магию до церемонии принятия на ближайшем Сезоне, где решится, быть ему членом ордена или не быть. Официальный выговор мог бы показаться строгим, но… когда оглашали «приговор», Селест с трудом удержался от победной улыбки. По крайней мере, это позволяло избавиться от ненавистных уроков целительства. Хотя где-то в глубине души Селест мог себе признаться, что этот приговор немного уязвил его самолюбие. Дело было не в том, что он так уж хотел попасть в орден — вовсе нет. Да и ничего однозначного о невозможности поступления на комиссии так и не было сказано. Однако их скептическое отношение к его дебюту сквозило в каждой фразе. У него сложилось стойкое впечатление, что в ордене ему попросту не будут рады, и старейшины изначально настроены против его поступления. Иначе почему магистр аш Амбштейн столь демонстративно не явился на заседание комиссии, если не для того, чтобы показать своё отношение к провинившемуся аспиранту?.. Если так, то уже не важно, покажет он что-то на церемонии или нет — ему в любом случае откажут. Но даже если шансы поступить всё ещё были, на тот момент это казалось, как минимум, подходящим поводом намеренно завалить поступление, сняв с себя всю ответственность за провал в глазах родственников. Впрочем, мама наверняка сильно расстроится даже этому выговору, а барон, и вовсе, должен прийти в бешенство, узнав, что любимый внук не станет уважаемым целителем… Увы, но ожидания не оправдались. В день его прибытия Вайнетта оказалась слишком пьяна, чтобы понять, о чём вообще идёт речь. Слова же деда лишь подбросили дров в костёр стремительно изменяющегося о нём мнения и во многом предопределили дальнейшие события: — Неужели ты настолько наивен, что всерьёз ожидал иного исхода? — пренебрежительно бросил барон, выслушав рассказ внука о результатах поездки. — Твоя безмозглая выходка полностью исключила возможность поступления ещё в тот день, когда ты, наплевав на всё, зачем-то взялся лечить этого проклятого бастарда! Со злостью выпалив последнее слово, барон замолчал, отвернувшись к окну. — Впрочем, я видел отчёты твоих наставников, — продолжил он уже скорее леденящим тоном. — За двадцать лет ты не сдал ни одного профильного теоретического экзамена. Не залечил ни единой царапины! К больным даже притронуться не способен без приступа тошноты. Не тешь себя иллюзиями: твои шансы уже давно равнялись нулю. И это к лучшему. — Ч-что?.. — обескуражено переспросил Селест, никак не ожидавший подобного: ведь Пилевий всегда поддерживал амбиции Вайнетты, давая добро на дополнительные занятия для младшего внука. — Но вы же всегда говорили, что… — Родись ты некромантом или хотя бы стихийником — возможно, в поступлении и был бы смысл. Но аристократам нашего уровня не пристало тратить юность на обучение магии исцеления, — сурово произнёс Пилевий, не оборачиваясь. — В этом я никогда не понимал твою мать. Она вбила себе в голову, что орден будет для тебя благом. Чем бы дитя ни тешилось, конечно, но для будущего барона есть куда более перспективные направления обучения. — Какие ещё направления?! — недоумевал юноша, потихоньку начиная выходить из себя. Лишь сейчас Пилевий развернулся, сурово взглянув на внука. — Дающие знания, которых ты определённо недополучал за все эти годы бессмысленной погони за магией, к которой не имеешь ни малейшего таланта, — жёстко припечатал он, приблизившись к нему. — И ситуация, в которой мы оказались по твоей вине, наглядно это демонстрирует. Юноша молча смотрел ему в глаза, стараясь не выдать бури негодования, поднимавшейся в его душе. Но барон не отрывал от него властного взгляда до тех пор, пока тот не был вынужден отвести глаза. Лишь после этого Пилевий, удовлетворённо кивнув, вновь отвернулся к окну. — В любом случае, сейчас не время для несбыточных мечтаний, — произнёс он уже спокойнее, но с неизменной жёсткостью. — На кону стоит репутация всей нашей семьи. Не тебе одному придётся чем-то поступиться ради неё. Селест покинул кабинет барона, пребывая в плохо скрываемом гневе. Лишь позже, вспоминая снова и снова об этом разговоре, он осознал, что именно тогда радость освобождения от угрозы оказаться в Ордене Исцеления сменилась жгучим желанием доказать, что ему по силам этого добиться. Немного успокоившись, юноша отправился выяснять, что успело измениться за время его отсутствия в поместье. Изменений оказалось куда больше, чем он ожидал. Крошечная комнатка, в которой жил Альт — та самая, почти без мебели, со ржавой ванной — была срочно вычищена, отремонтирована и отдана в личное пользование дворецкому. Тот клялся — всем, даже самому Селесту! — что жил в ней уже давно, а свежий ремонт — так это за выслугу лет. Вместо неё самая просторная комната для гостей, расположенная рядом с покоями аш Лорганта-младшего, была преображена до неузнаваемости. Теперь её заполняла приличная, но не подозрительно новая мебель, дорогая одежда, книги, украшения и всякие мелочи, которые можно было ожидать увидеть в комнате молодого аристократа из состоятельной семьи. Селеста особенно возмутило, что многие из этих вещей были бесцеремонно «позаимствованы» из его собственной комнаты. На его робкую попытку потребовать свои вещи назад барон грозно предупредил не сметь даже заикаться об этом, пока расследование не закончится. Становилось очевидным, насколько серьёзным было намерение Пилевия скрыть всё, что могло указывать на подлинное отношение к Альтириусу и его настоящие условия проживания, создав в поместье убедительную имитацию идеальной семейной жизни. И получалось, кстати, вполне сносно. Не зная наверняка, можно было легко поверить, что вот уже три десятка лет с ними под одной крышей жил некий молодой аристократ — немного непослушный, но всеми безумно любимый. При этом следов пребывания настоящего Альта в поместье оставалось всё меньше. Для пущей убедительности, барон распорядился добавить в «комнату Альтириуса» хоть что-нибудь из его личных вещей, но от этой идеи пришлось вскоре отказаться: как выяснилось, ничего подходящего у того не обнаружилось. Слуги вдоль и поперёк прочесали всю территорию поместья и нашли с десяток тайников, скорее всего, принадлежавших Альтириусу. К сожалению, обнаруженное в них тоже не годилось для старательно разыгрываемого бароном спектакля: полуразложившаяся еда, всякие грязные склянки и прочий хлам, никак не подобающие аристократу. Увидев всё это, Пилевий брезгливо распорядился немедленно уничтожить найденное. Селест наблюдал за происходящим со смесью злорадства, стыда и негодования. Как оказалось, о многих деталях жизни Альта в их доме он даже не догадывался!.. О том, почему брат никогда не ел с ними, он знал всегда: мама настаивала, чтобы тот ел со слугами, потому что каждый день видеть старшего сына за своим столом стало бы для неё настоящей пыткой. Селест мог это понять, да и сам не