Сказки Анволы

— В ту пору, — рассказывает мне баба Нюра, позвякивая спицами, — никто и помыслить не мог, что-от не будет таких старух, что порчу отвести могут да дождь на поле сухое пролить… Это сейчас вона: куда ни глянь — этот да тот не верит, да и то — все молодые, молодые, а наше-то поколение еще знаем… Вздыхает бабушка, поправляет цветастый платок, качает горестно головой. — А все одно: что верите, что нет — есть это! Да пока мир стоит, будет! Вернется все, вернется… — Бабушка Нюра, а у вас в деревне есть такая колдунья? — Да у нас-то была, померла уж… Да не так все делалось, не так. Сейчас-то мы и сами помаленьку умеем. Перестала вязать бабушка, задумалась, только кот молодой в шубке словно яркий огонь играл с клубком красных шерстяных ниток, из которых красивый узор выйдет на белоснежных варежках. — Расскажете, бабушка? Вспомнила баба Нюра про рукоделие, отобрала нитки у кота, чтоб зря не запутывал, положила в плетеную корзинку. — Отчего ж не рассказать. Давно то было, еще с прапрабабкой моей, Авдотья ее звали. Красивая была, коса — с кулак толщиной, волосы медные, личико румяное, глаза голубые — любо глядеть! Много с деревни мальчишек за ней ходило, да один только приглянулся — Гришка. Парень рукастый, темноволосый, высокий — хорош всем. Да не очень его любили — бабка его ведьмой была, все людей сторонилась, али они ее — разберешь ли, коли боялись-боялись, а как что случись — сразу к ней, мол, «Таисья Никитична, подсоби»! А Авдотье что — девка загляденье, так и крутилась все рядом, тут мимо пройдет, плечиком заденет, веночек сплетет — на голову темную оденет ему, убежит, смеясь. А он молчал все, но от себя не гнал. И не поймешь было, любит ли Авдотьюшку, али так, забавляется. Все лето она за ним хвостиком ходила, от других отмахивалась. А как в лес за первой брусникой пошли — прибегла домой, плачет, трясется. Мати-то с отцом дома не было — сестре старшей плакаться пришла. Платье-то все изорвано, волосы встрепаны — сестра-то руками всплеснула да с нею реветь уселася, а уж не поделаешь ничего — поздно. Уж темнеть начало за окном, решили они красного петуха Гришке пустить. — Что значит красного петуха, бабушка? — Избу его поджечь, значит. Изба-то их на краю деревни стояла, совсем у леса, не сейчас заметишь беду. Занялся быстро дом — дождей с неделю не было. Не успел Гришка бабку вытащить, да и сам из огня не выбрался — подперли девки дверь снаружи, а он и, видно, без бабки своей вылазить не хотел. Так и сгорели вместе с домом. А Тася-то не просто ведьмою звалася! Успела старая напоследок проклясть весь Авдотьин род! С тех пор у нас мужья рано умирают, до старости не доживают, а у кого и мужей-то не бывало! И рождаются всё девки с меткой у виска левого, — баба Нюра чуть отодвинула платок назад, прямо у седых волос краснело большое родимое пятно точно птица хвостатая. — Вона, красный петух. И висит уж сколь проклятье еёное на роду. Да уж скоро и сгинет… Бабушка поправила платок, тяжко вздохнула, отложила вязанье. — Почему сгинет, бабушка? — тихо спросила я. — Нету детей-то у меня, внученька, нету… — прикрыла она ладонью рот, беззвучно заплакала. — Со мной в могилу и уйдет…