Чёрные Озёра

Клинок мой дьяволом отточен, Вам на погибель, вам на зло. Залог побед за мной упрочен Неотвратимо и светло. Ты не спасешь себя молитвой – Дрожи, скрывайся и беги. Я облачился перед битвой В доспехи черного слуги. (с) Поездка в Найен, где Леда подписал бумаги и окончательно подтвердил вступление в наследство, вышла не слишком утомительной, но домой он возвращался поздно – успел лишь на последний поезд, который прибывал на станцию у Черных Озер ближе к полуночи. Предупредить своих Леда никак не мог, однако надеялся, что экипаж за ним пришлют. Исор никогда не допустил бы, чтобы хозяин плелся домой через лес пешком. Начало ноября в этом году было сравнительно не холодным, снег больше не шел – наоборот, снова зарядили дожди, дороги раскисли, и Леде не хотелось выходить из теплого вагона поезда, он уже представлял, что ждет его снаружи. Однако худшие опасения не оправдались: по крайней мере, за шиворот не лило и ветер не сбивал с ног, как было утром, когда он вышел из особняка, чтобы отправиться в путь. Леда был единственным пассажиром, который сошел на этой станции. Поезд тронулся дальше, а он остался на перроне. Тяжелые тучи лениво ползли по небу, было сыро и промозгло, и только одинокий фонарь на столбе тускло освещал окрестности, покачиваясь на толстой цепи. От каждого его движения над маленькой платформой разносился неприятный металлический скрип. Поежившись, Леда огляделся. Он обещал вернуться дневным поездом, но не успел на него, и теперь в его голову закралось нехорошее подозрение: домашние могли предположить, что он решил переночевать в городе и не прислать за ним коляску. Однако додумать мысль Леда не успел. Боковым зрением он заметил движение, повернул голову и увидел, как в пятно света от фонаря выступает темная фигура. Понадобилась секунда, чтобы узнать Сойка, и Леда испытал одновременно и облегчение, и смятение. - Я уж думал, меня решили не встречать, - как можно безмятежнее произнес он и старательно улыбнулся. Лицо Сойка скрывалось в тени, но Леда и так знал, что тот даже не моргнул в ответ на его приветствие. - Пойдем, - равнодушно отозвался он. Подавив вздох, Леда поплелся за Сойком, который уже неторопливо спускался по ступеням к дороге, где было вовсе непроглядно темно. После неожиданного открытия, которое Леда сделал неделей ранее, он в прямом смысле слова утратил покой. На занятия к Сойку Леда больше не ходил, сославшись на дела. Он понимал, что поступает малодушно, и каждый новый день начинал с обещания, что вот сегодня обязательно соберется, продолжит уроки, будто ничего не случилось, но снова и снова нарушал данное себе слово. Одна мысль о том, что он проведет час или два в обществе этого человека, вызывала оторопь. Он не представлял, как смотреть Сойку в глаза, и проклинал себя за трусость. Не слишком радостным открытием для Леды стало понимание, что его чувства не так уж однозначны. Поначалу он был просто поражен, отказывался верить, жалел Сойка и заранее соглашался, что мечты того безосновательны и безнадежны. Но чуть успокоившись, Леда поймал себя на том, что теперь думает о Сойке в новом ключе. В нем была своеобразная притягательность: в сдержанном поведении и совершенно безумных скрытых чувствах, в его внешнем виде, непривычном глазу Леды, длинных, фантастически красивых волосах и многочисленных сережках, в едва заметном акценте и даже в том, что Сойк никогда не расставался с оружием. Думая обо всем этом, перебирая в памяти незначительные на первый взгляд детали, Леда чувствовал, как в животе тянет приятной тяжестью. Агги умер бы от смеха, если бы узнал, о чем он думает, и в очередной раз посоветовал бы чаще выходить в люди. Но Леда мысленно возражал другу, что Сойк был своего рода экзотикой – особенным человеком, на которого невозможно не обратить внимания, и дело было вовсе не в том, что Леда страдал от одиночества. К Сойку тянуло просто потому, что тот был таким. Таким по-мужски интересным. Даже не подслушай Леда его эмоции, рано или поздно он наверняка рассмотрел