The world of darkness

      Когда Клаус увидел Кэролайн в первый раз, то и мысли ни единой не допустил, что она, улыбчивая и светлая, олицетворяющая каждым своим изящным движением жизнь, может оказаться порождением ночи. В её светло-голубых глазах, смотрящих на мир так наивно и невинно он, первородный гибрид, умудрённый опытом прожитых веков, не смог уловить даже отблеска жажды, которую таким, как они, можно утолить лишь впившись клыками в тёплую вену очередной жертвы. А за этим ангельским голоском он уж точно не расслышал тогда ласковый шёпот смертоносного монстра, зажмурившегося в предвкушении весёлой охоты.       И потому удивлению его не было предела, когда он обнаружил ту самую юную мисс Форбс с окровавленными губами, что изогнулись в довольной и сытой усмешке по итогу. Мужчина же, лежащий у её ног, обутых в аккуратненькие туфельки, не подавал признаки жизни, а в глазах его, подёрнутых уже мутной пленкой смерти, до сих пор отражался ужас пережитого. Внушением, как оказалось потом, Кэролайн попросту не любила пользоваться — зачем внушать им не бояться; да и зачем внушать что-то забывать, когда люди созданы лишь для того, чтобы они ими могли питаться?       — Поверить не могу, что прошло всего несколько столетий и эти глупцы теперь считают появляющиеся клыки и облик вампира не более, чем хорошим гримом, — Кэролайн коротко усмехнулась, не потрудившись даже стереть скользнувшую по подбородку струйку крови, очертившую мягким касанием выпирающую ключицу, прежде чем окрасить светлую ткань майки насыщенно алым пятном, — А ты что, чистюля? Слишком стар для такого? — в голосе читался чистый вызов, который, впрочем, первородный не принял, облизав попросту губы с завидным спокойствием и скрыв тем самым следы их охоты.       Клаусу нравилась её необузданность. Клаусу нравилось наблюдать за ней, вспоминая те дни, когда он сам наслаждался точно так же открывшимся бессмертием, познавая через кровь и смерть все его грани. И в чем-то Кэролайн определенно оказалась права, когда назвала его стариком. В нём уже не осталось былого драйва и безумства. В ней же бурлила жизнь на полную мощность, вдохновляя его вновь на кровавые штрихи кисточкой по чистому холсту.       — Знаешь, думаю если мы вернёмся сейчас на студенческую вечеринку, то сможем установить новый рекорд жертв за одну ночь. Представь, каково будет осушить весь дом Альфа Каппа до полуночи. Бету я не предлагаю, ты же истинный альфа самец, — Кэролайн коротко рассмеялась его недовольному выражению лица, запрокинув чуть голову и обнажив тонкую шею, пачкая кончики светлых волос кровью тем самым, — Ты смотришь так, будто тебя вот-вот хватит инфаркт.       — Пьяные студенты — не лучшая еда, — Клаус пожал плечами небрежно, с легкой улыбкой следя за тем, как она, закусив уголок губ, приближается к нему: медленно и плавно, с некой хищностью даже.       Одетая во всё белое и совершенно не по погоде, Кэролайн смотрелась совсем нереальной — она будто бы перешагнула только-только растворившуюся грань между тем миром и этим. Впрочем, такое ощущение у него складывалось не только в ночь Самайна, что утратила всю свою ауру тьмы за последние десятилетия. Кто бы мог подумать, что за этими чистыми голубыми глазами и надутыми, как у избалованного ребёнка, губами может скрываться само воплощение коварства и жестокости.       — В этом всё веселье, зануда, — выдохнула ответ ему в губы Кэролайн, мягко и совсем невесомо скользнув по ним смазанным поцелуем, поддразнивая игривым блеском голубых глаз и намерено скинутой бретелькой с острого плечика — она определённо заметила, каким жадным взглядом он очертил её грудь с просвечивающимися бусинками сосков, — Ты бы хоть испачкался. Ну же, ради меня, Клаус, — очертив губами линию его челюсти, она прикоснулась ими к его ушку, довольно ощутимо прикусывая мочку зубками и проводя по ней после кончиком языка дразняще, имитируя ласки, которыми касалась всегда его напряженной плоти, прежде чем обхватить её губами и вобрать во влажный плен горячего рта.       Клаус прикрыл глаза на пару секунд, делая глубокий вдох, и усмехнулся коротко. Ведь Кэролайн обладала самым сладким голосом, это он уж точно мог смело заявлять, прожив тысячу лет. А ещё она умела каким-то непостижимым абсолютно образом влиять на него, пробуждать в нём желание пойти у неё на поводу. Как сейчас, например, когда он позволил ей выбрать жертву; когда он позволил ей касаться его волос и шеи, задавая места укуса и приказывая тянущим движением за пряди волос остановиться.       Пальчиками она игриво касалась кожи его головы, шумно дышала от накатывающего волнами возбуждения и всё смотрела-смотрела-смотрела, как он впивается грубее в хрупкую человеческую шею, зажимая вяло сопротивляющейся уже девушке рот ладонью — крики бы только отвлекли её от созерцания прекрасного. А Клаус, обнажающий полностью свою суть в такие моменты, сверкающий янтарными глазами, для Кэролайн являлся настоящим шедевром, сравнимым с экспонатами в Лувре.       — Довольна? — выпустив из захвата ослабевшее и обескровленное тело, что грузно упало им под ноги, Клаус переборол рефлекс стереть следы крови с лица, обращая попутно внимание на то, что хенли его всё же оказалась покрыта кровью местами, как того она и хотела.       — Не совсем, — протянула капризно Кэролайн, принявшись ластиться к нему, словно маленький домашний котёнок, едва слышно мурлыкая что-то неразборчиво себе под нос и вдыхая запах его кожи, ведя носиком по пульсирующей усиленно венке на шее, прежде чем втянуть полной грудью смесь любимых ароматов: кровь, природный запах Клауса и его горьковатый одеколон на мягкой ткани хенли, — Ты так вкусно пахнешь, — пробормотала она, притягивая его к себе ближе за лацканы осеннего пальто, прежде чем начать слизывать остатки крови с его губ проворно, прерывая столь увлекательное занятие своё лишь для того, чтобы вовлечь его в короткие, но жадные, поцелуи.       Впрочем, выдержки Майклсона хватило ненадолго. И когда ладонями она забралась под его хенли, чтобы ощутимо поцарапать кожу внизу живота, он с силой притянул её к себе вплотную, зарываясь пальцами в её волосы, намерено пачкая кровью светлые пряди — если ей нравилось смотреть на то, как он теряет контроль над жаждой, то ему доставляло особое наслаждение наблюдать кровь на её теле, рисовать ею бездумно причудливые узоры и перебирать после пальцами волосы, что принимали любопытный нежно-красный оттенок.       Впечатав Кэролайн спиной в грубую кору дерева, Клаус несдержанно рванул вниз тонкую ткань её майки, обнажая грудь и припадая к ней губами в ту же секунду: обвёл языком ареолу, прикусил довольно ощутимо напряженный от прохладного ветра и возбуждения сосок, а затем оставил две длинные окровавленные полосы клыками от груди до линии рёбер, заставив её зашипеть от боли.       Кэролайн растеряла вмиг всю свою спесь, постанывая лишь сладостно от его умелых ласк без какого-либо стеснения и опасения, что кто-то их может запросто увидеть. Впрочем, даже если бы прямо сейчас за ними наблюдали, то она ни за что на свете не оттолкнула бы Клауса и не попросила остановиться.       Вернувшись губами к шее, Клаус проследил линию сонной артерии языком, расстегивая проворно пуговку на её светлых брюках, проникая ладонью под обтягивающую тесно её стройные ноги и ягодицы ткань. И когда пальцами он проскользнул за край её кружевных трусиков, пропитавшихся влагой, Кэролайн изогнулась посильнее в пояснице, стараясь насадиться на них, осознавая в этот миг насколько сильно успела завестись — осторожное круговое прикосновение к клитору, и она ощутила дрожь в коленках, готовясь уже вот-вот кончить. Вот только он не позволил.       Клаус же усмехнулся довольно такой чувствительности и принялся покрывать влажными поцелуями её шею и грудь, переходя на резкие и болезненные укусы в те моменты, когда она меньше всего этого ждала, срываясь на хриплые стоны блаженства и обхватывая так туго его пальцы внутри своего лона, будто бы боясь, что он может отстраниться и лишить её желанной разрядки в любой момент.       — В твоём возрасте уже можно было бы догадаться, что мучить девушку — плохо, — простонала протяжно слова Кэролайн, когда он в очередной раз подвёл её умело к краю, вынудив уже дрожать в преддверии оргазма, но затем снова остудил пыл, замедлившись и укусив посильнее нежное полушарие груди.       Клаус же в ответ на такой выпад лишь резче толкнулся пальцами в её горячее и влажное лоно, ногтями чуть царапая упругие стеночки, и сорвал тем самым с её губ возмущённый писк.       — Ты играешь с огнём, — Майклсон пальцами сжал её подбородок, вынуждая взглянуть ему в глаза — затуманенный наслаждением взгляд голубых глаз ему определённо польстил.       Кэролайн приоткрыла губы в попытке сделать жадный вздох от нарастающего вновь наслаждения, но ладонью Клаус в этот миг сжал её горло, сдавив крайне ощутимо, и впился губами в её губы требовательным, поистине подчиняющим, поцелуем. Движения его пальцев внутри её лона были быстрыми и жесткими, наказывающими её за каждую издевку, брошенную в его адрес сегодня. Но такое поведение её заводило только больше, вынуждая с жадностью отвечать на поцелуи, сгребать в кулак пряди его волос и подаваться бёдрами навстречу, насаживаясь максимально глубоко на его длинные пальцы. И от этого коктейля его необузданных ласк, Кэролайн содрогнулась наконец всем телом, зажимая его ладонь между ног покрепче, чтобы продлить хоть на чуть-чуть этот миг чистого удовольствия, на задворках сознания лишь слыша, как он что-то хрипло шепчет ей на ушко.       Вот только слова она разобрать так и не смогла, но зато свитер его, пропитанный смесью её любимых ароматов она ловко отобрала, с довольной улыбкой отчитывая его за то, как плохо он обошёлся с её майкой. Клаус же в ответ на такое её поведение покачал головой из стороны в сторону назидательно, намеренно медленно слизал с пальцев остатки её возбуждения и расплылся в предвкушающей улыбке. Всё же, эта ночь особая — в Самайн Кэролайн становится необузданнее прежнего.