горел желанием каждый день портить себе аппетит, глядя на этого раздражающего неряху. Но всё же юноша считал, что того кормят хорошо — хотя бы не хуже, чем слуг, а те питались вполне прилично по меркам простолюдинов. Но все эти тайники с едой… Он и правда так часто голодал, что ему приходилось делать запасы втайне ото всех?.. Селест знал, что мать иногда наказывала Альта, лишая еды. Да что там… он и сам, глядя на неё, несколько раз приказывал слугам оставить братца без завтрака, когда тот особенно его бесил. Но от пропущенного завтрака раз в пару лет ещё никто не умирал, правда же?.. Сколько же завтраков, обедов и ужинов он на самом деле пропускал? Или недоедал, даже когда еды его не лишали? Не могли же слуги специально накладывать ему меньше, чем себе, чтобы поиздеваться? Селест со стыдом осознал, что, вплоть до того случая с болезнью, ни разу за последние лет пятнадцать даже не задумывался о том, в каких условиях живёт его единственный брат. Он и разговаривал-то с Альтом хорошо, если пару раз в неделю — когда был в настроении подшутить над ним или злился на кого-то и хотел выпустить пар, задав какое-нибудь унизительное задание. Теперь же даже от мысли об этом Селесту становилось нестерпимо стыдно. Хотелось надеяться, что справедливость вскоре восторжествует, и как бы дед ни старался скрыть все следы преступлений, что-нибудь, да выдаст их. В конце концов, на что он вообще надеялся? Если сам магистр Тьмы затеял это расследование, в него наверняка будут вовлечены тёмные маги. Каким образом эта дешёвая показуха поможет скрыть тьму в сердцах обитателей дома? Да и без тёмной магии барона непременно выведут на чистую воду, стоит только профессионалам своего дела увидеть его самодеятельность!.. Увы, и этим надеждам юноши тоже не суждено было сбыться…Глава 11. Фальшь и вино
Спустя почти месяц после случившегося с Альтом в поместье с «неожиданной» проверкой наведался единственный инспектор — довольно молодой на вид огненный маг аш Вортем. Поначалу Селест удивился, что дело расследует именно огневик, а не менталист — пусть бы даже и светлый. Но вскоре из подслушанных разговоров инспектора с бароном стало ясно, что тёмный магистр и вовсе не участвует в расследовании — то ли его не допустили из-за личной заинтересованности, то ли он самоустранился от этого дела по собственной инициативе. Юноша уже давно подозревал, что между дедом и аш Дортмундом существует какое-то негласное соглашение о ненападении, заключённое в тот момент, когда стараниями тёмного мага он пережил тот неописуемый ужас. Это вполне бы объяснило его неучастие. На все вопросы Селеста аш Вортем лишь прозрачно намекнул, что в столь щекотливых делах, касающихся личной жизни влиятельных семей, было бы крайне опрометчиво доверять сомнительным и недоказуемым ментальным способностям тёмных магов. К тому же, Орден Огня с древности, задолго до появления орденов Света и Тьмы, занимался делами несовершеннолетних аристократов — а семейство аш Лоргантов обвиняли именно в необеспечении подобающих условий воспитания Альтириуса на протяжении многих лет. Расследование грозило затянуться на несколько недель, и уже на следующий день после приезда инспектор принялся за свои обязанности. Его манера вести расследование казалась немного странной. Вместо того, чтобы сразу допросить основных подозреваемых — самих аш Лоргантов — аш Вортем начал со слуг. Неторопливо и обстоятельно он допрашивал каждого работника поместья, всех членов их семей и, казалось, даже совершенно случайных людей, едва ли бывавших в поместье пару раз за последние годы. Барон при любой возможности старался следить за ходом расследования лично, однако на сами допросы инспектор упорно отказывался его пускать. Впрочем, вряд ли это было необходимо: слуги были заранее проинструктированы, как правильно отвечать на все вопросы. Никто в здравом уме не осмелился бы пойти против барона, поэтому в присутствии аш Вортема звучали лишь заученные слова о том, какой молодой господин хороший, как его любили и баловали. Они вспоминали многочисленные диеты, благодаря которым Альтириус якобы сам морил себя голодом, гоняясь за идеальной фигурой; его безалаберность, какие-то приключения, где он терялся, ранился — словом, старательно наводили проверяющего на мысль, что Альт сам нарвался на неприятности. Изредка присутствовавшему на инструктаже слуг Селесту оставалось только удивляться, каким образом инспектор мог всерьёз верить всему этому. Да и верил ли на самом деле? Или только делал вид со всеми этими понимающими кивками и улыбочками? Впрочем, причин сомневаться в их словах у аш Вортема могло оказаться совсем немного: инспектор не раз вслух сокрушался, что приходится расследовать это дело почти вслепую. Даже возможности допросить пострадавшего ему не предоставили — причём по просьбе самого же аш Дортмунда, не желавшего подвергать выздоравливающего юношу дополнительным переживаниям, и целители поддержали его решение. Да и сам Альтириус не удосужился даже письменное заявление написать — по мнению аш Вортема, это означало, что тот либо не горел желанием призывать родственников к ответу, либо опасался, что дело может обернуться против него самого, если доказательств вины аш Лоргантов не обнаружится. Хотя допросы и исследование поместья были, безусловно, важными составляющими расследования, Селест подозревал, что основную часть нужной информации аш Вортем планировал получить в ходе неформальных бесед — как со слугами, так и с семейством подозреваемых. В основном эти скрытые допросы проходили во время обедов и ужинов в компании инспектора. Обычно угрюмый и молчаливый, барон во время этих трапез просто не замолкал, делясь трогательными историями о несуществующих поездках со всем семейством, включая обоих любимых внуков. Рассказывая всю эту чушь, Пилевий широко улыбался, порой даже открыто смеясь, и отец вторил ему таким же до мурашек правдоподобным фальшивым смехом. Селест же с трудом сдерживался, чтобы не скривиться в лице от насквозь омерзительного действа, но выбора не было — приходилось подыгрывать этой мерзкой постановке, в нужных местах кивая и улыбаясь. Инспектор и сам охотно участвовал в застольных беседах, рассказывая в свою очередь какие-то случайные байки и анекдоты. Впрочем, время от времени он всё же уводил разговор в нужное ему русло: — Я тоже однажды был в крайне занимательном путешествии! — вклинился он, когда барон рассказывал об очередном вымышленном походе с семьёй. — Меня направили сопровождать группу староверов в их паломничестве в глубины гор близ Ордена Огня. За всю свою жизнь я ни разу не забирался так высоко в эти горы, хоть и учился поблизости. — Должно быть, с такой высоты открываются чудесные виды? — с фальшивым интересом спросил Пилевий. — Просто невероятные! — с азартом кивал инспектор. — Одно плохо: по