fucking neighbor

Сэхун конскими усилиями расклеивает собственные веки, и, обнаруживая кромешную тьму вокруг себя, искренне недоумевает о причине столь внезапного пробуждения. Узрев едва заметный свет где-то за краем кровати, логика тонко намекает на род происхождения данного источника, безошибочно указывая на смартфон. «За пробуждение извинюсь лично в том же месте. Чонин» Сэхун пару секунд тупо пялится на экран телефона, всматриваясь во время отправления, после чего подрывается с кровати, будто кипятком облитый, и принимается носиться из одной комнаты в другую, попутно включая свет, дабы не убиться волей случая при сборах. Тахикардия отзывается громкими сердечными битами под грудной клеткой, и Сэхун наивно уверяет себя, что дело именно в ней. Спустя минут сорок Сэхун расплачивается наличными с таксистом и, не дожидаясь сдачи, покидает салон чужого автомобиля. Ощутимый ветер заставляет его поморщиться и спрятать руки в карманы кожанки, всё глубже ныряя носом в тепло вязаного шарфа. — Не думал, что ты и правда приедешь. За спиной Сэхун слышит хриплый бас, посылающий колкие импульсы по замёрзшему телу, и не видит причин для того, чтобы не повернуться к его владельцу лицом. Он отмечает новообразовавшиеся под глубокими карими глазами тени, что указывают на явный недосып. — Поехали к тебе, — внезапно выдаёт Чонин, косясь взглядом на курящего таксиста. — Вот так вот сразу? А как же извинения? — Сэхун сдёргивает брови в удивлении, мысленно пытаясь предположить, что вообще сейчас происходит в голове у этого парня. Чонин ухмыляется, стремительно направляясь в сторону озадаченного таксиста. Сэхун совершенно точно не понимает причину, по которой автоматически следует за ним, садится обратно на ещё не успевшее охладиться сидение и невозмутимо называет адрес своего дома водителю. До квартиры доходят в полной тишине. Изредка лишь слышится нервное копошание Чонина в карманах ветровки, что должно бы заставить Сэхуна насторожиться, однако он приходит к выводу, что спокойнее, нежели находясь рядом с этим человеком сейчас, ему бывает только во сне. Наверное, по этой причине он открывает дверь перед этим самым практически незнакомым человеком, без сомнений впуская его внутрь своей обители. — Коммендантки не добудился, потому остаток ночи я проведу у тебя, — стягивая куртку, разъясняет Чонин. Он по-хозяйски рыщет по обувным полкам, выуживая из них первые попавшиеся меховые тапки и направляется в сторону кухни, оставляя обескураженного Сэхуна стоять с приоткрытым ртом и связкой ключей на пальце в прихожей. — Ты всегда такой отмороженный? — Кричит Чонин, уже вовсю звеня посудой. — Не каждый день, знаешь ли, в мою квартиру вносятся малознакомые мужики и ведут себя так, будто она их частная собственность, — бубнит себе под нос Сэхун, избавляясь от верхней одежды и оставляя на коврике грязные кеды. Он следует на кухню и отмечает поставленный на газовую плиту чайник и две чашки, расположенных на столе, с которых свисает язычок чайной заварки. Чонин лениво развалился на кухонном стуле, с немым ожиданием оглядывая Сэхуна с головы до ног. Тот менжуется, однако всё же падает на табуретку напротив. — Не логичнее было бы завалиться к своим друзьям? — Всё же вопрошает Сэхун, складывая руки на груди. — До этих ублюдков не дозвонишься, — Чонин злобно фыркает. — Да и как-то ты из головы у меня не выходил. Сердце Сэхуна резко пропускает оглушительный удар, отдающийся вибрацией в голове. Это какого чёрта было вообще? Чайник начинает безбожно вопить и Чонин тут же отвлекается от Сэхуна, упуская из внимания слегка порозовевшие щёки в дополнение к лёгким очертаниям сдержанной улыбки. Языки обоих успешно расплетаются под воздействием ароматного горячего чая, согревающего тела после мерзкой уличной прохлады. Сэхун больше не кажется молчаливым. Ему, на самом-то деле, только волю дай. Мёртвого заговорит. Чонин же явно проигрывает ему в дуэли на болтливость, но его это ни капли не смущает, поскольку Сэхун оказывается довольно-таки интересным собеседником. Время близится к пяти утра, когда оба начинают поочерёдно