Чёрные Озёра

Это так непонятно и странно, Ниоткуда приходит печаль. Вспоминается старая сказка. Отчего же себя мне так жаль? Воздух холоден, быстро темнеет, Рейн спокойные воды несет. Лишь вершина горы пламенеет – Там красавица-дева живет. В странном свете вечернего солнца Происходят вокруг чудеса: Золотая на деве корона, А под ней золотая коса. Льется золото в тонкие руки, Льется песня в притихшую даль. И в мелодии этой волшебной Неземная любовь и печаль. Вот рыбак на суденышке утлом Непонятной охвачен тоской, И его эти дивные звуки Увлекают наверх, за собой. Он забыл про подводные камни, Звук все ближе, а воздух темней. Чайкой смерть над утесом взлетает, Только, разве, он вспомнит о ней? И пучина корабль все быстрее Поглощает, лишь мачта видна. Как печально поет Лорелея О судьбе, что влюбленным дана. (с) Деревня у Черных Озер была достаточно большой как для севера страны – около четырех десятков домов. На юге ее посчитали бы средней, но в суровом краю, где возделывать землю было сложно и малоэффективно, она являлась едва ли не самой многонаселенной. Когда Леда ехал поездом из столицы и смотрел в окно, его взору открывались десятки покинутых или полумертвых селений, где на пустырях по колено в грязи копалась от силы пара стариков. Черные Озера явили ему приятный контраст: работа здесь кипела даже в середине осени. Еще задолго до рождения Леды один из лаэров задался целью приучить крестьян к лесоповальной работе. Густые многовековые насаждения сосен и елей вокруг к этому располагали, и дело пошло на лад. Подобный труд вознаграждался не слишком высоко, но и голодным население не оставлял, поэтому спустя годы, вопреки общей тенденции и упадку в стране, работа в Черных Озерах спорилась. С Агги Леда попрощался на развилке в центре: друг пошел выяснять, как в Черных Озерах дело обстоит с питейными заведениями, пускай Леда и уверял его, что в такую рань все заняты работой, а сам он отправился к деревенскому старосте, которого помнил еще с юных лет. - А папы не-ет, - протянула чумазая девочка лет десяти, открывшая дверь. На гостя она смотрела широко распахнутыми глазами, и до Леды с запозданием дошло, как сильно его внешний вид должен был поразить ребенка. Вряд ли Кейта снисходил до визитов в село: если ему был нужен староста или еще кто-то из деревенских, он мог просто вызвать человека в поместье, и тот не посмел бы не явиться. О светловолосых лаэрах девочка, должно быть, знала только понаслышке и считала их едва ли не героями сказок. - А когда он будет? – улыбнулся ребенку Леда. - Сказал, скоро. Пригласить важного гостя девочка не додумалась, но Леда был рад этому. Неизвестно, сколько пришлось бы ждать, и ситуация в итоге вышла бы неловкая. - Передай ему, что я буду в храме, - попросил он девочку и попрощался. Громким словом храм в деревнях называли просторные павильоны, построенные по образу и подобию настоящих храмов, которые можно было встретить лишь в крупных городах. Когда много лет назад звездные люди победили старых богов и заняли их место, простому народу стало некуда ходить молиться и негде собираться в дни празднеств и скорби. Старые капища были разрушены, боги прокляты, а молить о чем-то людей из плоти и крови, пусть трижды звездных и богоподобных, было как минимум странно. Тогда и было решено построить храмы, обращенные к звездам. Массивные высокие сооружения из камня являли собой апофеоз архитектурного искусства того времени, в какое то или иное святилище возводилось. Крышу всегда делали стеклянной, чтобы видеть небесные светила. По этой же причине большую часть важных мероприятий проводили поздними вечерами, когда светят звезды, с которых спустились предки нынешних лаэров – спасители и защитники мира. Стены внутри храмов покрывали росписью с изображением небесных светил, но чаще – сцен последней битвы, в которой пали проклятые боги. Лаэры чаще всего представали перед посетителями храмов прекрасными юношами с развевающимися серебристыми волосами, а побежденные боги, угнетавшие людей тысячелетиями, – безглазыми рогатыми чудовищами верхом на драконах. В селах, разумеется, строительство не разворачивалось столь масштабно, но