бы в Сойке что-то притягательное для себя. Что-то заманчивое. Вот только существовало одно "но". Леда не был бессердечной сволочью и считал, что лишь последний негодяй станет забавляться чувствами влюбленного человека. В особенности влюбленного настолько. А как иначе, если не игрой, назвать намеренную провокацию, стремление сблизиться ради одного только секса, когда в сердце нет ни тени ответного чувства? Поступить подобным образом Леда не мог. Так или иначе, Сойка после известного происшествия он избегал, и хотя в мыслях тот прописался основательно, Леда толком его не видел целую неделю и впервые за все время заговорил лишь теперь, на ночном перроне. Сойк шел вперед уверенной походкой, словно мог видеть в темноте, и Леда немного отстал, пока ступал аккуратно, опасаясь споткнуться и растянуться прямо в грязи. Когда Сойк зажег переносной фонарь, Леда сперва моргал, привыкая к яркому свету, а когда осмотрелся, не поверил глазам. - Это еще что такое? – возмутился он. – Где коляска? - Поедем верхом, - сухо сообщил Сойк, прикрепляя фонарь к седлу запряженной лошади и зажигая второй. Коляски действительно не было, мокрую кашу под ногами нетерпеливо топтали копытами два скакуна. - С ума сошел? – Леда мгновенно похолодел. В том, что Сойк не шутил, он даже не сомневался, но поверить вот так сразу не получалось. На всякий случай он еще раз огляделся, но заветной запряженной коляски не обнаружил. В ответ на вопрос Сойк не проронил ни слова. Закрепив второй фонарь, он одним легким движением поднялся на стремени и перекинул ногу, усаживаясь в седле, после чего выжидающе уставился на Леду, которого в эту минуту раздирало одновременно два чувства – страх перед лошадью и желание придушить Сойка. - Ничего не получится, - борясь с гневом, сквозь зубы процедил Леда. – Я не могу. - Тогда иди пешком, - ответил ему Сойк. "Завтра получишь расчет", - мысленно пообещал тот и, глубоко вдохнув, сделал шаг в сторону второго коня. Скакуна звали Альдер, именно его в первый день занятий гладил Леда, а потому знал, что нрава тот был не самого кроткого. Не Звезда, которая доверчиво брала сахар из его рук, и не Умелец, который успел к Леде привыкнуть – если бы ему дали возможность выбирать, он предпочел бы кого-то из этих лошадей, а не потенциально опасного Альдера. Конечно, Леда мог сейчас разозлиться. Мог потребовать, чтобы Сойк отправлялся в усадьбу и без нормальной коляски не возвращался. А завтра выставить его вон, а Исору сделать выговор за то, что не проследил за своим подопечным, который отправился встречать хозяина непонятно в каком виде. Кейта на его месте поступил бы именно так, и воспоминание о нем быстро отрезвило Леду. Меньше всего хотелось вести себя, как брат. Глубоко вдохнув и сжав зубы, Леда как можно медленнее и спокойнее подошел к коню, вставил ногу в стремя и не слишком грациозно оторвался от земли, чтобы усесться в седле. Сумка, в которой он привез часть важных бумаг, не подходила для верховой езды и только мешала, а конь странно дернулся, и Леда закрыл глаза, призывая на помощь всемогущие звезды. - Расслабься, - послышался флегматичный голос Сойка. – Напряжение наездника всегда передается лошади. - У меня был тяжелый день, - сдавленно и сердито произнес Леда. – Я расслаблюсь, только когда окажусь в своей постели. - А надо сейчас. - Ты же знаешь, что я не умею ездить верхом, - не глядя на Сойка, тихо произнес Леда, сильнее сжимая в руках поводья. – Зачем ты это делаешь? - Но ты же учишься, - протянул в ответ тот, и Леда не был уверен, послышалась ли ему издевка, или Сойк действительно ерничал. - До верховой езды мы еще не дошли, - напомнил Леда. - Дошли бы, если бы ты не перестал приходить. "Это месть такая, что ли?" – хотел возмутиться Леда и чуть ли не впервые за весь вечер прямо уставился на Сойка, который смотрел на него в ответ из-под полуопущенных ресниц. - Я был занят последнюю неделю, - отчеканил Леда. – Сильно загружен работой. - Неправда. Слово резануло по ушам, раскололо небольшое пространство между