Сказки Анволы

Она вернулась уставшая, но спокойная — этот день наконец заканчивается, и завтра уже никуда не нужно ехать. Дом встретил знакомым теплом и уютом, мягко пригретыми срубами и сонно дышащей печью. Муж с кем-то негромко разговаривал. На кухне — поняла она. Значит, дед Семен зашел на вечерний чай, он почему-то любил разговаривать именно там. В кухоньке было жарковато от печки, но ей, продрогшей от уставших людей и шустрого метро, это даже понравилось. — Долгий день, любимая? — муж встал, обнял, потянулся поцеловать. — Очень, — она уткнулась носом в его пропахший дровами и огнем свитер и глубоко вдохнула родной запах ветра, который в нем поселился; увернулась от поцелуя: — только умоюсь и вернусь. Улыбнулась смущенно — не хотелось целовать любимого губами уставшего дня. Встречи, беготня, множество людей, кривые улыбки, несколько искренних, кислая толпа, выливающаяся из вагона словно подкисшее тесто, гудки машин, фары, длинная пробка на проспекте… Легче стало только в электричке — она любила электрички, когда сквозь заснеженные мохнатые ели та понесла ее к дому, будто в лодке поплыла по молочному небу с рассыпанными стекляшками звезд. После короткая тропинка, густой снег, смеясь ссыпавшийся в низкие ботинки и шекочущий прохладой ноги в колготках, Дружок, спешащий к ней с высунутым языком — потому и муж не встречал: пес всегда ждал хозяйку у платформы, да и ей нравилось побыть наедине с собой и тоненькой кромкой леса от железнодорожных путей и до дома. И вот теплые язычки пламенных окон, жар печки и муж. Срочно умыться, а еще лучше целиком снять с себя весь серый утоптанный день под острыми струями душа. Дед Семен поднялся, взял стакан, налил воды из кувшина — не посмотрел, что в гостях, — что-то вроде бы шепнул на воду, вроде и просто глянул — не соринка ли упала в стакан. Протянул. — На, попей малость. Потом иди. — Я бы сначала… — даже глотать не хотелось, казалось, вода смоет всю тяжесть дня в глубину тела, и потом ее оттуда не вытянуть. Но дед смотрел строго. — Хорошо. Спасибо говорить не стала, знала, что нельзя. Дед Семен много знал, но зла никогда не делал, за это его все очень уважали. Глотнула воды осторожно, потом еще и еще. Оставила половину. Три больших глотка холодной волной скользнули в желудок. — Ну я в душ. — Я ужин разогрею, — муж успел поцеловать ее в волосы, прежде чем она исчезла в доме. Стоя над раковиной, она пару секунд всматривалась в отражение, потом смыла макияж, увлажнила тоником лицо. Почистила зубы, пополоскала рот и закашлялась. Казалось, что-то застряло в горле и противно волосилось у самого основания языка. Она откашлялась, но это не помогло. Потянулась пальчиками и вытащила что-то белое, похожее на клочок волос, только жестче. Скривила губы, сморщила нос и сунула руку под кран с водой. Еще раз почистила зубы и залезла под душ. Включила воду погорячее, разожгла тело до красна, выпарила серость дня, мрачность людей, быстроту каменных зданий. Капли просачивались в тело, выкусывали раздражение и падали вниз. Выключила воду, закуталась в полотенце. Дышать получалось свободнее, глубже, из головы вытурили тяжелый мглистый туман. Босиком прошлась по деревянному полу в спальню, достала любимое домашнее платье, надела пушистые шерстяные носки. За окном летящие снежинки завертелись в быстром танце — ночью будет метель. Она улыбнулась и пообещала себе больше никаких дел в городе. Только редкие и оттого счастливые прогулки по мощеным улочкам между старых, густо пахнувших историей домов.