Однажды в другой вселенной

Нельзя повернуть время вспять. Нельзя перевести назад стрелки на часах. Нельзя изменить то, что уже произошло. Персиваль не очень хорошо помнит то, что было до Гриндевальда. Была работа — да, и правда была. Был Нью-Йорк — да он и сейчас тут. Была Тина — да, рядом, всегда рядом, с маленькой каплей горчицы на отвороте серого пальто, с преданностью в мягких карих глазах, с громоздким именем, с огнём в добром сердце. Тину он помнит гораздо более отчётливо, чем всё остальное. Потом был Гриндевальд. Сырой подвал и болезненные беседы слились в одно серо-бордовое пятно, которое Персиваль тщательно стирает каждый раз после того, как оно появляется опять. После Гриндевальда серое сменилось белым постельным бельём больницы, сочувственно-настороженными взглядами, усталым видом Пиквери. Почему-то среди всего этого не наблюдается главного компонента. — Где Тина? — неразборчиво хрипит Персиваль в один прекрасный день. Одно из заклятий Гриндевальда повредило голосовые связки, но колдомедики обещали полное восстановление. Серафина почему-то отводит глаза. Грейвс знает, что он выглядит жалко, но он и подумать не мог, что настолько. — Она в Великобритании, — наконец говорит Серафина и постукивает пальцами по подлокотнику кресла с раздражающей жёлтой обивкой. Персиваль помнит, что вот это её постукивание что-то значит, но не помнит, что именно. — Она выходит замуж, Персиваль, — Серафина стучит, стучит по подлокотнику, будто надеется, что этот едва слышный стук перекроет её слова. Плохие новости. Вот что значит стук пальцев Серафины, вспоминает Грейвс.