ними, и снова Леде померещилось, что Сойк все о нем знает. Сейчас Леда многое отдал бы за то, чтобы понять, о чем тот думает, но его дар, как обычно, спал мертвым сном именно тогда, когда был нужен. В неровном желтоватом свете фонаря Сойк казался старше, и Леда вдруг подумал о том, что не имеет представления о его возрасте. Тему следовало сменить, и Леда тут же воспользовался внезапной идеей. - Сколько тебе лет? – в лоб спросил он и не без некоторого триумфа отметил секундное замешательство своего собеседника. - Тебе сказать больше нечего? – пускай Сойк попытался скрыть недоумение, в этот раз у него не очень хорошо получилось, а Леда поздравил себя с этой символической, смешной победой. Даже несильно обескуражить Сойка было удивительно приятно. - У нас славная вечерняя прогулка, - пожал плечами он. – Я поддерживаю разговор, как принято у воспитанных людей. Так сколько? Леда думал, что Сойк не ответит, но тот потянул за поводья, направляя лошадь, и через плечо бросил: - Тридцать два. - Ух ты, - восхитился Леда и несильно тронул пятками бока коня. Тот двинулся вперед, и Леда попытался абстрагироваться от мыслей, что сейчас под ним ходит ходуном мускулистое тело дикого необузданного животного. По крайней мере, Леде конь представлялся именно таким. – Ты меня старше на пять лет. А я думал, на все десять. Или пятнадцать. Ответом его Сойк не удостоил, хотя Леда откровенно подначивал, чтобы поддержать хоть какую-то беседу и отвлечься. Однако уже через минуту придумывать новые темы оказалось не нужно, когда Леда наконец обратил внимание, куда они едут. - Эй, усадьба в другой стороне, - окликнул он Сойка, который опередил его на пару десятков ярдов. - Дорогу полностью размыло. Поедем через деревню, - откликнулся тот. - Замечательно, - прошептал Леда, с силой стискивая зубы. Дорога через деревню, мощенная камнями, была лучше, но почти в три раза длиннее прямой. Леда чувствовал, как по спине течет пот, о холоде он и думать забыл, и если путь до дома казался ему далеким, то теперь в разыгравшемся от страха воображении он удлинился едва ли не до бесконечности. - Не отставай, - подлил масла в огонь Сойк, и если бы Леда не боялся лишний раз повысить голос, точно послал бы в его спину какое-нибудь оскорбление. "Ты мне за это ответишь. Дай только до дома добраться. Я тебе устрою…" – успокаивал себя Леда, заранее зная, что ничего Сойку не сделает. Переносные фонари давали мало света, Леде его хватало, лишь чтобы видеть силуэт едущего впереди Сойка. Справа и слева к дороге подступал лес, дремучий даже в солнечном свете, что уж говорить о темном времени суток. В другой ситуации Леда воздержался бы от подобной прогулки, а если бы обстоятельства вынудили ехать так поздно, он однозначно переживал бы. В этих краях не встречались грабители и душегубы, выжить в северных лесах было фактически невозможно, и все немногочисленные люди жались ближе друг к дружке в деревнях. А вот наткнуться на волков или дикого кабана можно было запросто. Только в этот раз у Леды не осталось сил беспокоиться еще и о зверье, обитавшем вокруг. Куда сильнее его волновал конь, чинно шагавший вперед, но при этом неизвестно что замышлявший. То, что лошади коварны и хитры, Леда знал с детства. Забрезжившие впереди огни деревни, немногочисленные в столь поздний час, порадовали Леду – примерно половина пути была пройдена, оставалось еще столько же. Леда даже позволил себе выдохнуть и чуть опустить расправленные плечи. В сердце зашевелилась смутная надежда, что и остаток ночной прогулки пройдет так же, без приключений. Когда они проезжали по центральной улице, еще издалека Леда услышал приглушенную брань и грохот. Он вспомнил, что где-то здесь находится местный кабак, в котором часто пропадали Агги и Джури, и именно в этот момент двери одного из домов распахнулись и наружу покатом вывалился человек, тут же растянувшийся в грязи. - Я все понимаю, Алан, но это уже слишком! – прогремел в тишине голос, и Леда понял, что принадлежал он замершему в дверях трактирщику. – Чтоб