свои храмы, где деревенские собирались на праздники, венчали молодых и провожали в последний путь умерших, имелись. В Черных Озерах храм представлял собой просторное деревянное строение, способное вместить разом все местное население, высотой примерно с двухэтажный дом. Потолок здесь был, разумеется, стеклянным, но само здание не отапливалось, потому жениться и веселиться деревенские предпочитали летом. Однако круглый год двери храма были открыты для всех желающих. Сюда мог прийти каждый, чтобы посидеть в тишине и посмотреть на звезды, если небо будет благосклонно и прояснится. Случалось это, разумеется, крайне редко – ясные дни и ночи в течение года можно было пересчитать по пальцам. Находился храм на окраине в добрых трех сотнях ярдов от последнего дома, и сразу за ним начиналось кладбище, но туда Леда решил наведаться позже. С трудом открыв тяжелую деревянную, в два человеческих роста дверь, он вошел внутрь и огляделся. Здесь ничего не изменилось за годы его отсутствия. Стены оставались белоснежными, как будто вчера побеленными, но художника, который мог бы расписать их, так и не пригласили. По периметру вдоль них тянулись скамьи, на которых во время церемоний устраивалась часть пришедших. Как правило, привилегия доставалась старикам и больным. Больше в храме не было ничего, и из-за скудной обстановки, а также льющегося сверху света, помещение казалось огромным. Даже в пасмурный день тут было очень светло, почти как на улице. Леда не стал заходить далеко и опустился на ближайшую скамью. Он неоднократно бывал здесь прежде и помнил, как на похоронах в центре устанавливали гроб с покойником и все желавшие могли подойти проститься. А во время свадеб там же рука об руку стояли молодые – влюбленные, счастливые и улыбающиеся, не задумывающиеся о том, что пройдет не так много времени, и уже их бездыханные тела в сколоченных на скорую руку ящиках водрузят на то же место. Задрав голову, Леда посмотрел в серое небо над головой. Стеклянную крышу храма всегда держали в чистоте, и он отчетливо видел, как под порывами ветра несутся и путаются друг с другом серые и белые облака. Воистину, толку от первоначальной задумки храма в Черных Озерах было мало. Вряд ли кто-то наблюдал отсюда звезды, учитывая особенности погоды. Взгляд Леды притягивал центр храма, отмеченный изображением солнца на полу, и в свете последних событий он невольно мысленно возвращался к своему брату, чей гроб тоже стоял здесь всего-то полгода назад. Леда не был на похоронах, но мог легко вообразить все, что происходило в тот день. Как правило, покойных лаэров оставляли на всю ночь – под звездами, а уже утром собиралась вся округа и семья усопшего, чтобы попрощаться. При свете дня воспоминания о призраке, так напугавшем Леду накануне, померкли. Теперь ему самому казалось, что увиденное – лишь плод его воображения. Куда явственнее перед глазами стоял сон, и Леду передергивало, когда он вспоминал кровавые дорожки на щеках брата. Массивная дверь скрипнула, и от неожиданности Леда вздрогнул, но уже через секунду успокоился. Порог храма переступил Элдор – пожилой, но все еще крепкий мужчина, бородатый и седой. Он оставался деревенским старостой Черных Озер столько, сколько Леда себя помнил, и, казалось, почти не менялся внешне. - Здравствуйте, Элдор, - поприветствовал вошедшего Леда, поднимаясь на ноги. - Здравствуй, Леда, - ответил тот, чем немало его обрадовал. Хоть кто-то не собирался расшаркиваться перед новым хозяином и лишний раз величать его лаэром. В то же мгновение Леда ощутил, как проснулся его дар – в последнее время его пробуждения почему-то участились, и уже неоднократно Леда невольно подслушивал эмоции окружавших его в Черных Озерах людей. Теперь он знал, что Джури относится к нему с обожанием, как к старшему брату, Исор живет одними заботами о доме, а Мирика замучилась спорить с мужем, какое имя они дадут будущему сыну – при этом мысль, что может родиться дочь, головы родителей не посещала. Эмоции Элдора Леда тоже почувствовал. Староста испытывал недовольство, что его отвлекли от работы, потому что дел было невпроворот, но в то же время он радовался визиту