пути назад упал и сломал палец на ноге. Думал, ерунда, и так заживёт, но перелом сросся неправильно и до сих пор иногда напоминает о себе, — говорил он вроде бы непринуждённо, при этом намертво вцепившись в барона взглядом. — Вот Альтириус наверняка понял бы, как это неприятно. Я слышал, у него тоже имелись подобные травмы? — Наш Альтириус всегда был ужасным озорником и непоседой, — отвечал на эти обвинения барон, с показной обеспокоенностью качая головой. — Конечно, несмотря на всё, мы его любили, окружали заботой и оберегали, как могли, но… сами понимаете, в воспитании полукровок есть свои особенности. — Что вы имеете в виду? — переспросил инспектор, между делом разделываясь с поданной рыбой. — Эта кровь простых работяг с раннего детства неудержимо манила его к совсем иной жизни, — горестно вздыхал Пилевий, — полной опасностей и риска. Мне не раз докладывали, что Альтириус… заимствовал у слуг их одежду и отправлялся в ближайшую деревню, притворяясь простолюдином. Иногда он возвращался с синяками и ссадинами, но от предложений вызвать целителя всегда резко отказывался. Говорил, что просто оступился и не хочет беспокоить целителя из-за каждой царапины. — Однако аш Соршток в своём отчёте говорит о неправильно сросшихся переломах пальцев и рёбер, — заметил аш Вортем, отхлебнув глоток дорогого вина. — Он всегда был очень скрытным ребёнком, — с явно отрепетированным печальным вздохом отвечал барон. — О серьёзных травмах никому ни разу не сообщал. Вполне возможно, что наш шалун просто ввязывался в драки с деревенской шпаной и стыдился признаться родителям в своих проделках. Как же больно ему было, должно быть… но он всегда держал всё в себе. Бедный мой мальчик, как же мы не уследили… — чуть не плакал он. — Всё же нужно было оставить свой пост на эти тридцать лет, чтобы уделять ребёнку достаточно времени. В этом я, поистине, виноват. — Не стоит винить себя, — понимающе улыбался ему инспектор. — Воспитать ребёнка, не совершая ошибок, невозможно — уж я-то знаю. Но ещё сложнее становится, когда они вырастают и собираются покинуть семейное гнездо. Я вот, помнится, ужасно разозлился, когда мой младший сын в свой первый Сезон решил связать свою жизнь с моим, без малого, ровесником. Вы ведь тоже не одобряете выбор вашего наследника? — Вы правы, поначалу я отнёсся к его отношениям с аш Дортмундом с некоторой… настороженностью, — Пилевий старательно выбирал слова. — Я ничего плохого не хочу сказать о магистре, но… вы же понимаете, он — тёмный маг. Да, я не спешил давать своё благословение, но только лишь, чтобы убедиться, что намерения аш Дортмунда являются серьёзными. Если выяснилось бы, что мой внук действительно любит этого человека, я был готов принять их брак. — Значит, слухи о том, что вы всегда были против брака Альтириуса, не желая передавать ему титул, всё же не имеют ничего общего с действительностью? — прищурившись, спросил инспектор. — Я знаю, какие слухи вы имеете в виду, — кивнул Пилевий. — Почти все они — всего лишь жалкие сплетни, передаваемые из уст в уста, искажая мои слова до неузнаваемости. Но некоторое зерно правды в них есть. Поверьте, я очень люблю моего старшего внука, но всё же опасаюсь, что роль барона будет для него слишком чуждой. — Из-за его бунтарского нрава? — заинтересовано предположил инспектор. — Во многом, да, — снова кивнул барон. — К тому же, Альтириус слишком неусидчивый для столь ответственной должности. Он никогда не любил учиться. Сколько бы мы ни уговаривали его продолжить учёбу, он наотрез отказался заниматься, едва закончив обязательный курс. В нём совершенно нет необходимого для будущего барона стремления к знаниям. Вот мой младший внук — совсем другое дело. Очень способный молодой человек, всю юность посвятил учёбе. Внезапно внимание всех присутствующих переключилось на до сих пор молчавшего Селеста. Почувствовав скрестившиеся на нём взгляды, юноша чуть не подавился осетриной. Отчаянно закашлявшись, он потянулся за водой в тщетной попытке отвести от себя внимание инспектора. Чтобы замять неудобную паузу, барон спешно продолжил: — По правде сказать, ещё несколько лет назад на семейном совете было решено, что для всей семьи будет лучше, если моим законным наследником станет Селест. И Альтириус тогда согласился повременить со вступлением в брак хотя бы пару лет. Но, боюсь, я недооценил взыгравшую в нём обиду. Увы, он не понимает, что титул — это, в первую очередь, ответственность. Видя, как ловко барон лавирует фактами, выставляя Альта в самом невыгодном свете, Селест внутреннее злился. Но что он мог сказать? Выложить всю правду здесь и сейчас? Пусть даже позже, тайком подловив инспектора для приватного разговора — в любом случае, это… просто невозможно. Страшно представить последствия такого шага. Поэтому приходилось молча выслушивать, каким его брат был бестолковым и ветреным. Сильнее же всего злило, что аш Вортем, судя по всему, принимал эти выдумки за чистую монету, постоянно поддакивая и кивая. Отодвинув пустую тарелку, Селест бросил раздражённый взгляд на пустующее место своей матери. Вайнетта снова пропустила ужин. С того самого дня, как началось расследование, она почти не выходила из своих покоев. И юноша догадывался, почему: скорее всего, она сейчас без посторонней помощи и трёх шагов пройти бы не смогла. Инспектор уже не раз изъявлял желание с ней поговорить, но барон лишь разводил руками, уверяя, что дочери нездоровится. Наконец, спустя неделю, барон всё же познакомил аш Вортема с Вайнеттой — пьяной до беспамятства. Селесту была заранее отведена роль заботливого сына, встревоженного состоянием матери. Он должен был дожидаться «неожиданного» визита инспектора в её покоях и как можно убедительнее с тревогой в глазах смотреть на мать, сидя у её постели. Впрочем, это был один из немногих случаев, когда играть не пришлось: Селест действительно беспокоился за её состояние. — Я прошу прощения за мою дочь, — барон печально качал головой, с показной заботой глядя на Вайнетту, спящую в обнимку с пустой бутылкой. — Я был уверен, что вчерашнее больше не повторится и она будет в состоянии ответить на все ваши вопросы. Селест с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза. И зачем было об этом врать? Они же вместе видели её всего пару часов назад, когда репетировали эту сцену, и Вайнетта была ничуть не трезвее, чем сейчас. — Вы уж простите, что сразу не рассказал вам обо всём начистоту, — сокрушался Пилевий. — Мне было стыдно за свою дочь. Я так надеялся, что она со дня на день образумится, но… Боюсь, что моя дорогая Вайнетта снова столкнулась с проблемой, которую уже поборола многие годы назад. — С ней такое случалось и раньше? — спросил аш Вортем, внимательно рассматривая беспробудно спящую женщину. — К сожалению, она начала злоупотреблять спиртным вскоре после того, как