Сказки Анволы

1 У маминой сестры был старый, полуразвалившийся дом за городом, в котором она прожила всю свою жизнь. Мужа у нее не было, детей тоже, даже с родственниками она практически не общалась. Я ее видела один раз в жизни — когда хоронили бабушку. Мне было тринадцать, и увидев незнакомую женщину в длинном темно-бардовом платье, шелестевшем подолом по рассыпанным желтым листьям, я поздоровалась с ней на вы. Она долго и пронзительно смотрела мне в глаза, отчего мне стало неловко, и я уставилась на ее большую капельную подвеску на груди, выполненную из сухого, чуть треснувшего дерева с вставленным в сердцевину зеленовато-синим камнем. Подошла мама, выдавила из себя смешок и заявила, что это вообще-то моя тетя, так что выкать ни к чему. Тетка легонько похлопала меня по плечу и ушла, поправляя на ходу выбившиеся из-под повязки темно-каштановые кудри. Родители никогда не говорили об этом прямо, но я видела, как они избегают разговоров о ней, отводят глаза и поджимают губы, особенно мама. Когда мне исполнилось восемнадцать, тетя умерла. Я не смогла приехать на похороны, потому что это было время поступления в университет. Вскоре насовсем (или на ближайшие четыре года, которые и виделись мне тем «совсем») уехала в другой город, а через пару месяцев мне пришло письмо, из которого выяснилось, что тетя оставила дом мне. Надо заметить, если маме и приходилось говорить о своей сестре, то о ее доме никогда. Ни разу даже не было предложения поехать к ней, и это казалось бы чем-то невероятным. Хотя и я почти не думала о ней до этого момента. Я знала, что раньше дом принадлежал бабушке, но она оттуда уехала еще до моего рождения. Кто-то упомянул это на ее поминках, и я спросила, почему. — Так у нее все зубы выпали, вот она в город и вернулась, — как о чем-то очевидном заявила тетка, ободряюще улыбнувшись мне после непонятно какой по счету рюмки. Я недоуменно посмотрела на нее и заметила, что у мамы стали страшные глаза. Когда такое бывало раньше, лучше было с ней не спорить и даже не находиться рядом. Тетя смотрела, как мама словно незаметно качает ей головой, неспешно орудовала вилкой в салате и едва заметно хихикала над ней — искорки смеха так и жглись в ее глазах. А теперь этот дом принадлежал мне. Я не знала, знает ли об этом мама, и почему-то не стала ей говорить. На первое время даже отложила это письмо и все мысли о нем — ехать туда не собиралась. Но все чаще мне снилась тетя и что-то пыталась сказать, но не могла: как только открывала рот, оттуда сыпалась земля, и ей приходилось отплевываться и отплевываться, и так пока не наступало утро. Иногда снилось, что я куда-то еду, за окном пшенично-осенние поля сменяются синими угрюмыми лесами — значит, за город, выхожу из машины и непременно иду реденьким пролеском. Позади, за лесным холмом, выглядывают добротные срубы деревенских изб, местами уже разрушенные временем и безразличием человека. Пролесок сменяется полем, тропинка в нем еще не заросла травой, но усыпана непонятно откуда взявшимися шишками, ощутимо впивающимися в ноги. Впереди словно из ниоткуда вырастает дом с широкой верандой, увитой плющом, и почему-то нескладно смотрящимся вторым этажом, словно его нацепили сверху как старомодную шапку, неподходящую к костюму. Я приближалась и приближалась, пока он вырастал и обвивался еще более красочными подробностями. Ступени деревянные и такие ехидные на вид, что кажется, ступишь на них — и вмиг свалишься, как по чьей-то недоброй шутке. На крыльце, плавно переходящем в веранду, музыка ветра, извитое дерево которой сплелось с хватким плющом. В ней ракушки на самом верху, спутанные с перьями, чуть ниже — металлические подвески, круглые и