Однажды в другой вселенной

— Ты думаешь о нём? Его голос отстранённо-холодный, и даже сам вопрос звучит скорее как размышление, а не любопытство. Он смотрит на неё — и сквозь неё, и каких-то эмоций у него на лице — ноль. Тина знает, что это лишь маска. Так уж сложилось, что вокруг неё постоянно искусственные обличья. Наверное, проблема в том, что это не отталкивает её — притягивает. — О ком? — переспрашивает она, просто чтобы переспросить. Она знает, о ком. Знает — и думает. Гриндевальд не лезет к ней в голову. Почему — непонятно. То ли показывает доверие, то ли — просто не хочет тонуть в диком водовороте обрывков мыслей и закоренелых чувств, выплаканных сожалений и запрятанных детских обид. Ему не нужна эта шелуха, ему нужно то, что под ней, а копание в мыслях приведёт лишь к сердцу Тины. Гриндевальду же нужен мозг. Тина привычным жестом выщёлкивает из полупустой пачки сигарету. День тяжёлый — сегодня целых два всплеска мятежа, и рукав её белого — Гриндевальд настоял, чтобы было как у него — длинного пальто выпачкан в чужой крови, которую Тина специально не убирает заклинанием. Ей нравится контраст. Ей нравится, что кровь не её. — Он думал о тебе, — Гриндевальд склоняет голову, и теперь его взгляд сфокусирован целиком и полностью на Тине. — Много. Тина замирает, а потом легко пожимает плечами, крутя тонкую сигарету в нервных пальцах с трескающейся кожей. Сейчас начало зимы, а зиму тонкая кожа Тины очень не любит. Да и весну — тоже. — Пусть так, — она прищуривается, всматриваясь в разноцветные глаза. Зрачки у Гриндевальда расширенные, а сами глаза — безумные, но рассудок у него чист и трезв, а ум острый, бескомпромиссный. Он создан для того, чтобы управлять, вести за собой, и Тина всего лишь признала это. А Гриндевальд признал Тину. Остальных — не признал. Он с минуту смотрит на неё, не моргая, а потом кривит тонкие губы в злой усмешке. Может, он и не злится вовсе, да вот по-другому улыбаться у него не выходит. — Ты не ответила на мой вопрос, — напоминает он, и Тина вдруг понимает, что для него это важно. Где-то внутри разливается странное чувство, и Тина хочет содрать равнодушную маску с Гриндевальда, как она содрала маску Грейвса. Потому что там, внутри, под маской — нет равнодушия. Тина ненавидит равнодушие, а напускное — ещё больше. Тина ненавидит Грейвса, потому что внешне он был равнодушен к ней, а на деле — совсем нет. Думает ли она о Грейвсе? Конечно, да. Тина подносит сигарету к губам, и Гриндевальд тут же протягивает к ней руку. Огонь пляшет на кончике его аккуратного ногтя, и в маленьком пламени Тина видит разочарованный взгляд Грейвса.