стала матерью, — продолжил барон, будто с трудом сдерживая слёзы. — Увы, неожиданная ответственность оказалась для неё тяжёлой ношей, а вместе с потерей права на наследование титула и прощанием с мечтами о поступлении в Орден Воздуха… это оказалось слишком тяжело для неё. — Печально слышать, — сочувственно произнёс инспектор, чиркая что-то в своём блокноте. — Но моя дочь храбро боролась с недугом, и уже к первому дню рождения Альтириуса выпивала не больше, чем любой другой здоровый взрослый человек. Селест, должно быть, и не помнит маму пьяной, поэтому сейчас так переживает за неё. Стоять в сторонке с притворно-тревожным видом становилось всё сложнее. Ведь, в отличие от легенды барона о сильной духом Вайнетте, в рекордные сроки одержавшей сокрушительную победу над зелёным змием, в реальности та напивалась до беспамятства с завидной регулярностью. — Поверить сложно, что после всех этих лет она всё же сорвалась, — обеспокоенно качал головой Пилевий, трагично заламывая брови. — Должно быть, побег любимого сына и вести о его тяжёлой болезни оказались слишком тяжёлым ударом. Ведь она даже не подозревала, что его жизнь была под угрозой. И теперь, несомненно, винит себя за то, что не смогла его уберечь… — Да, очень жаль, — понимающе поддакивал аш Вортем. — Сочувствую. Иногда остаётся только сожалеть о том, что взрослого, дееспособного человека нельзя насильно запереть в комнате и лишить возможности потреблять спиртное. Однако я всё же надеюсь, что в ближайшие дни вам удастся достучаться до дочери и проследить за тем, чтобы она оставалась трезвой. Мне очень нужно поговорить с ней в рамках расследования. — Разумеется. Мы с внуком сделаем всё от нас зависящее, чтобы она как можно скорее пришла в чувство, — горячо уверял барон, выводя инспектора из комнаты. Оставшись наедине с матерью, Селест не спешил уходить. Убедившись, что никто из слуг ещё не осмелился подойти к её покоям после ухода барона, он отобрал у спящей пустую бутылку. Поразмыслив немного, юноша собрал весь алкоголь, какой только смог найти в её комнатах, сложил бутылки в снятую с одной из подушек наволочку и быстро перетащил в свои покои, очень кстати расположенные совсем недалеко — ведь избалованный неженка, в отличие от старшего брата, не привык таскать тяжести. Безжалостно вылив дорогущий улов в канализацию, он припрятал пустые бутылки и поспешил найти дворецкого. — Больше не приноси ей ни капли спиртного, как бы она ни просила, — твёрдо приказал молодой аристократ. — Инспектору нужно поговорить с моей матерью, поэтому барон велел сделать всё возможное, чтобы привести её в чувство, — для убедительности повторил он за дедом. Дворецкий исполнительно поклонился, а Селест поспешил вернуться к матери. На удивление, та уже начала просыпаться. Ещё какое-то время он сидел рядом с ней, всё ещё почти бессознательной, рассказывал обо всём, что приходило на ум, пытался растормошить, как только мог. Добившись хоть какого-то проблеска понимания, дал ей напиться воды, поднял с постели и повёл в ванную комнату, где помог умыться и привести себя в порядок — хотя бы относительный. Свалявшиеся волосы, опухшее лицо, синяки под глазами — мама выглядела на пару сотен лет старше своего возраста. Глядя на себя в зеркало, она расплакалась. — Прости меня, мой дорогой, прости… — всё повторяла и повторяла Вайнетта. — Ты у меня такой замечательный, а из меня вышла совсем непутёвая мать… Ты меня так любишь, заботишься обо мне, а я… я… — рыдала она взахлёб. — Это всё Альтириус виноват… Юноша печально смотрел на мать. Ну, что ещё он мог сказать?.. Попытаться раскрыть ей глаза на то, что Альт тут ни при чём? Что она сама во всём виновата? Возможно, так было бы правильно, но в этот момент просто язык не поворачивался в чём-либо её обвинять. — Не плачь, мамочка… — попытался успокоить её Селест, — всё наладится… Даже от этих вымученных слов успокоения она расстроенно замотала головой и заплакала ещё громче. — Мам, я очень тебя прошу… не надо больше пить, — поднял он её подбородок и посмотрел в заплаканные глаза. — Ради меня. Пожалуйста. — Ты прав, — согласно закивала она, всхлипывая. — Я… я больше не буду. Ради тебя я всё сделаю… Я даже не хочу этого! Сама не знаю, почему продолжаю, но я не хочу больше так напиваться… правда… правда… — уткнулась она лицом в грудь сына. Вздохнув, он обнял её, после чего отвёл обратно в спальню и уложил в постель. Убедившись, что мама заснула, Селест ушёл из её комнаты с тревогой на сердце, но всё же почувствовал небольшую надежду, что это не просто слова. Конечно, это далеко не первый раз, когда он просил её не пить, и до сих пор её редко хватало больше, чем на неделю воздержания. Но сейчас и нескольких дней было бы достаточно, думал он. Однако к обеду Вайнетта так и не спустилась. Поднявшись в её покои, Селест обнаружил её там же, где и оставил: мирно спящей в своей постели. Витающие в комнате алкогольные пары безошибочно давали понять, что она не просто прилегла вздремнуть, а обнаруженный на прикроватной тумбочке серебряный поднос с рюмкой и почти пустой бутылкой виски недвусмысленно намекал, что ей даже вставать не пришлось. Младший аш Лоргант в гневе направился к дворецкому, чтобы выяснить, почему тот не передал его приказ всем слугам. Но тот лишь развёл руками, извиняясь: как оказалось, он первым делом отправился за подтверждением полученного распоряжения к барону, и тот немедленно отменил приказ, вместо этого повелев подать госпоже Вайнетте бутылку лучшего виски. Подобного поворота событий Селест настолько не ожидал, что не сразу понял, как реагировать. В замешательстве, граничащем с возмущением, он отправился к барону за разъяснениями. — Безмозглый щенок! — прошипел тот со злостью, выслушав обвинения внука. — Как тебе только в голову пришло отбирать у неё спиртное? Ты хоть представляешь, что будет, если инспектор узнает правду?! Или ты всерьёз считаешь, что она сможет держать язык за зубами? Оцепенев от страха и шока осознания, Селест молча смотрел на разъярённого деда, не в силах шелохнуться. — Заруби себе на носу: до тех пор, пока расследование не завершится, и наша семья не будет полностью оправдана, Вайнетта будет пить, сколько пожелает. — Н-но она… сама не хочет больше пить… — дрожащим голосом выдавил юноша. — Кого волнует, чего она хочет?! — взрываясь, закричал барон. — Если потребуется, я собственноручно буду вливать в неё алкоголь! Когда всё это закончится, она меня ещё поблагодарит! Я стараюсь для её же блага. И твоего, глупец неблагодарный! Отвернувшись к окну, барон сцепил за спиной руки и со злостью продолжил: — Какие же вы все бесполезные. Привыкли жить в роскоши и даже не задумываетесь, какой ценой она нам достаётся. Творите, что вам вздумается, а разгребать за вами проблемы, как всегда, приходится мне. — Обернувшись вполоборота, он