***
Год спустя
Пирс Полкисс в грязном засаленном женском халате сидел на углу и просил милостыню. Некоторые прохожие даже подавали, остальные же неодобрительно качали головой и шли дальше. Вы наверняка спросите, почему он это делал? Потому что я этого захотел, да и мне нужны были собственные деньги. Почему Пирс? Он был самым слабовольным и легко внушаемым из всех, кого я знал, а потому практиковаться я решил на нем, благо бед он мне доставил знатно, хотя и докучал в основном втихаря. Решив узнать, насколько далеко распространяется моя власть над людскими умами, я поставил такой эксперимент, и, о чудо, он увенчался полным успехом. Правда, через неделю об этом узнала вернувшаяся из поездки во Францию мама Полкисса и повела его на обследование к психиатру. Бедняга тронулся умом и медленно превратился в безвольного овоща… Жаль, но пока я могу только зомбировать людей, в самом прямом смысле слова, превращая их в безвольные куклы. Удивительно, но на животных этот побочный эффект не проявлялся. Наверное, переход с голубей на Пирса был слишком уж резким, но я правда старался! В свое оправдание могу сказать то, что времени у меня оставалось всё меньше и меньше, а превращать своих будущих однокурсников в кретинов, знающих только одну фразу, мне как-то не хотелось. Эх, найти бы мне ещё парочку объектов для тренировок! Но, увы — у меня люди сейчас на особом счету, а потому с ними облом-с… Календарь неумолимо отсчитывал дни до прихода первого письма из Хогвартса, а я всё больше понимал, что оказался в носорожьей заднице: магия у меня говно, я сам — одиннадцатилетняя школотина со всеми вытекающими, а против меня два сильнейших мага столетия… Первое письмо пришло утром, вместе с пачкой утренних газет и корзинкой свежего молока. Огромное, завёрнутое в толстый пергаментный конверт с яркими изумрудными чернилами, блестящими так, будто в них добавили порошок этих драгоценных камней. Хотя, могли и добавить, кто же этих отмороженных знает. Запрятав под рубашку кусок пергамента, я отнес остальное в дом, заперся в чулане и сломал печать. Гром не грянул, земля не разверзлась, лишь лёгкий холодок прошёлся по рукам, оплетая их невидимой, но ощутимой сетью. Что это за хрень такая ко мне прилипла? Я попробовал как-то её сбросить, но успеха не достиг, а попытка привычным жестом поднять книгу провалилась, только начало ощутимо жечь ладонь. Воу, это что за бред такой?! Нет, я так не играю! Я хочу себе обратно нормальную магию, а не этот ущербный огрызок! Это что, всех так кастрируют?! Я же мог раньше спокойно колдовать, и даже особо сильным не был, зачем ещё и это?! Руки начало жечь все сильнее, пока кисти в конце концов не опутало багровыми нитями, горячими, как раскалённая проволока. Я, ошалев от боли, метался по чулану и орал как резаный, пока в конце концов это безумие не прекратилось. Обессилев, я рухнул на пыльный пол, пачкая его кровью, текущей с израненных рук. Какова же была моя радость, когда через несколько часов я не обнаружил на руках ничего, кроме маленькой сеточки из шрамов, а мои способности восстановились… Надо будет получше разузнать, что это за дрянь, и почему её накладывают на каждого ученика. Письма приходили и приходили, накаляя градус безумия в доме. Дурсли уже не знали, куда себя деть, ведь назойливая корреспонденция проникала через любую доступную щель, а если не находила, то делала её. Вы можете себе представить конверт, лезущий прямиком через стену, игнорируя всякие законы физики и здравого смысла? Я и сам их побаивался после того случая и старался избежать физического контакта: вдруг там еще какая-то гадость есть? Всё-таки моё здоровье мне дороже… В конце концов, тридцатого июля Дурсль не выдержал, собрал все вещи в чемоданы, закинул во внедорожник и приказал нам грузиться в машину. Когда мы тронулись, туча конвертов с радостным шелестом рванулась за машиной, стуча по придорожным столбам и пугая птиц. Что удивительно, никто, кроме нас и животных её не видел. Прохожие с удивлением косились на несущийся на всех парах автомобиль, останавливающийся только, чтобы заправиться. В конце концов наш путь упёрся в океан, и бежать дальше было некуда. Письма кружились стаей, держась метрах в пятидесяти над нашими головами угрожающей тучей. Начавшийся ураган их ни капельки не смутил, лишь добавил энтузиазма. Периодически то одно, то другое пикировало на меня, пытаясь прыгнуть в руки. Я отчаянно отбивался бейсбольной битой Дадли, сбивая назойливую корреспонденцию в грязь. Дурсль-старший даже начал с одобрением поглядывать на мою борьбу. В конце концов он взял из моих ослабевших рук деревянное орудие возмездия и сказал: «Давай я, а то ты совсем замахался. Видать, это волшебство не только меня достало. Знал бы я раньше, что ты и сам тому не рад, глядишь, и бил бы тебя пореже.» У него получалось гораздо лучше, и несколько упокоенных конвертов уже не взлетали, а лишь вяло ползли, пачкаясь в грязи. В конечном итоге Петунья договорилась с одним рыбаком, взяв в аренду баркас, и мы переправились на старый маяк, одиноко стоящий посреди начавшегося шторма. Письма пытались нас преследовать, но попадали в море и больше нас не беспокоили. Лачуга была пуста и заброшена, камин давно не топлен, а дрова не хотели гореть. Вернон смог зажечь огонь, а Петунья