тонкие, как старинные монеты, и длинные и острые, как шпажки, а в самом низу словно крошечный бубен с прикрепленной к нему крупной, камнеобразной костью. Тут же вздыхает ветер в невидимой печной трубе и спускается к своему музыкальному инструменту, чтобы играть. Ракушки шепчутся морскими волнами, смягченные перьями, позвякивают монеты, и мне кажется невероятным услышать звук бубна. Я уже пришла, осталось взойти на крыльцо и попасть в дом. Плющ ластится к лицу, дерево крыльца теплое, будто нагретое солнцем, а первая ступень вовсе и не скидывает меня вниз. Я ставлю ногу на вторую и слышу сухой, грудной, идущий из глубин самого сердца удар бубна. Музыка ветра поворачивается под напором искусных пальцев, и я вижу на обтянутой коже выведенные знаки, соединяющиеся в круг в центре. Кость ударяет о бубен, звук проходит сквозь меня, застревает в ребрах, и я просыпаюсь. 2 После таких снов я вставала угрюмая, как низкооблачная погода, и ощущала такую тоску на душе, словно таскала на груди тяжеленные гири, вес которых с каждым сном все рос. На лекциях стараясь думать о том, что мне диктовали, я выводила ручкой каракули в тетрадях и блокнотах. Я бы не обратила на них внимания, если бы соседка не толкнула в бок, с восхищением похвалив рисунок. Рассмотрев его получше, я находила в нем музыку ветра из снившегося мне дома и странные знаки, вычерченные на коже бубна. Я полистала тетрадь и ужаснулась: лекций в них было несравнимо меньше нарисованных черной ручкой непонятных знаков. В ближайшие же выходные после этого я решила ехать в подаренный дом. Небо уже неделю пряталось под толстым серым одеялом, ни на секунду не показывая солнечного носа. Я была такая же мрачная и недовольная: оказалось, ни автобус, ни электричка не ходят в ту деревню, где стоит дом. Пришлось брать такси, и это ощутимо ударило меня по студенческому карману. Ехали мы целых полтора часа, и я вздрагивала каждый раз, когда сухое дерево у дороги или деревянный, едва способный дышать мостик через речку оказывались в точности такими же, что и во сне. Дежавю накрывало меня волнами, и я успела примириться с ним, стараясь взять себя в руки. Когда мы проехали несколько деревенских домишек, водитель остановился. — Дальше дороги нет. — Немолодой усатый мужчина смотрел в зеркало, разговаривая со мной. — Но мы не доехали до дома! — я открыла скрин карты, восхищаясь своей предусмотрительной мыслью об отсутствии связи, и показала его водителю. Тот даже не взглянул в телефон. — Здесь лес и бог знает что еще. Мне не проехать, а про объездные дороги я понятия не имею. Я вздохнула. Торговаться, имея пятьсот рублей в кармане, которых, кстати, не хватит на обратную дорогу (в эту минуту я очень рассчитывала найти хоть немного денег у тетки), было бессмысленно. Дорога мне, конечно, была знакома по тем же мучившим меня снам. Здесь тучи были потоньше, и изредка слабый медовый лучик поигрывал то с высохшими травинками, то с черными, готовяшимися зимовать ветками. Я прошла и пролесок, и поле, и в который раз за день вздрогнула, увидев приближающийся дом со странным вторым этажом. Ступени не скрипнули, но заиграла музыка ветра, которую я не хотела слушать. Даже на секунду показалось, что сейчас прозвенит будильник и снова придется выползать из постели и тащиться на пары. Когда бубен в подвеске отозвался бубном в груди, я вдруг поняла, что у меня нет ключа. Минуту я стояла перед деревянной зеленоватой дверью, рассматривая каждую неровность, облупившуюся до заноз краску и витиеватую черную ручку. После мой взгляд уткнулся в окно рядом с дверью, оно было темное, завешенное чем-то легким кружевным, но хранившее мрак за занавесью. Если бы страх перед всем этим не кусал меня