Леду и осознавал, что даже успел соскучиться по вчерашнему мальчишке. - Я не задержу вас надолго, - сразу сообщил Леда, чтобы Элдор не сердился. – Давно хотел к вам зайти, да все не успевал. - У тебя будут какие-то указания? – спросил староста, но Леда отрицательно покачал головой. - Не совсем. Расспрашивать ни о чем тоже не буду, лучше приходите ко мне, когда у вас найдется время. Расскажете деревенские новости. Руки неприятно немели, и Леда мысленно пожелал своему чутью поскорее отключиться, потому что чувства Элдора его мало интересовали. Сейчас в душе старосты вспыхнуло одобрение от того, что Леда не собирался отвлекать его надолго. - Тогда что же ты хотел? – спросил он. - Пора положить надгробную плиту, и хорошо бы успеть до зимы. Я помню, когда умер отец, плиту высек мастер в деревне. Может ли он сделать то же для моего брата? Как водилось во всех именитых семьях, покойников не закапывали в землю, а относили в семейный склеп, располагавшийся в центре кладбища. Однако по традиции рядом под открытым небом укладывали плиту с именем и годами жизни покойного. Ждать год, пока опустится земля, необходимости не было – плиту клали не на могилу. И Леда, чтобы больше не держать в уме этот вопрос, решил с ним разобраться раз и навсегда. - Тот мастер умер пять лет назад, - вздохнул Элдор. – Но его дело продолжает сын. Я могу поручить ему вырезать плиту на подобии той, что увековечивает твоего покойного отца. - Будет замечательно, - кивнул Леда. – Я за все заплачу. Некоторое время они сидели в молчании. Леда чувствовал себя странно – мог ли он вообразить, что однажды будет заказывать надгробную плиту для своего брата? О чем думал Элдор, он не знал, но все еще ощущал отголоски его чувств. Теперь они стали более суматошными, и, к удивлению Леды, в них отчетливо слышался отголосок страха. - Что-то не так? – спросил он, внимательно взглянув на старосту, но тот даже не повернулся, чтобы посмотреть в его глаза. - Что может быть не так? Я просто призадумался о лаэре и его смерти. Жаль их. - Их? - Да, лаэра Кейту и его невесту. Он так ее любил. "Как любил?" – чуть было не брякнул Леда, лишь в последний момент прикусив язык. Слово "любовь" плохо сочеталась с именем его брата в одном предложении. И уж тем более откуда деревенским было знать, что связывало благородного хозяина с его нареченной? - Понимаю твое удивление, - улыбнулся Элдор, заметив, до чего изумленное у Леды выражение лица. – Случайно вышло, что я наслышан об этой истории. Как-то раз в нашей пивнушке остановился судебный пристав из Найена. Мужик оказался болтливый, а после того, как накатил медовухи, его и вовсе понесло. - Что мог знать о Кейте судебный пристав? – еще больше удивился Леда. - Есть какое-то правило, что молодой лаэр, получив наследство, должен жениться. Тебе видней, что оно да как. - Да, есть такое правило, - кивнул Леда, соглашаясь. - Ну так вот, у лаэра Кейты оставалось совсем немного времени, а он все не женился, и пристав приехал напомнить ему, что часы тикают. - А Кейта что? - Твой брат спустил его с лестницы, но пристав даже не обиделся и рассказал, что в Найене о лаэре уже наслышаны и даже сочувствуют ему. Якобы с юности он любил Айсель, дочь влиятельного лаэра, и мечтал на ней жениться. Девушка отвечала взаимностью, но отец не давал согласия, потому что – прости за честность – семья ваша по меркам светлых совсем бедная. Староста опустил глаза, быть может, сразу пожалев о своих словах, но Леда и не думал обижаться, потому что так оно и было. А вот сама история его сильно удивила. - Вы уверены, что вы говорите о моем брате? – на всякий случай уточнил он. - А почему нет? - Да просто история эта про девушку такая... Не знаю, как в романе каком-то. - Я романов не читал, но думаю, что идеи для них из жизни берут? - Наверное. - Ну вот еще одна трагедия, которую можно записать. - Однако в итоге свадьба была назначена, - напомнил старосте Леда. - Поговаривали, что отец невесты все же сдался, когда увидел настойчивость будущего зятя. К тому же если бы он тянул еще дольше, лаэр Кейта потерял бы даже то немногое, что имел, - и, вздохнув, Элдор повторил: - Жаль их