сварила чаю и пожарила сосисок. Измученные и уставшие, мы забылись беспокойным сном, вздрагивая, когда особенно крупная волна сотрясала островок… Ровно в полночь дверь сотряслась от богатырского удара, с потолка посыпались дохлые пауки, а зычный бас прорычал: «Открвайте, эт я пръехал!». Вернон, спавший в обнимку с дедушкиной двухстволкой, подскочил и крикнул: «Убирайтесь прочь, мы никого не приглашали!». За стеной послышалось громкое сопение, и бас, игнорируя Дурсля, прогремел: «Раз не открываете, то я сам войду!». В ту же секунду дверь с косяком влетела внутрь дома от богатырского удара огромного косматого человека. Согнувшись, этот монстр вошёл внутрь, впустив за собой вой ветра и вонь давно не мытого тела. Вернон, не будь трусом, дал по этому хмырю картечью из обоих стволов, но осыпь, отраженная какой-то защитой, лишь прошла рикошетами по стенам, зацепив Петунью и кроша мебель. Не увидев хоть какого-то эффекта, Дурсль ринулся в рукопашную, но был отброшен в сторону легким движением руки, а его дробовик, со скомканными стволами, улетел в другой угол. Дадли стал в пародию боксерской стойки, прикрывая мать, зажимавшую рану на руке, а я скорчился за спинкой дивана, надеясь, что это чудовище меня не заметит. Но он вытащил меня за шкирку и слегка заплетающимся голосом сказал: — Ну здрвствуй, Гари, я же тебя отаку-усеньким еще помню! Я Хагрид, лесничий в Хогвартсе. — Разведя ручищи на пару десятков сантиметров, показывая скорее размер новорожденного котёнка, чем младенца, Хагрид плюхнулся на диван, добив его окончательно. Поковырявшись где-то около своего, несомненно, богатырского зада, он извлек изрядно пованивающую и помятую коробку с надписью «С Днём рожднения, Гарри!» и протянул мне. Я слегка отодвинулся от подозрительного подношения, отдающего холодком в ощущениях, и сказал: — Я вас не знаю, и вы ведёте себя крайне невежливо. Ваш подарок выглядит подозрительно. — Лицо великана исказила гримаса неподдельного горя. Или он так хорошо играет, или реально туп, как моё колено. — Прсти, Гари, я сам для тебя этот торт испек, и кробку украсил! Думал он тебе пнравится! — ну да, конечно, я просто истекаю слюной от радости. Но я же добрый и забитый ребенок, ведь так? — Ладно, а давайте вы им отпразднуете, а я лучше сосиски доем? — Грусть сменилась умилением. Пустив слезу и окончательно испоганив коробку, богатырь разрезал ленточку кривым ножом, больше похожим на саблю, и принялся уминать сладость. Отправив половину сразу в рот, он пробурчал: — Ты ткой же дбрый, как твъя мама… До чего чудо-девочкой была, пока её Тот-кого-нельзя-называть не убил… Жаль что Дмблдор не успел. — Дальнейшие промывания мозгов я игнорировал, жуя сосиску прямо с шампура. Дурсли забились в подсобку и не показывали оттуда нос, лишь периодически был слышен плач Петуньи и злое бурчание Вернона. Минут через двадцать сплошной пропаганды, нытья и причитаний в духе истеричной дамы бальзаковского возраста, Хагрид спохватился и отправил сову, извлечённую из закромов своего огромного плаща. Птица недовольно ухнула и вылетела через дыру в стене, едва прикрытую косо прислоненной дверью. Выдохшийся после столь долгой и сумбурной речи великан украдкой хлебнул какого-то пойла из фляги, припасённой в очередном универсальном кармане, свернулся калачиком на диване и предложил мне укрыться его плащом. Прислушавшись к подозрительно шуршащему и вяло подёргивающемуся предмету одежды, я предпочёл отказаться от столь сомнительного блага: если сам Хагрид такой огромный, то какие же у него тогда вши? А то, что они у него есть, сомневаться не приходилось: при таком образе жизни я удивлен, как его борода не отделилась от тела и не улетела колонизировать Марс. Когда я проснулся, шторм за стенами прекратился, и лишь редкие порывы ветра напоминали о том, что ещё час назад от силы дождя было невозможно разглядеть антенну радиостанции, стоящую в двадцати метрах от дома. Дурсли уже убрались, наверное, уплыли на материк. Огромная туша Хагрида ночью свалилась с дивана и громко храпела, обняв вышеозначенный диван. Меня разбудил настойчивый стук в окно: какая-то птица назойливо тарабанила клювом в оконную раму. Открыв омерзительно скрипящую фрамугу, я впустил живую СМСку в дом и пошёл будить большого человека. Будился он крайне неохотно, пару раз чуть не зашибив меня своей лапищей. В конце концов птица присоединила свои жалкие силы к моим потугам, и мы вдвоём таки добились ответа на вопрос, что же делать с прилетевшим письмом. Найдя придушенную мышь, вяло шевелящую лапами, в одном кармане и три маленьких бронзовых чешуйки в другом, я дал мышь сове, а монетки высыпал в мешочек, накрепко привязанный к левой лапе. Я понимаю, что совы милые и летают весьма бесшумно, но зачем их использовать вместо электронной почты? Логику волшебников я понять пока не могу, а нужно… Через полчаса Хагрид таки проснулся и опохмелился, после чего разжег огонь в камине, несколько раз чуть не взорвав сложенные в кучку дрова. Позавтракав наскоро разогретым ужином, я оставил великана убираться в лачуге, а сам вышел подышать свежим воздухом. Яркие лучи восходящего солнца пробивались через штормовые облака, лаская глаза через закрытые веки. Меня ждал Косой переулок и неизведанный мир магии. Интересно, как он меня встретит?