Сборник "Hemerocallis"

Шарркан/Ямурайха (dark!) односторонний, Коэн/Ямурайха

Она часто сбегала из «дома», как непослушная девчонка, потакая своему духу бунтарства. Словно если Синдбад или же остальные уличат ее в подобном, будет острее и интереснее, но так не было. Это была обоюдная иллюзия, которой Король Синдории не препятствовал, может потому что и сам хотел вот так спокойно сбежать, сорваться опять в путешествия к новым землям, жаль только, его нянька-ассасин этого не допустит. Да и стыдно, честно говоря, Королейшеству, потому что однажды он уже сбегал. Магесса видела эти метания человека, который подарил ей дом и любящую семью, только помочь не могла, даже если бы захотела — не смогла бы. Они разные, она ценила свободу, он же радел за благополучие страны, жертвуя собственными желаниями, а это было так заразительно, что она всегда возвращалась. Её всегда заставляло горестно улыбаться высказывание, ляпнутое ей совсем случайно на празднике Махараджан: «Море в клетке, кто бы подумал». Смеялись все, даже Синдбад, но только волшебница видела боль, плещущуюся в глазах цвета металла, который не любила. Это пристыжало, вынуждая улыбаться надтреснуто, вымучено, настолько, что даже невнимательный Шарркан брал ее за руку в попытке успокоить. Жаль, надолго его не хватало. Его вообще вечно не хватало. И даже не из-за глупых запретов, что когда-то выстроил Джафар: «Генералы не могут быть связаны чем-то больше уважения и дружбы». О, да, сказал бы об этом глупый ассасин, когда выпивший мечник вжимал ее в стену, опаляющее целуя в шею в попытке оставить отметины. Ей нравилось балансировать на этом острие запрета и недоступности, не позволяя чего-то больше, чем поцелуи и прикосновения. Потому что от них не сносило голову, от них было тепло, но не более. А Писти, не унимаясь, твердила, что должен быть взрыв, что она от одного прикосновения правильного мужчины будет расщепляться на атомы, что каждую клеточку тела пронзит разрядом тока, что дыхание собьется только от легкого прикосновения. Глупости, думала она, но почему-то так и не решалась сказать Шарру с их тайными «обнимашками» зеленый свет, может, сомневалась? Магесса все думала-думала, и все равно продолжала сбегать, ища ответы в небе и ласковых касаниях ветра… Который молчал. Предательски, гордо и возвышенно. Синий маг все пыталась найти это гребаное: «Согласна. Твоя.» в его зеленых глазах, но каждый раз отворачивалась, глупо, как она считала, улыбаясь. А он все смеялся, словно это просто шутка, что все не всерьез, и это было спасением для нее, чтобы не думать, чтобы не винить себя ночами в том, что ОН полюбил, ОНА не полюбила. Что не смогла утонуть в его нежности, что его воздуха мало и хватит лишь на полвздоха, и о полете придется забыть, но разве она может? Магесса не может, она не хочет, она ждет небо, бескрайнее, как, например, море Синдбада, чтобы такое же бездонное и безграничное, свободное… Синдбад по-братски ласково треплет ее по волосам, стараясь приободрить, и получается молчаливо и легко, говоря: «У тебя все будет хорошо.» И ему хочется верить, как тогда, когда они встретились, как тогда, когда он говорил, что у нее будет дом, будет семья. Он стал ей как старший брат, противный временами, но очень уважаемый и по-своему дорогой. Но все это ломается, трещит по швам, рушится, как Вавилонская башня — чертовски опасно накреняется, когда она видит горящие почти первобытной жаждой глаза Коэна, заносящего копье для атаки врага. Как дыхание застревает в глотке, не давая двинуться, как пальцы не слушаются, сжимая посох, и нелюбимый ранее алый цвет становится необходимым, важным для существования, пусть и невыносимым одновременно с его поглощающим, властным и подчиняющим против воли голосом: «Что же тут забыл маг Синдории?». Он низкий, хриплый, насмешливо, снисходительный, до отвращения приятный и невыносимый. «Не твоего ума дело. Я не собираюсь вмешиваться», — Магесса гордо вскидывает голову, встречаясь с ним взглядом, вновь на секунду растворяясь в его безбрежном темно-алом небе, и покидает место боя с воспоминанием о его усмешке. Писти не права, и генерал Синдбада никогда не признает это, потому что от другого сердце бьется быстрее, не от прикосновений, раньше, намного, от голоса… Поэтому когда Синдбад говорит о Балбаде, магесса срывается с места и просит взять ее с собой, чтобы мысли покинул этот хриплый и властный голос того, кого ее Король без прикрас назвал бы «врагом».