обоих. Брат твой был неплохим человеком. Нас он не слишком жаловал, но да лаэру и не полагается снисходить до простолюдинов. Сердце у него было чистое, раз такую огромную любовь хранило в себе. Леда мог бы поспорить и с тем, что полагается и не полагается лаэрам, и с тем, что у Кейты было чистое сердце. Возможно, его брат был просто слишком упрям, чтобы отступиться от желанной женщины, и дело было вовсе не в любви. Но рассуждать об этом теперь не имело смысла – ни Элдор, ни сам Леда не знали, что творилось в душе покойного, о чем он думал и чего ждал от жизни, которая оборвалась так внезапно. Беспокоило Леду другое – он все еще ощущал присутствие страха в чувствах старосты и не мог понять, откуда тот исходит. - Вы ничего не хотите мне рассказать? – Леда решил сделать еще одну, последнюю, попытку вызвать на откровение своего собеседника. Медленно Элдор повернул в его сторону голову и молчал несколько секунд. Вопрос о том, с чего Леда это взял, так и завис в воздухе, но озвучивать его староста не стал. - Как тебе живется в этом доме, Леда? – наконец спросил он. - Да вроде бы нормального, - удивился вопросу тот. – Почему вы спрашиваете? - Ничего не происходит странного? Или подозрительного? Леда хотел ответить, что нет, ничего подобного он не замечал, но в ту же минуту перед глазами мелькнули картинки из повторяющихся снов и бесплотный призрак, протягивавший ему руку. Можно было предположить, что все это лишь игры воображения, но, с другой стороны, прежде Леда никогда не страдал ни мнительностью, ни галлюцинациями. Заминку деревенский староста расценил правильно и сокрушенно, как показалось Леде, покачал головой. - Не мне тебя учить, но если все же позволишь, я бы посоветовал тебе уезжать отсюда. Слышать подобное было до того удивительно, что Леда в первый момент не сообразил, как ему реагировать на такое заявление, и нервно улыбнулся: - Куда же я поеду? Теперь тут мой дом. - Ну ты же где-то жил последние десять лет? Сдается мне, там будет безопаснее. - Безопаснее? – эхом повторил Леда. – О какой опасности вы говорите? - Если бы я знал, - опять вздохнул Элдор. Дар умолк, и Леда больше не знал, что тот испытывал, но интуитивно предполагал, что страх в душе его собеседника сейчас запылал еще сильнее. - А почему вы думаете, что опасность в доме? – попробовал зайти с другой стороны Леда. - Не знаю, - пожал плечами староста. – Правда, не знаю. Считай это интуицией. Я вижу лишь то, что вся семья мертва, что остался лишь ты один – единственный, кто не жил здесь все последние годы. - Но ведь прислуга живет в доме, и ничего. Все живы-здоровы, - возразил Леда. На этот раз пауза затянулась на несколько добрых минут, и Леда уже начал подумывать, не пора ли им прощаться, если Элдору больше нечего сказать, когда тот, огладив несколько раз свою седую бороду, наконец решился. - После смерти твоего брата случилось кое-что, - сообщил он и пристально посмотрел Леде в глаза. – Кое-что странное и пугающее, пускай мало кто придал этому значение. - Что именно? – осторожно спросил Леда, и в его груди дрогнуло от плохого предчувствия. - В ту ночь, когда его тело в закрытом гробу оставили здесь, в храме, пара плакальщиц вызвалось побыть с ним. Леда кивнул в знак того, что внимательно слушает. Плакальщицами называли женщин, как правило, пожилых, которые оставались на ночь с покойником. Традиция была очень старой, пришедшей еще со времен проклятых богов, и уже изживала себя: в городах мало кто соблюдал ее, но в деревнях порой можно было увидеть, как несколько женщин за небольшую плату соглашались на такую работу. Считалось, что после смерти человека его душе одиноко в мире мертвых, слишком уж хорошо та помнила недавно оборвавшую жизнь, и потому присутствие живых людей должно было укрепить и согреть ее. - Невесту, то есть ее тело, забрали родственники. Лаэру Айсель не могли похоронить в вашем фамильном склепе, потому что она не успела стать женой и членом семьи. В итоге гроб был только один. Закрытый гроб. Поговаривали, что тело выглядело безобразно, хотя никаких следов насилия на нем не нашли, - продолжал староста. - Да, я тоже об этом слышал. В ту ночь