зевать. Сэхун предлагает ему раскладной диван, однако при щенячьем взгляде Чонина на огромное сэхуновское ложе, он понимает, что всё уже решено за него. — Я каждый день сплю на узенькой односпалке в общаге, сжалься же, ну! Сэхун думает, что всё сделал правильно и поступил как нельзя более гостеприимно. Он гордится собой ровно до тех пор, пока не ложится под одно одеяло с полуголым Чонином, облачённым в одни лишь боксёрки. — Знаешь, кажется, я буду частить у тебя дома, — мурчит Чонин, обнимая большую пуховую подушку. Сэхун хочет сказать, что будет безумно рад этому, однако проклятый стояк под домашними штанами заставляет отползти к краю кровати как можно дальше от чужого тела и лишь пожелать «спокойной ночи», свернувшись калачиком. Вернее, утра. Пускай хоть у Чонина оно будет спокойным. *** — Мин? Можно войти? Минсок с огромным трудом открывает глаза, резко ощутив невероятную боль в области висков. Ему нездоровится с самого утра, потому учёбу сегодня оказалось логичным пропустить. — Входи, только не кричи, кем бы ты ни был, — жалобно проговаривает Минсок, ощущая мерзкий мандраж по всему телу и сильнее кутаясь в плед. — Кёнсу сказал, что ты приболел. Я с гостинцами, — дверь с противным скрипом, режущим миновскую голову, открывается и в комнату поспешно влетает Лухан, уронив по дороге парочку апельсинов. Он тут же начинает метушиться, матерясь под нос и собирая с пола апельсины, изначально закидывая их в шуршащий кулёк, но потом решает всё же оставить их на столе. — Хань, у меня безбожно болит голова, потому просто сядь куда-то и не шуми, — полушёпотом просит Минсок. — Спасибо за фрукты, но я совсем не хочу есть. Лухан опять начинает копошиться, но от раздражённого миновского взгляда становится не по себе, потому он просто придвигает первый появившийся в поле зрения стул к кровати и усаживается на него. — Совсем не за что. Но поесть бы тебе и правда не мешало. Может быть лёгкий завтрак? — Нет, спасибо, не стоит. — Овсянку, например, можно даже на воде сварить, чтобы не грузить твоё пищеварение. — Я правда не голоден. — Может быть что-то посерьёзнее? Я умею оладьи жарить! — Нет, Хань, я… — О, тогда может быть яичницу? Или… — Лухан, я не хочу есть! Минсок говорит громче обычного, вновь хватаясь за голову, что заставляет Лухана поспешно закрыть рот и сочувствующе посмотреть на него. — Извини, но тебе правда нельзя оставаться с голодным желудком. Лишь поэтому я так настойчив, — Лухан виновато опускает голову. — Да и странная симптоматика, головная боль обычно не сопровождается отсутствием аппетита. Ну-ка, дай-ка я проверю. На этих словах он приподнимается со стула и подбирается ближе к минсоковскому кокону, заставляя того едва заметно напрячься. Лухан аккуратно убирает рукой чёлку с влажного от пота лба и тут же наклоняется к нему. Минсок чувствует желанное тепло чужих сухих губ на собственной коже и это ощущение заставляет его блаженно прикрыть глаза. На секунду кажется, будто головная боль понемногу слабеет, и он молится, чтобы это приятное тепло не исчезло, не испарилось, а продолжило согревать его ещё хотя бы совсем чуть-чуть. — Да у тебя жар! Лухан отстраняется. В этот же момент Минсок распахивает глаза и старается как можно быстрее вернуть утерянное ощущение на место, туда, где только что так смиренно начала стихать мерзкая боль. Именно поэтому он тянется руками к ханевскому лицу, обхватывая его впалые щёки собственными холодными пальцами. Лухан растерянно смотрит на Минсока, встречаясь с его расфокусированным взглядом, и боится элементарно пошевелиться. Прохлада обжигает, а чужие глаза смотрят неотрывно, едва ли моргая. Он медленно накрывает минсоковские ладони своими, стараясь отдать хотя бы часть своего тепла, и Минсок облегчённо выдыхает, чувствуя, как приятно покалывают пальцы от резкой смены температуры. Лухан бережно переплетает их пальцы, всё так же оставаясь скрученным, но его это мало волнует. Кажется, именно сейчас он слышит стук чужого сердца как своего собственного. И может быть Лухан совсем сходит с ума, но ему кажется, что их ритмы совпадают. На