Сборник "Hemerocallis"

Чуя Накахара / Она Песня-вдохновитель: Та Сторона — Поломанные.

Это нормально, что у него сердце замирает, когда эта женщина стирает капельки крови со своего лица? Как вообще можно быть испачканной в крови и все равно выглядеть безупречно? Впрочем, кажется, Заккерию это нисколько не трогает. Она остаётся всё такой же неповторимой, как будто не замечает, что это выходит за рамки приличий. Чуя в который раз напоминает себе, что поругался с ней всего день назад. И сразу возникает такое странное чувство, которое не стереть, как карандаш — ластиком. Чувство… тоски? Он знает о ней всё. До мелочей. Любимый кофе — американо с лавандой, любимый цветок — лилия, любимое время года — зима, любимое хобби — готовка, любимый запах — полынь. Она ненавидит красные розы и маленьких кричащих детей. Чуя нехотя сравнивает себя с одержимым. Зацикленным. Сумасшедшим, над такими смеются, таких боятся. Это должно пугать и его, но он не может сравнить это не с одной известной миру болезнью. Он отлично представляет, как она хмурится, улыбается, удивляется. Он может представить себе любую эмоцию, жест, даже ее голос. В такие минуты он думает, что сходит с ума. Впрочем, плевать. Почему она ему так важна? Или нужна? Это чувства? Это потребность? Почему он до сих пор держит в руках букет белых лилий, что так и не отдал ей? Перед глазами опять эта чертова сцена, как Акутагава льнет к ней, а она почему-то улыбается и не отталкивает, позволяя этому куску грязи поцеловать себя в щеку. Разве такими должны быть влюбленные люди? А может он все-таки это «влюбленные» сам и придумал? Времени до приезда машины всего минута, не выкурить даже сигарету, не найти урну для чертовых цветов. Он все еще ненавидит автомобили, но Босс обязал… На секунду Накахара представляет, как улыбка Огая трещит по швам вместе с черепом только за то, что он приобнимал ее за плечи во время работы над трупом. И внезапно эта картина успокаивает. Наверное он и правда болен, раз видит наслаждение в смерти своего начальника. И еще эта машина, что едет до противного медленно… По дороге он видел её раз десять. Каждый раз разную: в платье, которое она одевала для ужина с ним; в собственной футболке, которую та надевала перед сном; в образе «вампира», который носит постоянно. Каждый раз ненастоящую, иллюзорную и рожденную лишь его воображением. Когда она свалит из его головы? А может, он просто сам не желает выгонять её из головы? Но опять ее образ в мыслях, она говорит с ним, становясь особенно гордой, надменной. Как будто победительница, одна из тех героинь, которые обозревают поле боя после своей грандиозной победы. Настолько самоуверенная, сильная, строгая, Заккерия напоминала ему королеву — королев. Да какой же херней он страдает? Или это то самое сводящее с ума чувство, которое называют Ревностью? Он помнит хруст костей Рюноске, когда гравитация вмяла его в каменный пол сразу же после того, как его губы перестали касаться ее щеки. Интересно, а есть ли что-нибудь среднее между одержимостью и безумием? Или воспроизводить подобные сцены в своей голове — это уже нечто среднее между ними? Однако, так это или иначе, Чуя не узнает, потому что, задумавшись, все-таки роняет чертовы лилии, а те пружинно ударяются о асфальт. Подарить цветы ей? Ведь они ей и предназначались, просто что-то пошло не так… Может, и не оценит, но реакцию он вполне мог представить. …Медленно поднимающиеся тонкие брови, чуть изогнутую линия губ, широко раскрывающиеся серые глаза. Дальше немое изумление, что мешалось со злобой и возмущение, как водка с энергетиком в коктейльном бокале… Он точно ненормальный, раз может все так четко представить. На секунду ради собственного туманного развлечения он протягивает поднятый букет вперед, как казалось ему, в пустоту, но цветы кто-то всё-таки взял. И даже едва слышно поблагодарил голосом, таким похожим… Кажется, он просто болен настолько, что все звуки вокруг становились ею… Только сейчас он понимает, насколько было глупо. Глупо то, что он согласился на это пульсирующее в памяти: «Может не будем демонстрировать, что мы вместе? Я не хочу тебя подставлять.» Каким же идиотом нужно было быть, чтобы согласиться? Ах, точно, достаточно быть им, Накахара Чуей, человеком, который впервые «влюбился» по-настоящему. Который и не мог представить, что ее «особенность» увидят Все, и эти Все захотят присвоить ее себе. Но он же… — Чуя! — он думает, что это очередная галлюцинация, рожденная непомерным чувством его сожаления, злобы и ревности. Продолжает так думать, даже когда ее руки крепко обнимают его, болезненно врезаясь в ребра от силы сжатия. Только запах полыни заставляет задуматься, что это и не иллюзия вовсе, ни одна фантазия не воспроизведет тепло ее тела. — Я идиот? — он спрашивает тихо, словно боится спугнуть, развеять дурман ее образа, который так аккуратно ловил в свои объятия. — Мы… — выдыхает она ему в рубашку, вынуждая его тем самым улыбнуться тепло и горько. Ревность… это поганое чувство открывает глаза на правду, которая была такой незаметной для них двоих. Ревность — продолжение эгоистичной любви, которой они прожжены до дна, которую они не хотят терять из-за глупых Всех, которую они сохранят до самого конца. Оба.