что-то случилось? Задавая вопрос, Леда ощущал, как тянет холодком по позвоночнику, и как волоски на теле встают дыбом от предательского волнения. Воображение ярко рисовало жуткую атмосферу ночного храма с гробом по его центру. - Вроде бы нет. Плакальщицы, по крайней мере, ничего не рассказывали и выглядели, как обычно. Церемонию провели утром, гроб отнесли в склеп. Но следующей ночью обе старухи, что оплакивали твоего брата, умерли. - Как умерли?.. – такого поворота Леда не ожидал. – От чего? - Неведомо, - развел руками староста. – Обеих нашли у себя дома. Лица их были жуткими, обезображенными ужасом, обе лежали на полу в скрюченных позах. А от чего умерли – поди знай. Леда попытался сглотнуть, но понял, что во рту совершенно сухо. - Почему мне никто не рассказывал? – севшим голосом спросил он. - А что рассказывать? Никто значения не придал. - Как можно не придать значения такому?! - А какому такому? – прищурился староста, глядя на него. – Старухи были древними, родичей ни у той, ни у другой не было, чтобы скорбеть и докапываться, что же с ними приключилось. К тому же все ходили пораженные смертью молодого лаэра, чтобы всерьез заинтересоваться подобными мелочами. - Ничего себе мелочи! – возмутился Леда. – Такая странная кончина одновременно двух человек! Еще и описание один в один, как у Кейты... - А никто не знал, что именно случилось с лаэром, - ответил ему Элдор. – Я предполагал нечто подобное. Что плакальщиц постигла та же участь. Вот только никто не распространялся, что именно произошло с молодым хозяином. Джури болтал что-то о стеклянных глазах, полных дикого ужаса, да только с плакальщицами никто не связал все это. Похоронили да забыли. - В деревне? Забыли? – отказался поверить в подобное Леда. - Других забот хватало. Страшные сказки народ, вестимо, любит, да только когда понятно, чего именно бояться. А тут смутно все. Вроде как ничего такого и не происходит, а с другой стороны, полное кладбище свежих могил. Что на это ответить, Леда не нашелся, а староста напоследок участливо прикоснулся к его плечу. - Ты был славным ребенком, - сказал он. – Я это помню. Неизбалованным и отзывчивым. Теперь я вижу, что ты вырос добрым человеком – вижу по твоим глазам. Мне бы не хотелось смотреть, как и твое тело опускают в яму. От этих слов Леду передернуло, но он постарался изобразить улыбку. - Этого не случится. Я не собираюсь умирать. - Уж постарайся, - Элдор был серьезен, как никогда. Только позже, уже попрощавшись со старостой, Леда вспомнил, что так и не поговорил с ним о замене для Сойка. Но возвращаться не захотел. Этот вопрос можно было поручить Исору – пусть подберет кого-нибудь. Искать Агги Леда тоже не стал и, оставив ему коляску, решил пройтись пару миль до дома пешком, тем более что дождь закончился, а прогуляться, проветрить голову и подумать обо всем услышанном было весьма кстати. Путь его лежал через кладбище, и Леда поймал себя на том, что невольно ускоряет шаг. Когда он был ребенком, кладбище ему нравилось. Нравились тишина и покой вокруг, нравилось рассматривать надгробия и с детской непосредственностью высчитывать, сколько покойным было лет, когда смерть настигла их. Кладбище едва ли изменилось за ушедшие годы, разве что разрослось немного. Трава под ногами казалась серой, опавшая листва шелестела при каждом шаге, а голые ветви деревьев переплетались над головой, напоминая длинные скрюченные пальцы. Поднялся ветер, он трепал волосы Леды и полы его не по погоде легкого пальто. Запоздало тот осознал, что идея с прогулкой была не так уж хороша. Фамильный склеп лаэров был единственным строением здесь – всех остальных хоронили в могилах. Неказистое здание, уходившее под землю, со стороны больше напоминало обыкновенный погреб – никаких украшений, статуй или высеченных эпитафий, лишь голый камень. Леда никогда не бывал внутри него: на похоронах отца только члены семьи отправились проводить покойного. Леду к таковым не причислили, потому он увидел верхние ступени и непроглядную тьму за ними, больше ничего. По мере приближения к склепу Леда постепенно замедлял шаг, а когда поравнялся с ним, остановился. Серый камень, местами