вновь посмотрел на внука. — Иди в свою комнату и не показывай носа перед инспектором до моих инструкций. Скоро должен состояться твой допрос. Стиснув зубы, Селест вышел. На душе было так горько и противно, что хотелось выть от беспомощности. Он старался убедить себя, что всё обязательно сразу наладится, как только инспектор уедет. Ждать его отъезда оставалось совсем немного, а следом из поместья должен убраться и дед. Видеть его больше не хотелось. Никогда в жизни. Увы, но пока это желание оставалось неосуществимым. Барон, как и обещал, вскоре пришёл разъяснять, что и как нужно говорить на допросе. Это был далеко не первый инструктаж, но каждый раз добавлялось столько новых деталей, что Селест уже всерьёз боялся в них запутаться. — Запомнил? — требовательно спросил Пилевий. — Повтори. Ещё раз! Как происходил поиск Альтириуса? Селест старательно натянул на лицо выученное обеспокоенное выражение и постарался войти в роль. — Дедушка отправил поисковые группы по всему городу, — начал он, следуя зазубренному сценарию. — Альтириуса нашли на улице и привели домой. Уже тогда он немного хромал. А после мы обнаружили синяк у него под глазом. Брат так и не сказал, что с ним случилось и куда он уходил. Пилевий слушал его, критически сведя брови. — Недурно, но над выражением надо поработать, — заключил он прохладным тоном. — И что за интонация в конце? Можно подумать, что ты не обеспокоен, а рад его молчанию. Репетируй старательнее! — Да, дедушка, — сдавленно ответил Селест, не поднимая глаз. Удовлетворённо кивнув, барон ушёл, оставив внука дожидаться допроса в одиночестве. Но репетировать, как обещано, он не собирался. К этому времени он мог думать лишь о том, как бы отыграться на своём мучителе, выйдя при этом сухим из воды. А там, кто знает, вдруг ему повезёт «случайно» вывести расследование на правильный след?..Глава 12. Грандиозный спектакль и маленькая месть
Младшего из аш Лоргантов инспектор допрашивал самым последним. Днём ранее он уже успел поговорить с Пилевием, Ронделом и даже с Вайнеттой — от последней, впрочем, так и не добившись ничего, кроме мычания и храпа. Ожидая начала допроса, Селест сидел на диване и слушал накалённый разговор деда с аш Вортемом по поводу своего присутствия. Инспектор переминался с ноги на ногу, явно не желая пускать барона на допрос, но всё же сдался, когда тот привёл формально верный аргумент в свою пользу: хотя его внук и достиг тридцатилетнего возраста, до окончания первого Сезона он юридически являлся несовершеннолетним и допрашивать его без присутствия опекуна или главы семьи было просто незаконно. Довольный своей победой, барон пообещал, что будет только молча слушать, и устроился на соседнем кресле. Селест не без усилия сдержал недовольный вздох. Не то, чтобы он собирался говорить что-либо «нежелательное», но было бы куда спокойнее, если бы Пилевий не дышал ему в затылок. Вопросы аш Вортема по большей части оказались вполне ожидаемыми. Ответы на них аш Лорганту-младшему пришлось зазубрить заранее и долго репетировать перед зеркалом, чтобы реплики звучали убедительно. Его спрашивали об отношениях с братом, совместном с ним детстве, о прошедшем Сезоне, на котором оба внука барона жили в столичном доме, и тому подобных вещах. — Расскажите подробнее о последних днях, проведённых в Инторне, — наконец, инспектор добрался до более сложных вопросов. — Вы знали о ссоре вашего брата с бароном? — Я слышал, как Альтириус спорил с дедушкой о чём-то, — наморщив лоб, задумчиво ответил Селест. — Но слов разобрать не мог, потому что был в своей комнате. Позже я узнал, что он познакомился с магистром аш Дортмундом и в тот день требовал у дедушки согласия на официальные ухаживания. — Что вы почувствовали, когда узнали об их отношениях? Этот вопрос немного сбивал с толка. Почему его вдруг спрашивают о чувствах?.. — Я… не почувствовал ничего особенного, — сказал он неуверенно. — Я ещё не был знаком с магистром и не знал, как к нему относиться. — И вас не расстроило, что Альтириус вступил в отношения раньше вас, нарушив давний уговор? — аш Вортем чуть усилил напор. Юноша нервно сглотнул, бросив на барона опасливый взгляд. Почему-то об этом вопросе тот забыл его предупредить и не проинструктировал, какого ответа ждёт. А сейчас смотрел на внука с непроницаемым выражением на лице, не давая никаких подсказок. — Н-нет, не очень… — Селест говорил медленно, осторожно выбирая слова. — Я… был рад за брата и… разве что, немного… беспокоился, почему он поменял своё решение, только и всего. — Хорошо, в таком случае расскажите о том дне, когда Альтириус был избит. — После того разговора с бароном он пропал почти на два дня, никого не предупредив, — молодой человек был рад хотя бы такой смене темы. — Мы все очень переживали за Альтириуса, пытались его найти… — Вы тоже участвовали в поисках? — Я помогал, чем только мог, но пользы от меня было мало, — Селест пожал плечами. — Дедушка уже отправил поисковые группы по всему городу. Его нашли на улице и привели домой. Тогда мы и обнаружили, что у него синяк под глазом, а ещё он немного хромал. Брат так и не сказал, где был и что с ним случилось. — Почему ему не была оказана медицинская помощь? — беспристрастно спросил инспектор. — Я слышал, как дедушка предложил вызвать ему целителя, но Альтириус отказался, — внук барона старательно отчеканил заученное. — Он всегда отказывался — очень уж не любил целителей. В тот день он сказал, что в порядке и просто очень хочет поскорее вернуться домой, в поместье. Альтириус был чем-то очень расстроен, поэтому мы все согласились, хотя до конца его Сезона оставалось ещё несколько дней. Слуги быстро собрали вещи, и мы отправились в путь уже через пару часов. — И вы не знаете, кто избил его? В памяти Селеста немедленно всплыла жестокая сцена, свидетелем которой он стал в последний день их пребывания в Инторне — как барон безжалостно пинал Альта. В душе вновь начала разгораться злость, которая всегда была плохим советчиком. — Конечно же, нет! — округлил он глаза в самую малость переигранном удивлении, мельком бросив взгляд на барона. — Если бы я видел подобное, разве я смог бы молчать об этом? Мне даже представить сложно, как кто-то мог ударить моего брата по лицу… повалить его на землю, беспощадно пинать… — Селест неверяще помотал головой, почти физически ощущая, как напрягся барон. — Поверьте, даже будь этот человек знаменитым, богатым… занимающим очень высокий пост в каком-нибудь ордене, я бы не побоялся вам рассказать, — предельно честными глазами смотрел он на инспектора. Краем глаза юноша заметил, как рука деда судорожно вцепилась в подлокотник кресла. Без сомнения, Селесту ещё придётся расплатиться за эту небольшую импровизацию, но полученное удовлетворение того стоило. — Вы имеете в виду кого-то, вроде магистра аш Дортмунда? — спросил