я тебя больше в своем заведении не видел! Валяющийся в грязи дебошир, так невежливо выставленный вон, разразился бранью, но трактирщик уже захлопнул дверь. Свет и гул из питейного заведения разом исчезли, стало снова темно и тихо, если не считать возни и теперь уже шипения человека, безрезультатно пытавшегося встать на ноги. Сойк проехал мимо него, не удостоив взглядом, и в душе Леды поднялось невольное негодование. С одной стороны, деревенские пьянчуги сами были виноваты в своих бедах, но с другой, бросить беспомощного человека ночью и в темноте было бессердечно. Поравнявшись с пьяницей, Леда, раздираемый на две части сочувствием к незнакомцу и страхом лишний раз прикасаться к поводьям, все же остановил коня и как можно миролюбивей поинтересовался: - Вам помочь? Он заметил, что Сойк тоже придержал лошадь и обернулся назад, но не сказал при этом ни слова. А выброшенный из трактира буян, как раз выпрямившийся в полный рост и покачивавшийся из стороны в сторону на нетвердых ногах, сощурил заплывшие глаза и вгляделся в лицо Леды. - Кого я вижу… - присвистнул он, и в его голосе послышалось мрачное удовлетворение. – Да это же сам лаэр Черных Озер. Если бы Леда стоял на твердой земле, он обязательно отступил бы в сторону, когда увидел, как смотрит на него этот незнакомый человек. От него веяло угрозой, Леде даже почудилось, что тот вмиг протрезвел. Он готов был поклясться, что видит здорового детину впервые, однако тот определенно имел к Леде какие-то претензии. Пятиться, сидя в седле, было невозможно, поэтому Леда дернул поводья, чтобы конь шел вперед, но незнакомец оказался куда более ловким и с неожиданной для поддатого человека прытью схватил коня под уздцы. Животному такое обращение не понравилось, а может, не нравился нахал, от которого разило дешевой деревенской настойкой. Он сердито всхрапнул, а Леда, окаменев от страха, сильнее сжал его бока коленями. В эту минуту он не смог бы сказать, кого боится больше – непредсказуемую лошадь или недобро настроенного незнакомца. - Отпустил и отошел. Лошадь Сойка оказалась неожиданно близко: Леда и думать забыл, что в этой плачевной ситуации он оказался не один и что даже может рассчитывать на какую-то поддержку. Он перевел несчастный взгляд на своего слугу. Каменное лицо Сойка как обычно не выражало ровным счетом ничего. Голос был спокойным и ровным. - Обязательно, - процедил громила, не сводя глаз с Леды. – Только сначала он ответит за то, что сделал с моей женой и сыном. Внезапная догадка стала для Леды ушатом ледяной воды на голову. Перед ним стоял муж Мирики, а точнее – ее вдовец. "Псих ненормальный, - хмуро описал его Агги, когда вернулся с похорон. – Жена умерла, а кузнец этот явился пьяный, бросался на гроб, пытался запрыгнуть в разрытую могилу и требовал, чтобы его тоже закопали". Леда тогда ответил, что не стоит осуждать человека в страшном горе. Агги парировал, что даже в самой горькой беде надо сохранять человеческий облик. "Это не человек, а бешеный медведь, - резюмировал свой рассказ друг. – И телосложением похож, и поведением. Деревенские болтали, что он кроткий и славный малый. Был. Но как-то не верится. Или он просто мозгами повредился…" Все эти воспоминания промелькнули в голове Леды за секунду. Назвать Алана, деревенского кузнеца, кротким и славным не поворачивался язык. Он был пьян и очень зол. - Отойди, - не повышая голоса, повторил Сойк. - Иди своей дорогой, прихвостень лаэровский, - выплюнул кузнец. – Я такого, как ты, одной рукой перешибу. А нам с лаэром надо потолковать. Он широко улыбнулся, Леда отметил, что у него не хватает зубов во рту, и от этой улыбки стало действительно жутко. Надо было попробовать позвать на помощь, в кабаке еще оставались загулявшие крестьяне, но сперва Леда решил воззвать к здравому смыслу нападавшего. - Я не имею никакого отношения к смерти Мирики, - произнес он и устыдился того, как трусливо дрогнул голос. – Ни я, ни кто бы то ни было еще. Мы все скорбим… Но кузнец уже не слушал. Имя жены подействовало на