The world of darkness

      Кэролайн Форбс запомнилась ему самым диким созданием, которое довелось ему сотворить, даровав наивной совсем малышке когда-то бессмертие, что, впрочем, можно было бы наречь и проклятьем запросто. Ведь в купе с бесчестным количеством лет, она обрела и удушающую жажду, подчиняющую себе, превращающую быстро свет в густую тьму, затопляющую радужку прежде невинных лазурных глаз голубой сталью всё сильнее с каждой отнятой ею безжалостно жизнью.       Никогда прежде ему не доводилось видеть красоты подобной той, когда кровь обагряет её бледную кожу причудливым узором… само совершенство, которое хочется запечатлеть поскорее на холсте. Вот только не передать, увы, маслянистыми красками ту трепетную дрожь, что возникает в его теле при взгляде на порочное создание, запертое в теле с невинным, будто бы у ангела, лицом. И лишь Клаусу Майклсону известно доподлинно, как идёт её обычно пшеничным волосам алый оттенок…       Локоны её в этот миг источают пряный аромат пролитой крови: ещё тёплой, живительной, раскрывающейся на языке сладко-томным послевкусием и дарующей вкус жизни на краткий миг давно мертвому — очерствевшему — сердцу. Как и сама Кэролайн, с жадностью извечно терзающая губы его требовательными поцелуями, царапающая кожу клыками, пуская кровь и обагряя порочным привкусом наслаждения, что сродни сладости греха, которому она отдавалась всегда с томным стоном и полным забвением.       Погрузилась ведь с головой в дарованную ей возможность отбросить сковывающие её всю жизнь рамки, не найдя свободы даже в его покровительстве, от которого ловко ускользнула, оставив лишь ворох тел и записку, пропитанную её кровью ему на память. Значилось лишь одно простое слово, вызвавшее на губах Клауса Майклсона после череды унылых столетий предвкушающую ухмылку:       «Поиграем?»       Эхом слово отзывалось уже слишком долго в его мыслях, как и её заливистый смех, опьяняющий похуже любого алкоголя или наркотика, что ему довелось попробовать за долгие годы своего существования. Кэролайн ему виделась везде, появляясь по-настоящему лишь тогда, когда пожелает, чтобы сыграть с ним вместе ещё одну партию, накинуться на него с жадным поцелуем или же просто подразнить целомудренным касанием тонких губ к его шее, игриво проведя клыками по коже после. Решала она, играя спонтанно, шепча неизменно в то время, как задыхалась буквально от остроты ощущений в его руках, что игра эта лишь между ними двоими и правила устанавливают они сами.       Из маленькой, дрожащей от страха колибри, она превратилась в куда более хищное создание, расправившее уверенно крылья, красотой которых Клаус наслаждался, как истинный художник и творец этого шедевра, опьяняющего разум, возбуждающего до сих пор и обостряющего ощущения, накаляя их порой до болезненно предела.       — Не боишься, что враги узнают о ней? — Элайджа часто спрашивал об этом, покачивая неодобрительно головой, стоило только его брату получить очередное послание от неё, — Ведь Кэролайн — твоя слабость. От неё ты отказаться не можешь.       Клаус всегда лишь усмехался довольно, понимая, что брат в чём-то прав. Вот только понять не мог до конца, в чём же дело? Что такого особенного в девчонке, раз эта игра ему не надоедает; раз не устал он от прикосновения кожа к коже; раз не утратила её кровь былого вкуса, дающего ему ощутить себя живым? Что же скрыто такого особенного в Кэролайн Форбс, что он чувствовал себя опьяненным окончательно, отправляясь на охоту за ней раз за разом, принимая правила игры и устанавливая их с такой же завидной частотой самостоятельно, как и она?       Кэролайн — влекущая его тьма, что стала давным-давно его домом. Неведомая сила заключалась в её тонких пальчиках, кровь на которых он смаковал с протяжным стоном, обхватывая их губами плотнее и проводя языком по нежной коже.       Кэролайн — воплощение слова: «искушение», которому он охотно поддавался, сжимая её в объятиях крепче, срывая с губ крики боли, наслаждения, восторга или предвкушения, а порой и всё разом.       Кэролайн Форбс — его самое идеальное творение: столь же свирепое, как её создатель; столь же проклятое, тёмное и свободное.       Всё дело было в ней самой. В крови, что течёт по её венам. В мыслях, что влекут его. В поступках, которые она совершает то с импульсивностью, то с холодным расчётом. Всё просто, на самом деле. Она — недостающая половинка его самого, ради которой он готов оказался признать, что любовь вовсе не является слабостью, как привык повторять он на протяжении долгих столетий. Ведь Кэролайн Форбс он слабой назвать никогда не посмеет, впрочем, как и не посмеет прекратить эту игру. Ведь приручить её — значит лишить вкуса свободы, что одурманивает их обоих. И потому игра продолжится. Есть лишь он и она… отныне и навеки.