аш Вортем, торопливо записывая что-то в своём блокноте. — Что?.. — растерялся Селест. — Нет! Он бы такого не сделал! — Почему вы в этом так уверены? — теперь инспектор не отрывал от подозреваемого пристального взгляда. — Вы хорошо знакомы с Алиэмуном аш Дортмундом? — Нет… — юноша побледнел, чувствуя, что допрос уходит в нежелательную сторону. — Я видел его лишь раз, когда он приехал за Альтириусом. Просто… магистр не показался мне плохим человеком. Он бы ни за что не причинил Альтириусу вреда! Брат говорил о нём много хорошего, когда болел. Что магистр заботится о нём, оберегает, любит… — Увы, жертвы насилия нередко защищают своих обидчиков, — покровительственно улыбнулся инспектор. Похоже, после его путанных объяснений инспектор только утвердился во мнении, что во всём виноват герцог аш Дортмунд. Такого эффекта от своих слов юноша никак не ожидал и теперь чувствовал себя немного виноватым. — Давайте лучше поговорим о том, как ваш брат заболел, — неожиданно сменил тему аш Вортем. — Когда вы узнали об этом? Селест попытался успокоиться и вернуть себе ясность мысли. Сейчас не время думать о последствиях: начиналась самая опасная часть допроса. — Когда мы уже приехали в поместье, — выдохнув, ответил он. — Альтириус не хотел ни с кем разговаривать в дороге, и ехал в отдельной карете. Вечером после приезда я зашёл проведать его, потому что волновался из-за того синяка. Брат уже спал, но мне показалось, что у него был жар. — Вы что-нибудь предприняли по этому поводу? — взгляд аш Вортема стал намного строже. — Нет, — грустно сказал Селест. — Я не знал, что это может быть что-то серьёзное. Думал, что он просто простыл в дороге. Альтириус всегда сердился, когда мы предлагали вызвать целителя. К тому же, теперь он был совершеннолетним, и я не мог решать такие вещи за него. Поэтому я не стал никому говорить и вернулся к себе. Пока допрашиваемый говорил, инспектор взял со стола папку с бумагами и несколько секунд листал её, пока не нашёл искомое. — Это заключение целителя аш Сорштока, — протянул он тонкий лист бумаги с печатью. — В нём говорится, что на момент осмотра у Альтириуса была запущенная пневмония. Чтобы болезнь дошла до такой стадии, ваш брат должен был испытывать первые симптомы ещё до отъезда из Инторна. — Перед отправкой домой он… выглядел немного бледным, — встревоженно сглотнул юный целитель, разглядывая бумагу отсутствующим взглядом — он и так неплохо представлял себе её содержание. — Но я решил, что он просто неважно себя чувствует из-за этого синяка и всего пережитого… — Хорошо, допустим, первые симптомы ваш брат мог успешно скрыть, — согласился аш Вортем, — и за три дня в пути никто не обратил внимания на его стремительно ухудшающееся самочувствие. Но к моменту приезда состояние Альтириуса уже должно было стать крайне тяжёлым. Я готов поверить, что этот скрытный юноша сумел незаметно добраться до своих покоев сразу по возвращении и оставался там до вашего визита. Но каким образом вы, будущий целитель, прошедший подготовку к поступлению, могли принять горячечный бред, изнуряющий кашель с кровью и все прочие симптомы пневмонии, перечисленные в заключении, за обычную простуду? Селест испуганно перевёл взгляд на барона, с каменным лицом смотревшего на него. К такому развитию допроса они не готовились! Так почему же Пилевий просто сидел и молча наблюдал, ничего не предпринимая?.. — Селест, — вновь привлёк его внимание инспектор, — почему, видя в каком состоянии пребывает ваш брат, вы не вызвали целителя? Боялись рассердить и готовы были из-за этого рисковать его жизнью и здоровьем? Почему мне сложно в это поверить? Молодой человек потупил взгляд, не зная, как на это ответить. — Я… решил, что смогу помочь ему самостоятельно, — наконец, тихо ответил он, всё ещё глядя в пол. — Когда я увидел, как ему плохо, я… — Вы применили на нём магию, — опередил его инспектор, вынудив юношу снова поднять расширившиеся глаза. — Не удивляйтесь, я уже знаю об этом — заключение из Ордена Исцеления также имеется в материалах расследования. Вы ведь знали, как это опасно, не правда ли? Неумелое вмешательство легко могло убить вашего брата. Так почему вы пошли на это, вместо того, чтобы позвать опытного целителя? Селест в панике переводил взгляд с инспектора на барона и обратно. Неужели дед даже не попытается помочь ему выпутаться?.. — Всё в порядке, Селест, — наконец, заговорил барон, — расскажи ему правду. «Правду»?! Что он имел в виду? Уж никак не всерьёз предлагал рассказать настоящую правду, так ведь?.. Правду о том, что никто из них не стал бы вызывать целителя для бастарда? Не стал бы ведь… так?.. Почему-то в этот момент Селест уже и сам начинал сомневаться, хотя тогда, глядя на умирающего брата, был в этом совершенно уверен. Растерянно уставившись на деда, юноша судорожно пытался сочинить хоть что-то, отдалённо похожее на правду, но ей не являющееся. — Я хотел… доказать всем, что могу стать целителем, вылечив брата, — медленно произнёс он, пытаясь свериться с бароном взглядом, но тот молча смотрел на него непроницаемыми холодными глазами. — Сначала я лечил его… другими методами. Без магии. Ухаживал, сбивал жар… Но ему становилось только хуже, и я… стал бояться, что он не выживет, и все будут винить в этом меня. К тому моменту, как я понял, что ничего не получается, было уже слишком поздно посылать за целителем. Я опасался, что он не переживёт дороги и использовал магию, потому что… не видел других вариантов… — тяжело дыша, выложил он, даже не заметив, в какой момент перестал что-либо придумывать и начал просто рассказывать, как было. На несколько мгновений в комнате повисла напряжённая тишина. С трудом веря в реальность происходящего, Селест боялся поднять глаза. — Рискну предположить, что на самом деле ваши отношения с братом были далеко не настолько благополучными, как вы пытаетесь представить, — нарушил тишину аш Вортем, — не правда ли, Селест? Я могу это понять: иметь братьев непросто — у меня их шестеро, старших и младших. Вам же довелось иметь единственного старшего брата — впрочем, не настолько уж старшего, почти ровесника. Да и родного лишь по матери — кем был отец Альтириуса, по-прежнему неизвестно, однако аристократом он не был точно. Несмотря на это, он собирался стать законным наследником семейного титула, который вы вполне могли считать причитающимся себе — не без основания, надо отметить, и даже уважаемый барон одобрял и поддерживал ваши амбиции. Уже понимая, к чему клонит инспектор, Селест медленно мотал головой, не отрывая от него ошарашенного взгляда. — Это просто не могло не вызывать у вас здоровой братской ревности, — снисходительно улыбнулся ему аш Вортем. — Вы же старательно делали вид, что не испытываете к брату ничего, кроме любви. Само по себе это уже наводит на мысль, что ревность ваша была