за пятки, я бы не сдержала гнева по поводу своей неосмотрительности с ключом. Оглянувшись и зацепившись взглядом за неровный гребень леса на горизонте, я поняла, что совсем одна на несколько километров, а такси уже умчалось в счастливом для него направлении. Мысленно застонав и всячески игнорируя позвякивавшую музыку ветра, я уперлась лбом в дверь и тут же толкнула руками в бессмысленной надежде. Она не поддалась и не оказалась открытой, холодная ручка крепко сидела на своей хозяйке, ни на миллиметр не сдвигая ее. Под ногами не было коврика, под который обычно кладут запасной ключ, на веранде не было цветов в горшках, ничего, где можно было бы оставить его, чтобы я догадалась. Я посверлила взглядом дверь еще несколько минут, раздумывая, что делать дальше. По всему выходило, что идти обратно до ближайшего телефона. Я погладила шершавое дерево двери и развернулась, чтобы уйти. Чуть скрипнула половица под ногами, ветер вдруг пронесся мимо меня, резко распахнулась дверь. Первое мгновение я не могла пошевелиться и только испуганно моргала, глядя в распахнутую передо мной темноту. Кто-то открыл дверь изнутри? Это было даже хуже, чем приехать зря. — Здесь кто-нибудь есть? — почему-то спросила я, чувствуя себя ужасно глупо. Ну конечно есть! Какой-нибудь сторож, например, кто-то же открыл эту дверь? Но в глубине души я знала, что дом пуст. По крайней мере, от людей. Всегда бывает сложно поверить во что-то такое, даже несмотря на тысячи предупреждений и ситуаций. Предыдущие жизненные правила не хотят отпускать, потому что в новых ты ни черта не смыслишь. Я долго уговаривала себя войти. Во мраке появлялись очертания прихожей, далекой лестницы, вновь показавшейся мне ехидной, стен и дивана. С выдохом я перешагнула через порог. Дом был красивый, уютный, из тех, в который хочется приезжать летом за прохладой и блинами с ягодами, а осенью сидеть у печки, закутавшись в плед, и читать что-нибудь доброе, слушая как огонь мягко потрескивает поленьями. Сейчас он стоял грустный и темный — того и гляди начнет печально вздыхать. Я сделала еще пару шагов внутрь, и дверь за моей спиной резко захлопнулась. Вздрогнув, я оглянулась. Конечно, за мной никого не оказалось. Нужно было включить свет, чтобы хоть как-то избавиться от страха. Я рассмотрела стену рядом с дверью, но выключателя не нашла и тут же вспомнила, что на улице не видела никаких проводов. Было ли здесь вообще электричество? Я шагнула влево — там, кажется, была кухня. Свет зажегся так же резко, как недавно открывалась-закрывалась дверь. Он был мягким и теплым, но достаточно ярким, чтобы все получилось рассмотреть. Стены были обшиты деревом или чем-то, искусно его напоминающим, в нескольких местах попадалась музыка ветра, более тонкая по звучанию, судя по ее элементам, и различные подвески. Свет шел от люстры в потолке. Я коснулась рукой стены, и мне показалось, что маленькие деревянные прямоугольнички зашевелились под пальцами, подставляя себя погладить. Тут же отдернула руку. Кухня оказалась великолепная: уютная, небольшая, со старым буфетом, заменявшим шкафы, и огромной русской битой печью. У окна и со стороны печки с потолка свешивались сплетенные в косы чеснок и лук, еще какие-то травы и букеты, связанные вместе, а заглянув в незаметную сначала маленькую кладовочку, я обнаружила просто бесконечное множество засушенных растений, тихо шелестящих под потолком. Гостиная была чудная: с диваном и креслами, столиком между ними и маленькой вазочкой на нем с двумя сухими цветочными стебельками. Я прошлась мимо него и поняла, что меня так удивило. В доме уже долгое время никого не было, но ни одна пылинка не лежала и не витала в нем. Словно только час