обветренный, местами поросший мхом, тяжелая на вид дубовая дверь с ручкой-кольцом. И отдельные квадратные плиты вокруг с именами лаэров, похороненных внутри. Скоро к ним добавится еще одна. Леда сто раз видел эту картину, но никогда прежде не испытывал внутреннего трепета, пробиравшего до костей, наполнявшего сердце пока терпимой, но необъяснимой жутью. Он сам затруднялся ответить, что повлияло на него в большей мере – слова старосты или все последние события в доме. - Что же с тобой случилось? – одними губами, беззвучно произнес Леда, обращаясь к брату. Ответом ему была тишина. Последовавшая после приезда Агги неделя прошла куда оживленнее и веселее, чем монотонный месяц до этого, хотя друга Леда почти не видел. Агги нашел себе какое-то развлечение в деревне, куда отправлялся каждый вечер, а заодно сдружился с Джури – пару раз Леда наблюдал, как те на подпитии, чуть ли не в обнимку и распевая песни, брели домой. Тем не менее, Леде почему-то стало спокойнее от присутствия близкого человека, и даже спалось лучше. После кошмара с кровавыми слезами он не видел ни одного сна об озерах и Кейте. Исор подыскал в деревне паренька, который ухаживал за лошадями. Сойк по-прежнему отлеживался в своей новой комнате, от чего "безумно страдал", согласно словам Джури, но поделать ничего не мог, потому как "чувствовал себя древней развалиной и передвигаться мог только ползком". Леда регулярно справлялся о его здоровье у слуг, но навестить больного лично так и не собрался. При этом он давал себе отчет, что если бы подобное случилось с кем угодно другим, с Гафидой, например, или с тем же Джури, Леда не поленился бы регулярно наведываться к больному и проверять, все ли в порядке. Ходить к Сойку не хотелось, и Леда сам себя успокоил тем, что он и не обязан. Ни его отец, ни Кейта точно не стали бы этого делать. ...То, что дрова в камине догорели, Леда заметил, только когда начал замерзать. Было еще не поздно, Агги не вернулся с прогулки – так невинно он называл свои вылазки в деревню, а Леда уже несколько часов читал запоем и не замечал ничего вокруг. "Мистическая суть самоцветов и их магические свойства" – заявленная как научный труд, книга на деле больше напоминала приключенческий роман. Автор описывал, как, путешествуя по далеким странам, знакомился с шаманами из диких племен и светилами науки цивилизованных государств, с которыми обсуждал и проверял на практике, как можно использовать те или иные самоцветы в медицине, спиритизме и не только. Подобных книг в библиотеке отца было множество. Леда начинал понимать, почему его покойный родитель так сильно интересовался этой скучной, на первый взгляд, темой и почему превратил изучение самоцветов в увлечение всей жизни. Самые обыкновенные как будто бы камни могли таить в себе немалого любопытного. Когда в гостиной стало действительно холодно, Леда зябко поежился и, с усилием оторвавшись от раскрытой книги, поднял взгляд на камин. Пламя давно угасло, и даже угли истлели, почти полностью почернев. В каждой комнате особняка имелся специальный шнурок, дернув за который, лаэры могли вызвать прислугу. Леде было неловко им пользоваться, он все еще не чувствовал себя полноценным хозяином, будто ему, бастарду и вчерашнему подавальщику, разрешили лишь недолго пожить здесь как главному, а значит, и зарываться права не давали. Но в этот раз Леда не захотел идти за поленьями для растопки, слишком уж интересным было попавшееся ему чтиво, и дернул за пушистую кисточку шнурка. Он было вернулся к чтению, но через несколько минут не без неудовольствия снова отвлекся. В помещении стало действительно свежо, а являться на вызов никто не спешил. Леда попробовал позвонить еще раз, но опять не дождался ответа. Ничего не оставалось, как отложить книгу и отправиться в служебные комнаты самостоятельно. В коридоре, соединявшем хозяйский дом с флигелем, было темно, и Леда шел едва ли не на ощупь, больше по памяти, но уже слышал звон котелков на кухне: кто-то мыл посуду. - Добрый вечер, лаэр, - с улыбкой поприветствовала его заметно округлившаяся за последнее время Мирика. Именно она хозяйничала здесь, натирая до блеска казанки и