достаточной, чтобы вы стыдились её, пытались скрыть. Раскрасневшийся младший внук барона пытался что-то ответить, но не смог. Да и что он мог сказать? Ведь единственной неправдой в его словах было то, что он этого стыдился. За рамками расследования юноша перестал скрывать свою зависть к брату ещё в детстве. — А если учесть, что ваш брат нарушил договорённость и решил вступить в брак первым… — инспектор цокал языком, неодобрительно качая головой. — Боюсь, это уже похоже на мотив для мести. Вы уверены, что где-то в глубине души, глядя на страдающего брата, принимая решение лечить его самостоятельно, вы не задумывались о том, сколько ваших проблем решилось бы, случись ему… — Нет! — в ужасе выкрикнул обвиняемый, чувствуя, будто сердце вот-вот пробьёт грудную клетку насквозь. — Я… я бы никогда не пожелал брату смерти. Никогда! — Неужели? — с сомнением смотрел на него инспектор. — Хорошо, предположим, что я вам верю. Вы бы не стали делать это намеренно, с холодным расчётом. Впрочем, вы всё ещё несовершеннолетний, а значит, можете не вполне отдавать себе отчёт в собственных действиях — или, проще говоря, не понимать, почему в некоторых ситуациях вы поступаете так, а не иначе. Это нормально, здесь нечего стыдиться. И бояться ответственности вам, скорее всего, тоже не стоит. — Что?.. — непонимающе уставился на него Селест. — К сожалению — или к счастью, законы Шор-ди-Лейн в отношении несовершеннолетних аристократов по-прежнему очень мягки, — вздохнул аш Вортем. — В них не предусмотрено никакой ответственности за непредумышленное причинение вреда здоровью — даже другим аристократам. Разумеется, только при условии, что это не привело к смерти или неподдающимся лечению травмам, и при наличии смягчающих обстоятельств. Последних у вас более, чем достаточно — и уважаемая семья, готовая за вас поручиться, несомненно, является одним из главных. — Значит… — хрипло заговорил Селест после долгого молчания, осторожно глядя на инспектора. — Значит, мне ничего не грозит?.. — Скажу вам честно: не сообщив никому о состоянии брата, на мой взгляд, вы поступили крайне предосудительно и заслужили хотя бы символическое наказание, — инспектор строго покачал головой. — Однако, окончательное решение о вашей дальнейшей судьбе буду принимать не я, а Совет магов. Я же постараюсь передать им все материалы расследования максимально объективно, чтобы моё личное мнение не повлияло на их решение. Селест уже ничего не понимал. Голова трещала по швам от противоречивых эмоций. Но с каждой секундной среди них всё ярче разгоралась одна: гнев. — Что ж, я думаю, на этом всё, — аш Вортем захлопнул папку с документами, переведя взгляд на барона. — Жаль, что так и не удалось допросить Альтириуса и как следует поговорить с Вайнеттой, но и без их участия ситуация уже вполне прояснилась. Условия проживания соответствуют норме, нарушений в воспитании не обнаружено. Претензий к вам, вашей дочери и её мужу у Совета возникнуть не должно. Что касается поступка вашего младшего внука, он может вызвать некоторые нарекания, но также не должен повлечь серьёзного урона репутации вашей семьи. — Благодарю вас за проделанную работу, господин аш Вортем, — поднявшись со своего места вслед за инспектором, Пилевий крепко пожал ему руку. — Не стоит благодарности, — ответил тот и чуть понизил голос. — Между нами, барон, я всё же настоятельно рекомендую не терять бдительности в отношении предстоящего брака вашего старшего внука. По моему опыту, велика вероятность, что он попал в не самую благоприятную среду и может подвергаться домашнему насилию. — Я понимаю это, но, увы, он ничего не хочет слышать, — печально вздохнул Пилевий. — Вы же знаете влюблённую молодёжь: отказываются видеть даже самые вопиющие недостатки объекта своего обожания. К тому же, нет никаких доказательств, что это дело рук магистра. А без них это лишь клевета. — К сожалению, это так, — согласно кивал инспектор, неспешно направляясь к двери. — Такие люди считают, что им всё дозволено. Увы, но в нашей стране это не далеко от истины. Остаётся только надеяться, что ваш внук одумается. — Если Альтириус решит вернуться, мы с радостью его примем, — уверял Пилевий, довольно улыбаясь, после чего вышел из комнаты вслед за инспектором, захлопнув за собой дверь. Селест же так и остался оглушённо сидеть на диване, пытаясь собрать в кучу разбредающиеся мысли и чувства. Что же сейчас произошло?.. Только что его почти открытым текстом обвинили в том, что он чуть ли не смерти брату желал! И тут же успокоили, что это нормально и ему ничего не грозит?.. В голове не укладывалось! Особенно удивляла реакция барона. К концу инспектор спрашивал совершенно незапланированные вещи, заготовленных ответов на которые тот ему не давал. И тем не менее, дед вёл себя так, словно всё идёт по плану. Точнее, кроме той небольшой шалости, на которую Селест отважился, поддавшись импульсу. Теперь он уже сомневался, что это была хорошая идея. Страшно представить, как накажет его барон. Накричит? Оставит без еды на неделю, как когда-то Альтириуса? Лишит денег на личные расходы?.. Селесту уже начинало казаться, что он совершенно не знает этого человека и не может предугадать, что у него на уме. Как он мог вот так хладнокровно подставить собственного внука под удар?.. Разве так должны вести себя друг с другом родные люди?! Разве семья не должна всегда быть на твоей стороне, даже если ты ошибёшься и попадёшь в неприятности? Юноша с раннего детства знал, что барон может быть жестоким, но почему-то всегда считал, что его жестокость не может быть направлена на любимого внука, желанного преемника титула. Случившееся в этой комнате открыло ему глаза и привело в бешенство, подобного которому Селест не испытывал никогда. Достаточное для того, чтобы побороть все прочие эмоции, вызванные этим допросом. Достаточное, чтобы он, стиснув зубы, вскочил с дивана и с яростью в глазах направился к дверям, намереваясь найти барона, где бы он ни был, и высказать ему всё в лицо! И если инспектор это услышит — тем лучше. Но как только кипящий от гнева Селест добрался до двери, она неожиданно открылась, вынудив его отступить на шаг. В комнату вошёл барон, показную улыбку на лице которого сменила холодная ярость. Захлопнув дверь за собой, он угрожающе навис над стоявшим перед ним внуком. А тот, ослеплённый собственными чувствами, не заметил опасности: — Вы решили всё свалить на меня?! — возмущённо воскликнул Селест. — Заранее всё продумали, чтобы меня подставить! Хотите, чтобы я один расплачивался за всё, что вы все творили годами?! Но гневная тирада не впечатлила серьёзно настроенного барона. Вместо слов Пилевий влепил ему оплеуху — так, что голова резко дёрнулась в сторону, а в ушах зазвенело. Селест рефлекторно схватился за пострадавшую щёку и неверяще уставился на деда. За всю