него как удар хлыста. Издав какой-то нечеловеческий булькающий звук, он вдруг выхватил из-за пояса нож, который Леда не заметил до этого, и взмахнул им в воздухе перед самым носом коня. - Я кишки тебе выпущу! – взревел Алан, и тут случилось то, чего больше всего боялся Леда и порой даже видел в кошмарных снах. Конь дернулся и встал на дыбы. Леда не успел ни испугаться, ни даже сообразить, что происходит, когда земля и небо поменялись местами, и он вдруг полетел куда-то вниз, не успев ни за что ухватиться. Осознание случившегося догнало его в тот самый момент, когда Леда свалился на землю, неудачно на бок. Левую ногу прострелило мгновенной острой болью, но вопреки ей он тут же попытался отползти хоть на пол-ярда в сторону, когда прямо перед его лицом в грязь ударило огромное копыто. "Вот и все", - успел подумать Леда. В критических ситуациях его всегда сковывал паралич, но именно в этот раз Леда, напротив, с неожиданной для себя прытью отпрянул, невзирая на то, что теперь травмированная нога горела огнем. Следующий удар копытом пришелся в то место, где только что была его голова. Сквозь пелену боли и ужаса Леда услышал громкий окрик на незнакомом языке и даже смог сообразить, что это Сойк. Конь мгновенно застыл, будто его огрели плетью, и могучие ноги замерли в каких-то дюймах от распластавшегося на земле Леды. Его лицо было в грязи, одежда моментально промокла насквозь, и боль с каждой минутой нарастала и становилась невыносимой. Леда почувствовал, как его сознание уплывает, но в последние секунды уцепился взглядом за Сойка, который спрыгнул из седла на землю и теперь стоял между ним и зачинщиком конфликта. - Вот теперь ты поплатишься, - негромко сообщил Сойк. Леда смотрел на него со спины и в тусклом свете переносного фонаря вдруг четко увидел, где тот скрывал свое необычное оружие, когда Сойк одним плавным движением выхватил оба клинка. В штанины были вшиты незаметные ножны. Скрамасаксы, или как их там называл Сойк, не казались слишком длинными, потому не мешали их владельцу сидеть и двигаться. Сойк выхватил их так легко, будто те весили не больше перышка. В воздухе блеснули отполированные лезвия. Леда, проваливаясь в темноту, хотел крикнуть: "Не надо!" – и ему не хватило на это сил. Сознание, однако, он не потерял, но как будто утратил возможность двигаться, не получалось даже открыть глаза. В темноте он услышал громкий крик боли, перешедший в жалобный скулеж, а потом почувствовал, как его с силой отрывают от земли. От движения ногу прострелило, ощущение было таким, словно ее пытаются отломать, и теперь Леда отключился полностью. Разглядывая на следующее утро свою несчастную конечность, намертво зажатую в деревянных шинах, Леда меланхолично думал о том, что если ему хотелось разнообразия в жизни, он его получил по полной программе. - Перелом очень плохой, - вещал деревенский лекарь, когда обезболивающее подействовало, и Леда наконец смог его слушать. – Вам повезло, что вы – благородный лаэр, у вас заживет за пару недель. Простой человек пролежал бы в постели как минимум два месяца, а потом хромал до конца жизни. Врач посмотрел на Леду укоризненно, и тот испытал нелогичный укол совести от того, что он не простой человек и так легко отделался. Как всегда, когда этого меньше всего хотелось, проснулся дар, и Леда выяснил, что лекарь не испытывает ни капли сострадания к лаэру, с которого любые беды как с гуся вода, и сочувствует покалеченному Алану, который стараниями Сойка остался без левой кисти руки. К самому Сойку врач чувствовал смесь гнева, ненависти и отвращения. - Можно было, конечно, ограничиться отрубленными пальцами, но твой варварский друг не ведает полумер, - бодро поделился своими соображениями Агги, когда врач удалился. – Хотя… Так этому животному и надо. Мы с Джури наблюдали за ним в кабаке в последние дни. Говорят, что в беде узнаешь истинное обличье человека. Может, он и любил свою жену, и вел себя раньше нормально, но теперь такое вытворяет! Ни один мордобой не проходит без его участия. И