назад дом вычистили до блеска. Я ступила на красочный узорный ковер во второй раз, и он вдруг подпрыгнул под ногой, вытащился и еще и хлопнул уголком прямо по ботинку. Я резко выдохнула и отступила. Может, там мыши? Ковер преспокойно улегся обратно. Осторожно наступила на уголок ковра, перенесла вес на ногу, ничего не произошло. Ступила и второй на ковер, постояла пару секунд, он резко выдернулся у меня из-под ног, и я, не удержавшись, полетела на пол. Вскрикнула, вдруг поняв, что падение слишком долгое, и пребольно ударилась спиной о холодный каменный пол, содрав ладони до жжения. Посмотрела перед собой все еще лежа на спине — там, далеко вверху висела все та же самая люстра, а на уровень ниже был еще один потолок с отверстием в дереве, которое тут же по одной маленькой прямоугольной детальке сложилось в цельное покрытие, еще и лампу на себя навесило, какие бывают в старых подвалах. Подвал! Вскочила, огляделась — и точно, это был небольшой погреб, целиком заставленный всевозможными банками с соленьями. В каменных стенах были вырублены полочки, и стекло чуднО отражало свет сквозь темный сироп варенья и мрачную сталь камня. Здесь было ощутимо холоднее, чем в доме, и я вновь посмотрела наверх, совершенно не понимая, как могла оказаться внизу, не сломав пола. Подвал был невысокий — от силы метра два — и я для верности потрогала деревянный потолок, в гостиной служивший полом. Чешуйки дерева податливо прогибались под моими пальцами и возвращались обратно, словно клавиши фортепьяно. Я отдернула руку. Дом был живой. Волшебный. Нет, Катя, этого не может быть. Хорошо, тогда какой-нибудь механизм, удачно придуманный гением. Сердце мое несмотря на все сюрпризы почему-то перестало трепетать, как только зазвенела первая музыка ветра на крыльце, оно уже все приняло и во все поверило, но я не могла. Откуда бы у тети взялись такие деньги, чтобы забабахать себе такой дом? Да я бы скорее поверила, что она была колдуньей, тем более родители с ней общались так неохотно!.. Приложила пальцы к губам. — Нет, этого не может быть. Холодок прокрался к запястью и никем не выгнанный залез под пальто. Я нашла лесенку и поднялась в дом, наудачу дверь была не заперта. Я вновь стояла в кухне, в маленькой кладовой, и среди трав и склянок впервые видела на небольшом столике огромную толстую тетрадь с загнутыми от частых перелистываний уголками. У меня задрожали руки. Верить оказалось не так и просто. Когда я открыла ее, ветер заиграл на бубне. Звук был до того отчетливый, что я обернулась, но за спиной никого не было. Первая страница. Пустая. Я открыла следующую. Ветру стало мало бубна и он влетел в печь, перед этим завыв в трубе. Я выглянула на кухню — снежинки сажи взлетели из устья в воздух, заслонка стояла в стороне. Я подошла и закрыла печь, железная дверка неприятно скрипнула о камень. На второй странице был рецепт рыбника. На меня волной хлынуло разочарование и тут же — следом — облегчение. Ветер вновь завыл в трубе и что-то сильно звякнуло на кухне. Он уронил заслонку на пол. Я поджала губы и подняла ее, прислонила к печи, но закрывать устье снова не стала. День закатился за горизонт, и темнота туманом вливалась в окна. Я обрадовалась свету в доме, и вдруг поняла, что ночевать придется здесь. 