ковшики. – Не ожидали вас. - Привет, - отозвался Леда и окинул взглядом кухню. Кроме Мирики, здесь был только Сойк, который сидел на табуретке у очага, ссутулившись, и что-то делал руками: то ли чистил, то ли вырезал – Леда не стал присматриваться. Темная рубашка невнятного оттенка обтягивала его плечи, невыгодно подчеркивая худобу, и вскользь Леда спросил себя, был ли тот таким тощим месяц назад, когда они впервые встретились, или отощал от болезни. Некогда блестящие черные волосы, аккуратно собранные в хвост, теперь свисали немытыми патлами. Появление хозяина Сойк как будто и не заметил, даже головы не повернул, что уже было попросту невежливо. У Леды сразу зачесался язык потребовать, чтобы тот отправлялся обратно в свою постель, потому как он не мог оправиться настолько быстро, но не хотелось лишний раз его трогать. Все равно только огрызнется. - Я звонил, но никто не отозвался, - обратился к Мирике он. – В синей гостиной закончились двора для камина. - Сегодня Джури отвечает за звонок, - встрепенулась Мирика. – Вот негодник, опять куда-то сбежал! - Почему-то я даже не сомневался, что ответственный именно Джури, - ухмыльнулся Леда. - Не говорите Исору, - жалобно попросила его девушка. – Тот с него шкуру спустит. - Если бы Исор каждый раз спускал шкуру, когда Джури заслуживает, от того уже ничего не осталось бы, - улыбнулся Леда. - Это верно, - вернула ему улыбку Мирика. – Но не хочется, чтобы его ругали. Сойк, принесешь лаэру дрова? Впервые с момента появления Леды на кухне, Сойк поднял голову и взглянул в его сторону. По осунувшемуся посеревшему лицу Леда понял, что тот чувствовал себя все еще неважно. - Еще чего не хватало, - сурово произнес Леда и обратился уже к Сойку: – И чего ты встал, скажи на милость? Врач велел тебе отдыхать еще как минимум неделю. - Дрова нести или не надо? – даже глазом не моргнув, спросил тот. На миг представив, как это невоспитанное исхудавшее чучело будет немым призраком плестись за ним по темным коридорам дома, Леда почувствовал легкий озноб. - Сам разберусь, - ответил он и отвернулся. Ни разговаривать с Сойком, ни даже находиться рядом с ним не хотелось. - Давайте я вам помогу, лаэр, - предложила Мирика, с тревогой переводившая взгляд с одного на другого, как будто ждала, что этот разговор неминуемо закончится перебранкой. - Да вы издеваетесь надо мной! Как-нибудь сам справлюсь, - не удержавшись, Леда коротко рассмеялся и махнул рукой. С помощниками ему нынче везло: один – полумертвый, вторая – беременная. - Не годится благородному лаэру... – начала было девушка, но Леда не дал ей договорить. - Не благородный я. И уж точно не лаэр. Что бы по этому поводу ни думал Исор. Направившись к сложенным у очага аккуратной кладкой поленьям, Леда успел взять несколько в руки, когда боковым зрением заметил, чем именно занимался Сойк, оказавшийся всего в каком-то ярде от него. В руках Сойка был крохотный ножик, которым тот ловко орудовал над небольшой деревянной щепкой. Мелкая стружка сыпалась на пол из-под его пальцев, и Леду накрыло воспоминанием: перед глазами возникла полка с деревянными фигурками, которые он мельком видел в его комнате. - Так ты сам их вырезаешь? – невольно произнес вслух Леда, позабыв о дровах. – То есть я хотел сказать, что видел в твоей комнате, когда врач приходил, но даже не подумал, что ты делаешь их своими руками... Он уже успел пожалеть, что вообще рот раскрыл, а Сойк только плечами пожал, и это можно было расценить как "не знаю, что ответить", "лаэр пустоголовый, откуда им еще там взяться?" и "какого лешего ты разглядывал мои вещи?" - Сойк просто потрясающий резчик по дереву, - вмешалась Мирика, нарушая неловкую паузу. – Столько всего умеет! Но вот такие малюсенькие фигурки у него особенно здорово получаются!.. - Хватит, Мирика, - перебил ее Сойк. При этом нож, скользивший тонким лезвием по дереву, не замер ни на секунду. - Ничего не хватит, - надула губы девушка. – Говорю чистую правду. - Ты их продаешь? – спросил Леда, внимательно наблюдая за руками Сойка, но ответила за него снова Мирика. - Продает. Летом на ярмарке в честь Самого Долгого Дня их за полчаса расхватывают. А