я тебе больше скажу – мордобоев в деревне вообще не было бы, если б не он. К тому же, если говорить об увечьях, Алан этот на прошлой неделе отделал одного заезжего из соседней деревни, и парень остался без глаза… - У него страшное горе, - возразил Леда и поморщился, когда, попытавшись пошевелиться, почувствовал новую вспышку боли. - Точно. Как я мог забыть, - Агги демонстративно хлопнул себя по лбу. – Тогда убийство лаэра ему, конечно, простительно. - Меня никто не убил. - А это отдельная тема, - выражение лица Агги стало мечтательным и одновременно лукавым. – Я бы сейчас долго шутил на тему, как доблестный рыцарь спас нашу принцессу… - Агги! - …Но рыцарь какой-то непростой получается. Сначала сам загнал тебя в лапы этого урода, а затем храбро выручил, - закончил Агги. - Никто никуда меня не загонял, - устало начал объяснять Леда. – Это вышло случайно… - Что случайно, оно понятно. Но от Исора Сойк огреб. - За что? – поразился Леда. - За то, что устроил тебе верховую прогулку по ночной деревне. - Сойк сказал, прямую дорогу размыло. - Может, и размыло. Но через деревню коляска проехала бы. Леде ничего не оставалось, как обреченно вздохнуть. В отличие от Агги он прекрасно знал, почему Сойк пожелал, чтобы Леда ехал верхом. Должно быть, его до горечи расстраивало то, что он больше не приходит заниматься. - Я отблагодарю Сойка за то, что защитил меня, - вслух произнес Леда. – А кузнецу этому выпишу пенсию. - Первая мысль мне нравится, - всплеснул руками Агги. – Ты только не деньгами благодари. А насчет пенсии – это перебор. Если назначать награду каждому, что пытается тебя прикончить, скоро тебе понадобиться армия защитников. Комментировать слова друга Леда не стал и, сославшись на усталость, отправил его из своей комнаты. Только ни поспать, ни просто отдохнуть Леде не удалось, потому что через четверть часа в дверь постучал Джури. - Смотри, что у меня есть! – громко объявил он и вкатил в комнату странную конструкцию, больше всего напоминавшую стул с подлокотниками, к которому приделали колесики от маленькой тачки. Появление Джури и его агрегата было бы более эффектным, если б тот не застрял в дверном проеме. - Проклятие… - пробормотал Джури, надавил на спинку сильнее, и кресло, проскочив, покатилось по полу, а Джури, потеряв опору, клюнул носом в пол. - Что это? – с трудом сдержав улыбку, спросил Леда. - Не видишь, что ли? – просиял в ответ Джури, поднимаясь на ноги и потирая ушибленный локоть. – Это кресло на колесиках! Его сделали для лаэры Делиэнь, когда та в очередной раз занемогла. На нем ее возили по дому. - А как же лестницы? – вопросительно поднял брови Леда. - Без понятия, - отмахнулся Джури. – Меня при старых хозяевах в дом особо не пускали, потому я не видел. Но тебе-то что? Ты ж на первом этаже спишь. - Кресло должен кто-то толкать, - заметил Леда. – Вряд ли я справлюсь сам. - Правильно! И это буду я! Уже выпросил у деда разрешение. Правда здорово? Тут уж Леда не выдержал и рассмеялся от души. Наверняка Джури не столько хотел порадовать прикованного к постели друга, сколько искал способ увильнуть от работы, вот и о кресле вспомнил. - Сойк – красавчик! – прежде чем уйти, напоследок сообщил Джури. – Дед его распекал, говорил, что не надо было калечить того придурка, а Сойк знаешь, что заявил? - Что? - Что был милосерден. Видишь ли, если кто-то посмел поднять на лаэра руку, он без руки и останется, и кузнец должен быть благодарен, что Сойк отчекрыжил ему левую, а не правую. - Джури, в этом нет ничего смешного, - укоризненно покачал головой Леда. - Конечно, нет. Кузнец-то – левша, и Сойку об этом прекрасно известно. А вот дед купился, только повздыхал немного, что теперь наверняка придется с чиновниками разбираться, если кузнец пожалуется. В том, что ни Агги, ни Джури не были склонны к жестокости, Леда прекрасно знал. Оба ликовали из-за того, что обидчик Леды был наказан. Стараясь справедливо и непредвзято оценить произошедшее накануне, Леда приходил к выводу, что ему действительно угрожала опасность. Он