3 Почему-то от этого осознания поплохело, и странно спокойное сердце зашлось в барабанной дроби. Я для верности зашла в кладовую, полистала тетрадь — там были сплошь рецепты — и ушла к лестнице. Она была достаточно широкой, чтобы поместиться двум людям, если идти вплотную. Перила были добротные, закругленные у конца, но ступени, казалось мне, смотрят с какой-то ехидной усмешкой. Я ступила на одну и вспомнила, что забыла посмотреть еще одну комнату, находящуюся с другой стороны от гостиной. Вернулась, предусмотрительно обошла наглый ковер, замерла у двери, не решаясь открыть. Круглая медная ручка словно ткнулась мне в ладонь, сама повернулась, и я оказалась в комнате. Сначала мне подумалось, что это какая-то оранжерея или зимний сад — все было в цветах и растениях, а дальняя стена была разделена на три стеклянные стены. За ней еще просматривался гребень леса у горизонта и ветхий месяц, зацепившийся острым краем за колючую ель. А до неба все было темно. Ближе к двери стояли стол и стул, деревянные, но простые. На столе с краю лежала толстая книга. В ящиках наверняка были какие-нибудь тетрадки, но я не зашла в комнату и даже не посмотрела, что там может быть. Закрыла дверь и вернулась к лестнице. Решив, что быстрым шагом будет проще, я поднялась наверх, держась за перила. Ни одна ступенька не скрипнула, и дверь наверху была открыта. Я всмотрелась в темный коридор и открыла дверь пошире. Может, вернуться поискать фонарик? Ветер снова взвыл в трубе и отчего-то захотелось срочно позвонить папе. Он бы приехал за мной и не пришлось бы ходить по темным коридорам странного дома. Ступенька, на которой я еще стояла одной ногой, вдруг дернулась из стороны в сторону, и я быстро поднялась. На втором этаже зажегся свет. Я обернулась на лестницу и ахнула — ее там не было и в помине. Второй этаж — где стою я — и первый — далеко внизу с тем ковром-злюкой. Никакой лестницы. Я рассердилась — всю жизнь не любила лестницы! — и чересчур резко захлопнула за собой дверь. На втором этаже стены были из деревянных ромбиков, и они также шевелились под рукой, когда я к ним прикасалась. Коридор здесь был узкий и длинный со множеством дверей по обе стороны, я все шла и шла, рассматривала картины на стенах и замерла где-то у третьей двери. Как он может быть таким узким? И столько дверей! Словно здесь тысяча комнат. Дернула первую попавшуюся — заперта, напротив — тоже. Я передергала все двери, но открытой оказалась только самая последняя справа. Это была уютная спальня с большой кроватью и старинным полупрозрачным балдахином, комодом с зеркалом и небольшим угловым шкафом. Подошла к кровати — она была заправлена, от постельного белья все еще исходил тонкий цветочный аромат, словно его только вчера постирали и надели. Я глянула в зеркало на комоде, отражение казалось мутным в тусклом свете крохотных настенных торшеров. Сильно захотелось спать, я стянула ботинки, пальто и джинсы и залезла под теплое одеяло, на почти хрустящую простынь. Во сне я открыла одну из дверей на втором этаже. Там оказались метлы, только метлы и плащи на прикрученной к стене вешалке. Даже окна не было. Я по-хозяйски осмотрела комнатку, метлы, выбрала с самой толстой рукоятью и вышла, забыв о плаще. Прошла парочку дверей и открыла следующую, предусмотрительно не заходя внутрь. Вообще говоря, заходить было некуда — подо мной плавали лодчонки облаков и совсем близко моргали звезды. Далеко-далеко мигал огнями город, но мне не хотелось лететь туда. С другой стороны, за горами, зубастился лес, и я оседлала метлу и, оттолкнувшись от пола, вылетела за дверь. Ветер любовно обнял меня, охолодил лицо и руки, пропустил волосы между пальцев. Сидеть было непривычно, но я не обращала внимания. Гора подо мной походила на огромную ромовую бабу со сладкой снежной глазурью наверху. Я перелетела одну и следом другую и стала снижаться к лесу. Месяц все еще не мог выпутаться из хвойной верхушки, я взмыла повыше, но до ели было не достать — в самом деле вымахала высоченная. Она помахала мне толстой пушистой лапой. Я улыбнулась и кивнула на месяц, чуть дергающий острым кончиком. Совсем скоро он