The world of darkness

      Клаусу трудно дышать от одного лишь осознания, что какой-то сопливый мальчишка, который не способен с ним один на один продержаться и секунды, смеет прикасаться к Хоуп, целовать её, притягивать её к себе ближе и сжимать в своих руках хрупкое тело крепко-крепко. Это отравляет похуже аконита, разъедая всё внутри с шипящим звуком плавящегося сердца, что должно было бы уже быть мертво давным-давно.       В нём до этого был лишь один лучик света, одна светлая искра, напоминающая ему, что стоит стать лучше. Вот только этот лучик не принадлежит ему больше. Улыбку тёплую она дарит другому уже, признаваясь жалкому человечишке с таким отвратным, вызывающим сжатые пальцы в кулаки до побелевших костяшек, привкусом нежности и тепла в голосе, что Клаус ощущает невольно как теряет контроль над собой, становясь ещё более раздражительным и свирепым.       Обращается в волка всё чаще и чаще в последние месяцы, скрываясь в дремучих лесах и не сдерживая зверя внутри, разрывая клыками и острыми когтями всё, что под руку ему в этот час попадётся. Вот только неизменно оказывается наутро у крыльца её дома на заднем дворе, подальше от любопытных глаз, обнаруживая перекинутую через перила одежду, что ему Хоуп заботливо подготавливает.       И когда он заходит в небольшой дом, то неизменно находит на кухонной тумбе чашку с крепким чёрным кофе без сахара, вкус которого у Хоуп всегда вызывал нахмуренный мило носик и ворчания по поводу отвратного привкуса. Его малютка любит ведь лишь кофе с молоком и пряники с малиновым джемом, который всегда слизывает языком с губ, прикрывая на миг глаза от удовольствия. Это её традиция по утрам. Его же традиция — ненавидеть самого себя за то, что желает смерти тому, кого она любит; за то, что желает разорвать в клочья любого, кто только осмелится коснуться её.       Клаусу самому тошно от осознания того, что сам бы он хотел прижаться губами к её губам несдержанно, вместо того, чтобы оставлять извечно целомудренный поцелуй на щеке или на лбу, задыхаясь попросту вмиг от бушующих эмоций и ощущая всё острее, когда она улыбается ему мягко, прижимаясь теснее и обнимая крепко-крепко, шепча, что любит. А ему так хочется сказать, что она совсем не знает, сколь сильно любит он её в ответ. Всецело и безумно, что хочется вырвать себе сердце из груди. И всё же, в её компании ему становится чуть легче, демоны не бушуют так сильно, а стихают ненадолго под взглядом его дочери, в её обществе, пропитанном запахом жасмина и вереска.       Потому он приходит всё чаще и чаще к ней, не обращаясь уже волком, а просто заходя на кофе, говоря ей, что скучает. Впрочем, он ведь не врёт. Он действительно скучает. А ещё жаждет всё сильнее и сильнее прижать её к себе совсем не по-отечески, коснуться русых и таких мягких, словно пух, волос поцелуем, уговорив наконец переехать обратно в Новый Орлеан, где ей и место, где подданные ждут свою принцессу, как и окончательно обезумевший уже король. И до помутнения в глазах жаждет услышать её стон, почувствовать губами биение её сердца, прижавшись в ласковом поцелуе к аккуратной груди.       Каждый раз, когда Хоуп улыбается ему, когда касается тонкими пальчиками его кожи, Клауса потряхивает и он неизменно отводит тут же взгляд или отступает на шаг, не смея попросту омрачить своим ужасным порывом столь светлое создание, как его дочь, чей взгляд куда более завораживающий, не идущий ни в какое сравнение со светом луны, которая его когда-то влекла.       Только её общество помогает успокоить его душу, и Клаус потому вновь поднимается по деревянным ступенькам в очередное утро, заходя в небольшой, но такой уютный, дом, и застывает тут же, видя чужую кофту, брошенную на диване небрежно. Мужскую кофту, пропитанную запахом этого чёртового мальчишки, совсем не достойного его малышки. И когда секундой позже парень этот появляется из кухни, держа его кружку в руках, по пояс раздетый, то Клаус ощущает, что теряет контроль над собой вновь, понимая, что в этом доме покой он обрести больше не сможет. Этот сопляк отнял и это, заполонив пространство собою.       В ответ на смущенное приветствие, он лишь кивает угрюмо, сжимая пальцы в кулаки, не желая даже идти навстречу тому, кто так упорно пытается ему понравиться всё это время. Всё что Клаус может сейчас — повторять из раза в раз, что парни приходят и уходят, лишь он является тем единственным мужчиной, что всегда будет в её жизни.