секунду его нехило так ведёт, и он касается слегка потеплевшей кожи губами, не разрывая зрительного контакта с Минсоком. Чужая рука тут же ощутимо вздрагивает, однако Минсок всё же не одёргивает её. Лухану даже начинает казаться, будто тот практически неосязаемо ведёт большим пальцем по потрескавшейся кожице нижней губы. Они внезапно улыбаются друг-другу. — КТО ТУТ У НАС ПОБОЛЕТЬ, МАТЬ ЕГО, РЕШИЛ?! Лухана от неожиданности одёргивает и та нить, которая ещё секунду назад связала его с Минсоком безбожно рвётся. — Бэк, убавь громкость, умоляю, — протяжно воет Минсок, отмечая, что голова вновь начинает нещадно трещать. Лухан косится на влетевшего в комнату Бэкхёна с немым осуждением и едва проскальзывающей нервозностью. — Так, Ханёнок, пост сдавай, я на карауле. К вечеру Мин у нас огурцом станет, я за это ручаюсь. Лухан не отвечает, лишь брови на переносице раздражительно сдвигает и, кинув быстрый взгляд на Минсока, уплетается из комнаты. — Поправляйся скорее, — говорит он прежде, чем закрыть дверь и вновь нырнуть с головой в собственные мысли. В мысли, окутанные Минсоком. *** Кёнсу возвращается домой после отмученных пар, с удивлением отмечая пустующую комнату Чонина и Лухана. Мобильный оба случайно или же намеренно игнорируют, потому Кёнсу приходит к выводу, что сейчас они должны быть вместе. Но это ведь не повод прекратить наяривать, так ведь? — Рад тебя слышать, — спустя н-ное количество раз Чонин всё-таки отвечает. — Где ты? — Немного развеялся. Я соскучился. — Я тоже, — абсолютно искренне отвечает Кёнсу, проводя руками по светлым обоям чужой комнатушки. — Насколько сильно, Кёнсу-я? — Чонин понижает уровень громкости своего голоса. Внезапно Кёнсу вздрагивает, ощущая непонятно откуда взявшееся прикосновение к собственной лопатке. Только он собирается обернуться, как его тело оказывается вдавлено в стену. — Отвечай, — шепчет на ухо чужой голос, обладателя которого Кёнсу просто не может ослушаться. Или же не хочет. — Сильно, — максимально уверенно говорит Кёнсу в телефонный микрофон, чувствуя, как его конечности начинают неметь от завязывающегося тугого узла внизу живота. — Хочешь, чтобы я показал тебе, как скучал я? — Чонин говорит томным полушёпотом, явно избегая лишних ушей вокруг себя. — Да, хочу, — пальцы Кёнсу нещадно дрожат. — Потрогай себя, Кёнсу, — просит Чонин едва слышно. Кёнсу звонко сглатывает слюну, боясь пошевелиться, и попросту не может выдавить с себя согласие. — Ты ведь хочешь, чтобы я прижимал тебя к себе так близко, как только возможно? — Да, — и чужое тело позади Кёнсу прижимается ещё ближе, буквально вдавливая его собой. — Чтобы выцеловывал каждый миллиметр гладкой кожи твоей чувствительной шеи? — Хочу, — выдыхает Кёнсу, тут же ощущая чужие поцелуи вдоль шеи, рваные и быстрые. — Чтобы ласкал твои набухшие соски сквозь ткань рубашки? Или же под ней? — Да-а, — Кёнсу дышит через раз, когда чужие пальцы быстрее положенного пробираются под футболку прямо к его груди и дерзко пощипывают, пока губы продолжают целовать чувствительные места. Член наливается кровью до одурения быстро и дышать с каждым разом становится всё сложнее и сложнее, пока мобильный телефон так и норовит выпасть из руки. — Хочешь, чтобы я довёл тебя до разрядки так развязно, как ты любишь? — Хочу, Чонин, господи! Кёнсу громко стонет в микрофон, когда чужая рука резко сжимает набухшую плоть сквозь ткань джинс. Грубо. До едва ощутимого покалывания и сведённых коленей. До белых пятен под закрытыми глазами. — Дождись. И я воплощу всё сказанное, — Чонин спонтанно бросает трубку. Кёнсу, кажется, и не слышит гудков, исходящих от динамика, поскольку степень возбуждения уверенно достигает своего апогея. Только вот рука спонтанно исчезает, как и возникшее давление, вызывая лишь разочарованный вздох. — Дождись, Кёнсу-я. Чонин закончит начатое. То ли злобно, то ли ехидно произносит Бэкхён, тут же испаряясь из комнаты. Вместе со щелчком двери в голове Кёнсу что-то резко перемыкает и та буря эмоций, накрывшая его с головой и едва не утопившая, постепенно стихает. 2:0. И как он докатился до такого?