нам Сойк просто так дарит. Мне вот подарил овечку – муж говорит, она на меня похожа, такая же круглая и добродушная. Джури – крошечного кота, а Исору – мудрого филина. Так здорово! - И правда здорово, - улыбнулся Леда. С самой первой встречи он воспринимал Сойка как грубого мужлана, невоспитанного дикаря с гор, пускай запрещал себе даже мысленно так его называть. И теперь он был немного растерян: Леда всю жизнь верил, что люди, создающие нечто прекрасное, просто по природе своей не могу быть недалекими или бесчувственными. В эту минуту ему захотелось внимательно всмотреться в глаза Сойка, но тот словно нарочно опустил голову еще ниже. - Я бы купил у тебя фигурку, - произнес он, возвращаясь к поленьям, которых мог взять еще от силы штуки три-четыре. - Выбирай, - равнодушно отозвался Сойк. - Хорошо. При случае так и сделаю. Леда уже развернулся к выходу, чтобы вернуться в гостиную к оставленной книге, когда вдруг почувствовал знакомое онемение, внутреннюю дрожь, отдававшуюся в первую очередь в руках, из-за чего чуть было не выпустил на пол дрова, которых набрал слишком много. А еще через мгновение он ощутил, как внутри звучат чужие, не его чувства. Как обыкновенный человек способен определить, откуда идет звук или исходит запах, так и у Леды, как правило, получалось понять, чьи именно эмоции, а порой и отголоски мыслей он снова не специально подслушивает. В этот раз и выбирать было особо не из кого – это был Сойк. Однако несколько долгих мгновений Леда отказывался верить, что подобное может твориться у того на сердце. Чувство было чистым и светлым, именно так описал бы его Леда, если бы кто-то попросил. Беззаветное восхищение. Не юношеский максимализм, когда кажется, что объект обожания идеален и абсолютно непогрешим, а напротив – взрослая готовность принять возможные недостатки возлюбленного и попытаться с ними смириться. Подобное можно испытывать лишь к тому, кто нравится и телом, и душой, чьим поведением восторгаешься и кого безгранично уважаешь. Чувство не было испорчено похотью, хотя физическое влечение, острое желание обладать, иметь право прикасаться и ласкать, Леда тоже ощущал. Чувство Сойка не уродовало жадное стремление заполучить без остатка и ни с кем не делиться – напротив, с немым обожанием намертво переплелась глухая тоска, горестное понимание, что мечта никогда не сбудется. Потому что этот человек "не про него", как говаривали в деревне Черные Озера. Из другого круга, с иными интересами или просто несвободный. Отпустило Леду почти сразу, на сей раз озарение не продлилось и десяти секунд. Но и этого оказалось более чем достаточно. Он настолько не ожидал подобного, что несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, приходя в себя. Медленно он повернулся в сторону Мирики – единственного возможного объекта обожания Сойка. То, что тот присутствовал рядом, в поле зрения, Леда не сомневался. Благодаря своему необычному дару он просто знал, что в данный момент Сойк видел и слышал самого дорогого и единственно важного для него человека, пускай разглядеть образ у Леды не получилось. Но, в конце концов, к кому еще здесь тот мог испытывать подобное чувство? Девушка не подозревала, что творилось в душе Сойка. Она беззаботно протирала уже вымытую посуду и даже начала негромко напевать незамысловатую песенку. Снова взглянув на Сойка, Леда лишь головой покачал. Мирика была без пяти минут матерью, и судя по тому, какой довольной всегда выглядела, в браке она была счастлива и вряд ли хотела что-то менять. У Сойка действительно не было шансов, и он это прекрасно знал. - Спокойной ночи, - негромко произнес Леда, прежде чем выйти. - Спокойной ночи, лаэр, - ответила ему Мирика. Сойк, как обычно, промолчал. Вернувшись в гостиную, листая страницы и поглядывая на то, как весело пылает в камине огонь, Леда не мог сосредоточиться и в полной мере насладиться книгой, так увлекшей его каким-то получасом ранее. Из головы не шли мысли о том, что открылось ему сегодня. "Вот тебе и дикарь", - никак не мог перестать изумляться Леда. Уже в пятый раз он перечитывал один и тот же абзац, но не замечал этого. Сойка было жаль. Даже очень.