Сборник "Hemerocallis"

Ханамия Макото / Она

Макото смотрел через окно на заснеженные улицы, снующих туда-обратно людей, все больше напоминающих с высоты десятого этажа серые пятна на белоснежном покрывале, но вместо того, чтобы стать такой же кляксой в походе на работу, он выходил на балкон курить. Кожу ног пронзали тысячи маленьких снежинок, напоминая, что вроде как следовало подумать о тапочках, но вместо этого он плюхается в заснеженное кресло, которое, кажется, она сюда и определила, чтобы читать теплыми вечерами еще, когда первый раз пришла в эту квартиру. Мнет фильтр в руках, с пустотой смотря куда-то вдаль, а когда в кармане раздается звонок, роняя сигарету, спешно пытается ответить, надеясь услышать голос, по которому истосковался, как уличный кот по теплой постели. Тщетно, звонок от Хары, на который не отвечает, отбрасывая раздраженно телефон в открытую балконную дверь, вынуждая аппарат с треском прокатился по полу и, кажется, удариться о стену. Сейчас вспоминается последний разговор с ребятами из Японии, в котором те говорили, что, мол, видели ее с Шоичи, но ведь это было невозможно, она же… в своей заснеженной и холодной квартире, которую так мечтала покинуть, но… Из смятой пачки достает еще одну, вновь прикуривая, устало потирая глаза следом. Впервые думая, что облажался по полной, начиная давится дымом и смехом, разбитым и глухим. Потому что жалел о ссоре. Когда наконец-таки купили ей столь желанную кофеварку на кухню и увидел, как она отвечает Имаеши в социальной сети, что она смеется и отвечает ему, как, кажется, никогда ему не писала; быстро, спешно, словно хотела. В тот вечер она даже обронила свою чашку из-за начавшейся ссоры, разбив случайно. Пока он, такой праведно разгневанный, решил узнать, что их связывает. А она так безобидно совсем в ответ — «дружба», но он не поверил, махнул рукой, стиснув зубы, и ушел на балкон, как сейчас. «Идиот», — не думает, знает, потому что в этом полном многоэтажек городе он задыхался без нее, без голоса, глупостей, шуток, без ее прикосновений. Ощущая себя загнанным в клетку зверем. Да, между ними однозначно что-то большее, твой семпай ведь не теряет время зря. «Ты бы был повнимательнее», — тогда ему было плевать на слова друзей, лишь бы встретиться и показать, что он не такой уж и юнец, что серьезный. Доказать то, что его мать неправа на ее счет со всеми этими глупостями о «виде на жительство», что он-то Ей верит, потому что знает. А большего… и не надо. Сделать все, даже если это кутаться в кофты и куртки, лететь не один час в самолете, для того чтобы только увидеть ее удивленные глаза, а после обнять, крепко-крепко, как ни разу себе не позволял. И плевать, что билет куплен на оставшиеся сбережения, оно того стоило, каждый раз заполняя его пустоту чем-то теплым и… А он продолжал сидеть на заснеженном балконе, вспоминая, как она разрисовывала стены в их спальне, потому что весьма хорошо рисовала. Помнил, как когда отключали свет, они сидели в окружении десятка свечей и просто болтали ни о чем. И все это ему чертовски нравилось, так же как, когда она пела что-то свое, гремя посудой на кухне, создавая какой-то неведомый кулинарному миру очередной шедевр. И понимал, что она могла стать непревзойдённым поваром. Горло саднило от дыма и холода, а может потому, что ему хотелось закричать, но вместо этого очередная затяжка и продолжение… пустоты. Он не хотел верить в то, что она в Японии, с этим лисом, пропитанным насквозь фальшью, потому что она не такая. Она совсем другая и никогда с ним так не поступит, потому что именно ему она была нужнее и важнее всего после аварии, потому что именно такой эгоист, как он, будет помогать, прозябая часами в столь ненавистной больнице, не спать и работать, как проклятый, чтобы оплатить анонимно ей операцию на глаза, так как она чуть совсем не ослепла из-за гребаного битого стекла. — Мы что, готовимся к приезду пингвинов и теперь будем жить в снегу, как Поппер? Я конечно не против, но! — возмущенный голос Заккерии разорвал в клочья тишину, что загнала его в клетку, выдергивая с холодного балкона, вынуждая растерянно посмотреть на вошедшую. В руках у нее были дубликаты ключей от его квартиры и документы, говорящие о том, что она получила Грин карту. Он вместо ответа, находя опору в дверном косяке, давился смехом, как дурак, так как правда пропал, облажался, влюбившись, как мальчишка.