Сказки Анволы

Носить меня оставалось недолго. Я сама чувствовала, что скоро всё изменится, ёрзала у мамы в животе, настраиваясь на новый мир, новую Вселенную. Ночами ещё холодило, стоял май, и свежие листочки только готовились родиться на свет. Совсем как я. Недавно умерла старуха-луна, высохшая, словно заветренный сыр; она истончалась с каждым днём, пока вовсе не исчезла. С нею в ту ночь исчезли и звёзды — начинался дождь. В первый раз к вечеру так потеплело, и невероятно радостные насекомые зажужжали по всей округе, стремясь наверстать упущенное; месяц катился к концу, жара была близка. Прохладная влага напоила лес, мама стояла у открытой дверцы веранды и глубоко вдыхала свеже-тягучий хвойный мёд, затопивший воздух. И я дышала вместе с ней, замерев и чувствуя невероятный восторг. Но вскоре пришел папа, закрыл веранду, поворчал что-то про холод и увёл нас от притихшей густой зелени, влажно вздымавшей тяжёлые от воды травы и ветви. Ночью мы слышали, как матушка-земля дарит своё чрево вечно угрюмому грому и плодородному дождю. Лес шелестел, густел и темнел под живительными каплями, янтарные почки наконец сбрызнулись, лопнув, с новорождённых светлых-светлых листочков. Родилась юная луна. Я проснулась рано — только взъерошенное солнце моргнуло у горизонта — и разбудила маму. Она поворочалась в постели, тяжело села, взглянула на папу — он спал, смешно сжав подушку руками. Руки у него большие, крепкие, белая перинка под головой казалась крохотной. Мама улыбнулась и поцеловала папу в нос. Встала, прошлась по нежному полю ковра и пошлёпала, босая, по гладкому дереву на кухню. Вода забликовала зайчиками в стакане. Мама сделала пару глотков и ушла к веранде. Солнце уже растекалось по дальнему полю, медленно подползая к лесу. Птицы горланили в свистящем гулком воздухе — после ночного дождя не надышаться. Мама приоткрыла дверцу, и ранний шальной ветер заиграл с её юбкой, даже будто коснулся меня. Мама шагнула на деревянную ступень, дерево было чуть влажным и прохладным. В высокую тёмную траву, полную росистого дождя, мама ступить не решилась. Солнце поднялось выше, кутаясь в небесно-тонкую шаль облаков, мёд затопил мамины волосы, сладко поцеловал лицо, пригрел после проказливого ветра. Ели вдалеке качнули вершинами, я шевельнулась в животе. Мама обняла меня рукой, погладила. Скоро. Она тоже чувствовала. Под вечер я напросилась в лес, и мы щупали острые травы и гладили шершавые ожившие стволы сумрачных деревьев, липкие молодые листочки звенели над головами. Папа принес маме дивных луговых цветов, и я от радости чуть не завертелась. Мы вернулись в дом. Запрыгнула в небо молодая луна. Острой смеющейся девчонкой горела она среди тёмного неба в тонкой облачной паутине. Я хотела к ней, и к маме позвали повитуху. Или кого там зовут, кто знает да делает? Мне хотелось скорее на волю, и я мучила маму, торопила, заставляла переживать её и переживала сама. Повитуха долго смотрела и вдруг поджала суховатые губы. — Лежит плохо, — цокнула бабка. — Нельзя. Мамино сердечко перестукнулось. Повитуха сурово посмотрела на маму, её тёмные глаза моргнули и загорелись спокойствием. Уже подсогнутые, морщинистые ладони легли на большой живот. — Но я знаю, я поверну. Она посмотрела в огромное тёмное окно, и мама посмотрела тоже. Озорная луна подмигнула. Повитуха наклонилась к животу, а мама зажмурилась. Хрусталь скатился с её щеки прямо в ухо. Бабка шевелила меня, и я пнула маму. Мама открыла глаза, луна в фиолетовом мареве окна вновь подмигнула и — перевернулась. Мама удивленно ойкнула. — Всё. Папа мерил шагами соседнюю комнату — повитуха выставила его за дверь. Мама облегчённо выдохнула, чтобы позже закричать, сжав простыню в кулаках. Первым делом я увидела её счастливое умиротворенное лицо. Какая же она красивая! Ещё красивей, чем я думала. Потом и мне подмигнула луна, она тоже начала расти и по-крошечному медленно полнела. Звезды высыпались из белёсой паутины и заморгали тысячами свечей. И лес зашептал мне свои сказки.