растворится в небесном молоке и родится вновь. — Лихо я его, а? — зазвенела ель иголками. Я засмеялась ей в ответ, и месяц укоризненно моргнул, а после и вовсе скрылся за кружевом ночного облака. — Отпустила бы… — попросила я. Ель помолчала, замерев в гулком ночном воздухе, качнула пушистой лапой — что вздохнула — и дернула вершинкой. Ветх отцепился от нее, покатился по небесам, путаясь в гирлянде звезд. Подмигнул мне лукаво. Я улыбнулась ели и спикировала в лес. На поросшем мхом валуне, единственном во всем лесу, сидела тетка. На ней было толстое шерстяное платье и все тот же амулет, который я видела на ней в день бабушкиных похорон. 4 — Метлу взяла что надо, — отметила она, даже не взглянув в ее сторону. Я промолчала. Раньше она не могла говорить, а теперь могла. Почему? — Давила на меня могильная земля. Теперь не давит, я к тебе завтра приду. Мне стало тревожно. — Медведь разворошил могилу, стало полегче. — Зачем придешь? Она посмотрела ласково. — Двери тебе открою. — Почему ты отдала дом мне? Тетка удивилась: — А кому еще? Я не смогла ответить. Показалось, что из-за кустов за нами наблюдает волк. — Да, и он там не один, — она проследила за моим взглядом. — Они будут к тебе иногда приходить. Но ты не бойся. — Зачем он там? — Познакомиться. Я вздохнула. — Зачем мне дом? Мне еще четыре года в универе учиться. Тетя усмехнулась и посмотрела куда-то вдаль. Я проследила за ее взглядом — месяц выпутывался из звездной паутины. — Ты можешь выбрать любую дверь. А можешь взять все сразу. Что ты выберешь? Я нервно сглотнула. — Как это? Она приподняла бровь. Она знала — чувствовала! — что мне хочется все. — Одна — это универ, учеба и все в таком духе. Ты можешь вернуться, если захочешь. На какое-то время. — Почему мама выбрала одну? — Она бы не справилась со всеми, понимаешь? Месяц запутался и, кажется, свалился за горизонт. Небо смутилось, и его щеки порозовели. Я не понимала. — У нее не было таланта, а учиться она не захотела. — Так ты ведьма? Тетка пожала плечами. — И что, можно было просто научиться? — Конечно, — как о чем-то очевидном заявила она. — Ты можешь выучиться на врача или авиаконструктора, но почему-то не можешь чувствовать жизнь и управлять ею? Мне казалось, еще секунда и она рассмеется. — А зачем двери? Тетя встала с валуна. Солнце умывалось в Тихом океане и готовилось будить нашу землю. — Какие двери? Я нахмурилась и моргнула. Балдахин раскачивался от гуляющего в комнате ветра, хотя когда я засыпала, окно было закрыто. Я вскочила, резко отодвинула невесомую ткань — окно и впрямь не открывалось, а вот между дверью и стеной темнела щель. Ветер шевельнул уголок пододеяльника, оставшегося без одеяла, и погладил меня по щеке. — Ну, если хочешь, так оставайся, — неожиданно шепнула я. Прохладный воздух коснулся второй щеки и выскользнул из комнаты. Хлопнула другая дверь и зазвенела тонкая музыка. Угол одеяла вернулся на место. Я подошла к двери, открыла пошире — передо мной была гостиная с ее пузатым диваном и вредным ковром. Я выскочила наружу и побежала к лестнице, которая — я точно помнила! — вчера исчезла, стоило мне подняться по ней. Никакой лестницы, никакой двери наверху. — Чертовщина, — прошипела я и побежала к выходу. Ветер игрался со своим любимым бубном. Я свесилась спиной с крыльца и чуть не шлепнулась на землю. Второго этажа у дома не было. Не поверив своим глазам, я решила отбежать подальше в поле, чтоб посмотреть издалека, но спохватилась о ботинках. Вернулась в гостиную и поняла, что не знаю, где спальня. Заглянула налево — кухня, направо — кабинет с зимним садом и больше ни одной комнаты. — Ну какого черта! Я забыла ботинки и пальто в комнате исчезнувшего второго этажа.