мог позвать на помощь, и наверняка в деревне откликнулись бы. Но пока суть да дело, никто не помешал бы пьяному верзиле, согласно его же обещанию, выпустить Леде кишки. Защитить себя он не умел и не смог бы. В первый день Леда малодушно отлеживался в своей комнате, отложив все объяснения на завтра, а вот следующее утро началось для него с визита Исора. - Мне жаль вас беспокоить, хозяин, но сегодня мы принимаем на работу новую служанку, которая будет вместо Мирики, да приютят вечные звезды души ее и младенца не рожденного. Если позволяет состояние, было бы недурно и вам присутствовать. - Позволяет, - ответил Леда, который за день успел устать от неизменно горизонтального положения. – Я буду через полчаса. В комнате, что примыкала к кухне, собрались все слуги Черных Озер, и Леде почудилось нечто комичное в том, что Джури везет его в странном самодельном кресле. Вспомнилась старая сказка об избалованном принце, который хотел, чтобы его носили на руках. - Это Теодора, - чинно сообщил Леде Исор и кивнул в сторону новой служанки, которая поспешно сделала неуклюжий книксен. Теодора была молодой девушкой примерно того же возраста, что и Мирика, но из-за избыточного веса и некрасивого плоского лица казалась куда старше. Было заметно, что она волнуется – взгляд затравленно метался из угла в угол, она переступала с ноги на ногу, а когда Леда, поздоровавшись, добродушно поинтересовался, как ее настроение в первый рабочий день, Теодора залилась краской, покраснели даже кончики ее ушей. - Нормально, - пробормотала она. Увидев такую реакцию на простое внимание, Леда рассудил, что лучше не мучить человека, и, пожелав всем хорошего дня, отпустил прислугу по своим делам. - Сойк, - напоследок окликнул он, когда все собравшиеся начали расходиться, и тот остановился в дверях. Уже не столь уверенно Леда попросил: - Зайди ко мне, пожалуйста. После обеда. Последняя фраза стала откровенной слабиной. Леда оттягивал разговор, как мог, ему заранее становилось не по себе, когда он воображал, как останется с Сойком наедине. Странное волнение, непонятная, но при этом не однозначно неприятная тревога мучили его, и Леда сам не очень хорошо понимал, что с ним происходит. "Нормальная реакция на человека, который спас твою жизнь", - попытался объяснить себе Леда. Ответ показался не самым убедительным. Сойк ничего не ответил, только кивнул и ушел, пока Леда от души ему позавидовал. Хотел бы он в любых ситуациях сохранять такой невозмутимый вид. Когда в комнате не осталось никого, кроме Джури, который ждал дальнейших распоряжений, Леда искоса посмотрел, как тот глядит в окно и думает о чем-то своем. Размышляя одновременно о Мирике, о новой некрасивой служанке, обо всем, что случилось, Леде вдруг вспомнились слова Джури о том, что в день своей смерти Кейта был не в духе, как и его любимая Айсель. "В общем, в тот вечер что брат твой, что его невеста были мрачные, как тучи", - вот что сказал ему Джури в один из вечеров после приезда Леды в Черные Озера. Сойк подтвердил, что Кейта действительно сердился из-за того, что лошади его не слушались. Из-за чего быть недовольной Айсель, Леда понятия не имел, но теперь подумал о том, что, возможно, дело было в физическом нездоровье. Перед смертью Мирике было нехорошо, она не жаловалась, но Гафида заметила ее недомогание. Что если Кейте и его невесте, умерших в похожих обстоятельствах, тоже было плохо? "Даже если и так, мне это ни о чем не говорит", - резонно отметил про себя Леда. - Джури, - окликнул он и, когда тот повернулся в его сторону, спросил: - Давно хотел узнать, но все руки не доходили. Ты случайно не видел Мирику перед ее смертью? - В смысле? – удивившись, Джури забавно нахмурился. - В тот день, в день ее смерти, Мирика попрощалась с Гафидой и якобы пошла домой, но потом почему-то оказалась на третьем этаже, откуда и упала с лестницы. Вот я и спрашиваю, может, ты с ней случайно встретился тогда? Может, даже разговаривал? На лице Джури отразилась работа мысли, что случалось с ним крайне