Сказки Анволы

Передо мной зубастился город — всего-то подняться пару ступенек и пройти добрую сотню шагов. Но так не хотелось сворачивать здесь — дальше был хрупкий снег и узкая ветляющая тропка, сплошь усыпанная звонкой сладкой пудрой, а вместо горизонта — волна елового леса. Решила, лучше подняться по горочке, зато продлить морозную прогулку. Как-то я уже ходила тут, но когда — не вспомнить. Здесь гора была высоченной, крутой склон осыпался сахарной морозной посыпкой. Дети с радостным визгом скатывались по ледяным змейкам и, хохоча, вновь взбирались наверх. Пропустив двух таких змеев, прикинула, что дальше бугор поднимался сильнее, значит, пора сворачивать. Ноги проваливались по колено, рыхлый холодный сахар сыпался в валенки, прохладой щекотал кожу. Я все боялась смотреть вниз и все время смотрела — как там было далеко, далеко, а потом река! Уснувшая под толстенной ледяной коркой на долгие дремучие месяцы… Ребенком бежала я за этот холм в бабушкину избу, колобочком скатывалась под собственный хохот с огромной земляной горы — и прямиком в старую деревянную домину. Он был хрупенький — дерево уж поскрипывало — и маленький на самом-то деле, но для той меня казался большущим. Деда ловил меня у самого крылечка и шамкал беззубым ртом — укушу, укушу! Бабуля улыбалась, замешивая тесто. Вправду молвить, домик был дряхленький — домишко даже, но то был дедов дом. Долго прадед по бабуле угрюмился — отдавать дочь да за нищего! Но совладали влюбленные, счастливо жили. А холм как начал ходить, так и оставил избушку не на вершине, а в низине. Домишко все ж крепким оказался, ни бревнышка не растерял… Как взобралась наверх — не вспомню. Бледные иголочки таяли под выдыхаемым паром, дотлевали на ресницах и шарфе. Дети знай смеялись совсем рядом, мне все казалось — столкнут. Я и оглянулась — низина казалась далеко, уснувшая речушка пряталась за лесом, уходила за горизонт. Под валенком скользнул синевой лед — детские горки, и мне захотелось плюхнуться в облако снежных перьев и покатиться со звонким смехом… Далеко. Я поправила шапку, задев вспыхнувшую морозным костром щеку. Солнце, затуманенное тучами, готовилось ко сну, и мне надо было домой. Успела развернуться к проезжей снежной дороге, когда услышала тянущий тоскующий вой. Я помнила, что здесь были волки, но они никогда не подходили так близко. Дети продолжали кататься с горок, смеясь и будто не слыша серых хозяев. А стаи голодали — зима была крепкая, угрюмая; исхудавшие звери не боялись подбегать к самому жилью. Вся ребятня была под горой, где их и ловили взрослые, не позволяя скатываться на реку, изрезанную рыбацкими полыньями. Я пошла вперед. Дорога уходила в лес, хотя снизу казалось, вела в город. Волки бежали, бежали уже близко. Мне было страшно и не было, я шла и все думала, успею добраться до дома или нет. Почему-то серые виделись сытыми и недокучливыми, что явно было невозможно. Накатанный снег скользил и поскрипывал, когда ступня плавно перекатывалась на носок. Волки показались уверенно — рысцой по той же дороге, и я пошла боком от широкой тропы. Один подошел ближе, оказавшись ростом с целую меня, и я стянула варежку, чтобы запутаться пальцами в холодной и влажной от снега шерсти на загривке. Проснулась я засыпающим августовским летом.