жизнь никто и никогда не смел его и пальцем тронуть — не то, что ударить, да ещё с такой силой. — Думаешь, мы тут в игры играем?! — свирепо прошипел барон, с угрожающим видом наклонившись к сжавшемуся от страха парню. — Отомстить мне решил, сучонок? Да как ты посмел! Если бы этот кретин правильно прочёл твои намёки, мы бы все погорели! Нам несказанно повезло, что он сам подозревал аш Дортмунда и решил, что речь о нём! Селест застыл, не в силах вымолвить ни слова. — Считаешь, что я тебя подставил, да? Сопляк неблагодарный! — не успокаивался барон. — Ты хоть понимаешь, что я для тебя стараюсь? Или думаешь, что я себя одного выгораживаю? От моей жизни не так много осталось, и мне бы ничего не стоило прожить её, припеваючи, повесив на тебя жестокое обращение с братом, избиение и предумышленную попытку убийства магией. И тогда я и твои родители были бы полностью оправданы, а вот ты больше никогда не увидел бы солнечного света. Юноша в ужасе осознал, насколько серьёзнее могла быть его ситуация. — Вместо этого я из кожи вон лез, чтобы мы все вышли сухими из воды, — теперь Пилевий говорил тихо, почти спокойно, но от этого становилось только страшнее. — Чтобы ты, словно несмышлёный ребёнок, в свои тридцать отделался лёгким испугом и горсткой сплетен. Знай же, что сегодня я единолично спас твою шкуру. Изволь не забывать об этом до конца своих дней. Ты обязан мне всем, что имеешь, и впредь всегда будешь делать то, что я скажу! Не отрывая сурового взгляда от внука ещё несколько мгновений, словно пытаясь подавить любой росток своеволия, барон резко обернулся и молча вышел. Селест же ещё какое-то время стоял, как вкопанный, пытаясь осознать случившееся. Вскоре под гнётом захлестнувших разум эмоций он выбежал из комнаты. Будто тот самый несмышлёный ребёнок, о котором говорил барон, юноша направился в покои матери. Сейчас совсем не хотелось обо всём этом думать. Хотелось, как в детстве, устроиться на её коленях, зарыться носом в пушистые волосы и долго плакать навзрыд — вот только на этот раз из-за проблем посерьёзнее разбитой коленки или нагоняя от учителя. Схватившись за образ матери, как за спасительную соломинку, Селест даже не заметил, что позаимствовал его из своих воспоминаний. Осознание реальности накрыло его, только когда он увидел её сидящей в постели, жадно допивающей из горла бутылки остатки вина. В этот момент бурлящий гнев вырвался на поверхность. Он с яростью подскочил к матери и принялся с силой отбирать у неё бутылку. — Как ты можешь пить даже сейчас, когда ты мне так нужна?! — кричал он на неё, больно вцепившись ногтями в руку. — Клянусь, найду и уничтожу всё спиртное в доме, чтобы тебе больше ни капли не досталось! Вайнетта, едва ли до конца понимая, что происходит, кричала и отбивалась от сына. Наконец, ей удалось извернуться, отцепив его руки. Словно тут же забыв, как яростно только что защищала свою единственную драгоценность, она запустила ею в другое — до недавнего времени главное — сокровище всей своей жизни. Бутылка больно попала Селесту в плечо и отлетела в стену, разбившись вдребезги. С полрюмки вина разлилось по дорогому ковру. — Не смей мне указывать! — со злостью зашипело на Селеста чудовище в теле его матери. — Это не твоё дело! Я взрослая женщина и сама знаю, сколько мне пить! Убирайся! Видеть тебя не хочу! Остолбеневший сын с неверием в глазах уставился на неё, придерживая ушибленное плечо другой рукой. В голове не укладывалось, как любимая мамочка, души в нём не чаявшая, могла всерьёз швырнуть в него бутылкой, чуть не проломив голову. Помедлив несколько секунд, Селест решил исполнить её просьбу. Едва не сбив с ног прибежавшую на шум служанку, он стремглав вылетел прочь. Заперевшись в своей комнате, в приступе злости Селест разбил несколько дорогих статуэток, порвал пару картин и сломал о стену старинный стул. В конце концов, выбившись из сил, юноша расплакался от пережитого, свернувшись калачиком на кушетке в своей гостиной, где и уснул. Наутро, выйдя из своих покоев, узнал, что инспектор уже покинул поместье. Как и ожидалось, вскоре после него уехал и барон. Мать без остановки пила, не желая никого видеть, а отца и вовсе не было дома с тех самых пор, как завершился его допрос. Селест остался совсем один. Странно, но в тот момент он не испытывал никаких эмоций. Даже казавшийся бездонным запас гнева и злости, похоже, уже иссяк — выплеснулся на деда, на мать, на собственную комнату… Их сменила уже хорошо знакомая юноше апатия. Однако на этот раз вместе с ней пришла и необычная лёгкость — от осознания, что всё закончилось и больше нечего опасаться. А затем и уверенность, что больше он так жить не собирается. Селест, на удивление, отчётливо осознал, что в этой семье у него было ничуть не больше прав, чем у брата-полукровки — а то и меньше. Что для родных он был лишь удобной собственностью. Для матери — способом загладить ошибки молодости, для отца — гарантом безбедной жизни, а для деда — послушной марионеткой, на которую можно нацепить свой титул и не сомневаться, что она будет делать всё, что велено, пока тот жив — и даже после. Теперь юноша понимал, что предстоящий дебют, которого он столько лет дожидался, как каторжник освобождения, не изменил бы ровным счётом ничего. Совершеннолетие не принесло бы ему никакой свободы — по крайней мере, уж точно не само по себе. Даже сотни лет спустя он оставался бы всего лишь вещью во власти всех этих отвратительных людей. И так будет продолжаться ровно до тех пор, пока он сам позволяет такое положение вещей. Но больше Селест не собирался терпеливо дожидаться, пока ему разрешат распоряжаться собственной жизнью. Раз даже этот никчёмный бастард смог вырваться на волю — не побоится и он! Именно тем утром аш Лоргант-младший окончательно решился на побег. Подготовка заняла всего пару дней: его подгоняла уверенность, что где угодно будет лучше, чем здесь. Намерение поступить в орден перестало быть всего лишь желанием доказать барону, что он чего-то стоит — теперь у него просто не оставалось выбора. Убедить себя, что поступление стало главной мечтой его обновлённой жизни, оказалось совсем не сложно. Куда проще, чем вспоминать, что было на самом деле. Вынырнув из омута болезненных воспоминаний, Селест украдкой перевёл глаза на тёмного магистра, который в это время отстранённо разглядывал что-то за окном, тактично не торопя своего гостя ни с завтраком, ни с продолжением разговора. Юноша припомнил изматывающий страх, целую неделю не позволявший ему постучаться во входную дверь герцогского дома. От осознания, что даже пытавшему его магическим ужасом незнакомцу он всерьёз был готов довериться, лишь бы не возвращаться домой, становилось как-то дурно. Но даже если он пойдёт на это, как объяснить магистру аш Дортмунду всё случившееся так, чтобы тот позволил ему остаться?..