редко. Он силился восстановить события в памяти, и Леда решил подсказать. Он хорошо запомнил, что говорила ему старая служанка. - В тот день ты должен был ремонтировать что-то на чердаке. Может, ты отвлекся? В глазах Джури мгновенно прояснилось от воспоминания, и он тут же смутился: - Ну… Вообще-то я и правда ремонтировал и не собирался отвлекаться, но весь день в четырех стенах – это такое наказание… - Джури, я – не Исор, я все понимаю, - устало перебил его Леда. – Ты видел Мирику? - Вот знаешь, я даже как-то забыл во всем этом сумасшествии, но теперь думаю, и получается… - Джури почесал макушку, глядя в пол. – Получается, что я, наверное, последний, кто видел ее живой. Ну, если не считать тебя и Агги. - Вы говорили? – нетерпеливо спросил Леда. Он не слишком верил в то, что Джури скажет что-то полезное, но не надеяться не мог. - Чуть-чуть. Я не очень хорошо помню, - Джури замялся. – Вышел на улицу ненадолго, просто подышать. Дождь как раз закончился, а тут Мирика выходит. И я, кажется, сказал: "О, ты что, уже домой?" А она такая улыбается мне и как будто не слышит. А я ей: "Мири, ты домой?" А она: "Ой, что? Да-да". Но, по-моему, она так и не разобрала, что я говорил. А потом она как спохватится! Сказала что-то вроде, что она забыла о чем-то, и припустила назад, в дом. И… И все. Живой я ее больше не видел. - Забыла? – автоматически повторил Леда. - Ага, вроде того. Или забыла, или… Может, какое-то другое слово? – Джури еще раз озадаченно поскреб пальцами в своей густой шевелюре. - Это очень важно, - Леда невольно подался вперед, но тут же опомнился, когда давление на больную ногу возросло, и снова отклонился назад. – Постарайся вспомнить, что именно она сказала. У Джури было очень выразительное лицо. Недоумение из-за таких расспросов переплеталось с искренним усилием воссоздать событие в памяти, и где-то полминуты Джури напряженно думал, прежде чем сдался. - Не знаю, - поднял он вверх руки. – Прости, ничем не могу помочь. Она точно не говорила, что "забыла", но слово было какое-то похожее. По крайней мере, я подумал, что она что-то не сделала – это я точно помню. Она бросилась в дом, и я ее окликнул, но она как будто не услышала. Леде стоило немалого труда скрыть разочарование. Джури ничем ему не помог, и даже если предположить, что Мирика поспешила обратно в особняк потому, что позабыла о чем-то, что повело ее на третий этаж? - Отвези меня в кабинет, - попросил Леда, и Джури сразу же вцепился в спинку его кресла. По темному коридору из флигеля в дом они продвигались в тишине, пока Джури не нарушил молчание. - Знаешь что, Леда? – неожиданно серьезно начал он. – Я тут вот о чем подумал. - О чем же? - Это касается Мирики. Ты знаешь, что за несколько дней до смерти она убирала на могилах? - Что она делала? – поразился Леда и обернулся через плечо, глядя на Джури. - Убирала на кладбище, - пояснил Джури. – Не в склепе, конечно, но около него. Надо было убрать листья на плитах покойных лаэров, подмести… Ну, все такое, что делают на кладбищах. - Кто же отправил беременную на такую работу! – возмутился Леда. - Да она сама попросилась. Я слышал этот разговор. Дед говорил, что не надо и что он пошлет меня. А Мири ему возразила, что она и так каждый день мимо кладбища ходит, что ей не трудно и работа эта не тяжелая, на свежем воздухе, ей вроде как только на пользу. - А что Исор? - Да ничего, - Леда не мог видеть, но почувствовал, что Джури пожал плечами. – Сказал, что если она уверена, то пожалуйста. Только дело это не срочное, и пусть займется, когда погода хорошая случится. Ну, то есть когда хотя бы не будет дождя. Некоторое время Леда молчал, пока Джури старательно толкал вперед его кресло. - Ты не знаешь, она успела там прибрать? – спросил Леда, задумчиво поглаживая пальцами подбородок. - Не знаю, но думаю, что да. Мирика всегда работу быстро выполняла. И еще подшучивала над дедом, что мертвых она не боится – это живых бояться надо. В ответ Леда только головой покачал. С этим заявлением он не спешил соглашаться.