The world of darkness

Roses are red, lavender is blue Come find me, before I find you.

      На первую их с Клаусом годовщину, на пороге их небольшого домика в Праге, Кэролайн нашла на крыльце небольшой букет свежей лаванды, оставляющей на пальцах тонкий аромат и прохладные капли. Не было ни записки, ни намёка на то, что букетик оказался здесь случайно или был принесен порывистым весенним ветром. Кто-то положил его, заботливо перевязав тонкой шёлковой ленточкой. И улыбка невольно появилась на её губах, вместе с безрассудной мыслью о том, что это сделал Ник, покинув её ещё до рассвета. Вот только дарителем оказался совсем не Клаус, ответивший на присутствие в их доме букета напряжённой улыбкой и небрежно пожатыми плечами.       На четвёртую их с Клаусом годовщину, которую они решили провести в шумном Сан-Паулу, Кэролайн совсем не удивилась, получив на этот раз флакон с парфюмом, в котором ощущался явственно всё тот же тонкий аромат лаванды, на этот раз вместе с пожеланием удачного дня и советом захватить на прогулку зонтик. Клаусу на это раз она предпочла ничего не говорить, спрятав всё же миниатюрный флакон в тумбочку, не понимая даже зачем, подсознательно замечая, что к этому аромату она и впрямь уже начала привыкать. Этот аромат исходил от свежих лепестков, затем от масла, который она нанесла лишь однажды на кожу после ванны, и даже от небольшой свечи бледно-сиреневого цвета.       От Клауса добиться ответов она и вовсе не могла, видя одну и ту же реакцию: сжатые в кулаки пальцы и золотистый отблеск в глазах. И каждый раз после этого дня, они уезжали в совершенно новый город, о котором он ей всегда рассказывал получше всяких экскурсоводов, избегая ловко её расспросов и попыток понять, что же происходит.       На шестую годовщину, курьер в городке южной Франции доставил ей коробку с миниатюрными пирожными, что были украшены засахаренными цветками лаванды, и их наличие она поспешно скрыла от Клауса, выйдя за стаканчиком кофе, лишь бы он не учуял аромат, вызывающий извечно янтарный отблеск во взгляде. В этот же день, в кафе неподалёку, она и познакомилась с одной из местных жительниц, с улыбкой поинтересовавшейся, что же спрятано в коробке и так вкусно пахнет.       — Я здесь жила когда-то, — грустная улыбка на миг коснулась её губ, затронув толикой печали зеленые глаза, — Места кажутся будто бы чужими спустя столько лет. Меня зовут Аврора.       — Ты вампир? — Кэролайн осторожно поинтересовалась тогда, склонившись к ней ближе и замерев на пару секунд, будто бы уловив запах лаванды и от её рыже-красных волос, списывая это позже на помутнение.       — Разумеется, — её новая знакомая лишь тихонько рассмеялась в ответ, вовлекая ловко в беседу и вынуждая очаровываться всё больше и больше тем, как сверкал её взгляд и с какой страстью в голосе она рассказывала о своих путешествиях, составляя этим конкуренцию Клаусу.       Во Франции они пробыли дольше обычного, и к обществу Рори она и впрямь привыкла. Куда сильнее, чем к аромату лаванды, который неукоснительно следовал всё же за ней. Ей даже показалось, что она на миг ощутила его, когда Аврора в последний день их пребывания в уютном городке, коснулась вдруг её губ лёгким и целомудренным, но от того не менее обжигающим, поцелуем на прощание. Прикосновение это выдалось странным, всё же приятным и вызвавшим смущение во взгляде васильковых глаз Кэролайн, которая заправила нервно прядь пшеничных волос за ушко и поспешила домой.       Когда Клаус поцеловал её чуть позже, требовательно и по привычке властно вливаясь в её губы, он явственно ощутил на языке привкус лаванды, улавливая тут же характерный её запах, отстраняясь мигом и обращая яростный взгляд куда-то в сторону, уходя от Кэролайн и вновь закрываясь.       Францию они покинули уже через час, смотря на ставшие ей знакомыми виды с самолёта, пересекая в итоге Атлантический океан, ощущая кожей жар солнца и мягкость песка под ногами у солёной воды. Здесь казалось, что мир остался далеко позади, оставив их лишь вдвоём, отрезав от шума городов и проблем сумасшедшей семейки.       — Расскажи мне, — Кэролайн произнесла это решительно в один из дней, накрывая ладонью его ладонь, переплетая пальцы их по привычке, одаривая тёплой и светлой улыбкой, согревающей охладевшее давно уже сердце.       Вот только он промолчал, а днём позже, в их девятую годовщину, она вновь получила цветок лаванды. Один-единственный, почти завядший под палящим солнцем карибских островов. Рядом с ним лежала небольшая картонная карточка, с выведенными каллиграфическим почерком буквами, сложёнными в предложение, выбившие весь кислород из лёгких: «Я всегда найду тебя, моя любовь». И понять, что это значило она не смогла.       Аврора ей отвечала всегда быстро, а Кэролайн хотелось отчего-то как никогда выговориться, устав окончательно от того, как Клаус скрывает от неё важное что-то, запрятав глубоко в своём сердце или, быть может, в тёмных уголках сознания, отказавшись что-либо говорить о записке. Беседы с ней вызывали каждый раз улыбку, и каждый раз она невольно вспоминала мимолётное касание её губ, чувствуя приятное тепло даже спустя столько дней, прикасаясь к своим губам пальчиками, будто улавливая сладостный привкус на миг.       Свою злость с приближением очередной годовщины, Клаус компенсировал особым вниманием, куда более пылкими и ревностными поцелуями, стискивая её запястья ладонями и вжимая сильнее в постель своим телом, срывая с губ томные стоны и ловя с улыбкой её озорной смех.       На десятилетие их отношений не было ни букетов, ни других подарков, отдающих ароматом лаванды. Лишь довольная ухмылка Клауса, которая оборвалась в тот миг, как миниатюрная девушка с едва уловимым французским акцентом впорхнула в гостиную их дома под руку с улыбающейся Кэролайн, которая смотрела на неё совершенно очаровано, влюблено даже. И взгляд зелёных глаз, обращённый на него, не сулил ничего хорошего тому, кого она любила так сильно долгие века, не знача больше, видимо, ничего. Ведь о ней он так Кэролайн ничего и не рассказал.       Гнев давно отступил, оставив лишь принятие того, как Клаус сумел впустить всё же новые чувства в сердце к той, чей смех такой чистый, а взгляд голубых глаз сияет, вызывая тепло на сердце неминуемо. Ведь тот гнев, который овладел ею в тот миг, когда она отослала самый первый букет, оставляя Клаусу тем самым послание, перерос уже в такие знакомые ей отчаянно-горькие, но в то же время трепетные, чувства, которые она дарила до сих пор тому, кто вдыхал с упоением аромат её длинных локонов и целовал удивительно сладостно, находя раз за разом на лавандовом поле.