Чёрные Озёра

Там где плещется волна, где простор и тишина, где надежда спит, Где заснежены леса, где забыты чудеса – там мой дом стоит. (с) Утром Леда первым делом отправился на кухню, где наткнулся на новую служанку, имени которой, к своему стыду, вспомнить не смог. Увидев лаэра, девушка от неожиданности выронила из рук сковороду, и та с металлическим звоном ударилась о каменный пол. - Доброе утро, - приветливо поздоровался Леда. - Д-доброе, - проблеяла в ответ служанка, подбирая сковородку с пола. - Мне нужны яблоки, - сообщил Леда, и теперь девушка уставилась на него глуповатым немигающим взглядом. - Чего? – спросила она. - Яблоки, - терпеливо повторил Леда. – Есть у нас тут яблоки или нет? Через десять минут он шел по направлению к конюшне с большой миской яблок, которые переполошившаяся служанка отсыпала ему щедрой рукой. Первые дни зимы выдались морозными, словно природа вспомнила, какое уже число. При этом осадки неожиданно прекратились, снега почти не было. Леда знал, что это ненадолго и скоро все окрестные поля, леса и долины заметет, укроет белым покрывалом. Зиму с ее светлой чистотой Леда любил с детства, в этих краях она была намного приятнее осени, извечно мрачной и промозглой. Утром Леда проснулся с твердым пониманием, что у него нет больше желания пытаться быть благородным, тем более получалось и так из рук вон плохо. К Сойку тянуло, как еще не влекло ни к одному человеку. Пытаясь здраво оценить собственные чувства, Леда приходил к выводу, что его очаровало само отношение Сойка к нему, как тот восхищается им и как сильно желает. Сердце начинало биться неровно, когда Леда думал о ночном карауле, который устроил Сойк, и о прошедшей ночи, которую они провели вместе. Обманывать самого себя, убеждать в собственном равнодушии он больше не мог. Сойк был красивым – Леда сам не знал, почему не отдавал себе в этом отчета раньше. Даже в его чрезмерной худобе и бледности таилась своя привлекательность. Леде нравилось водить кончиками пальцев по его коже, чувствовать, как от легких касаний напрягаются мышцы, и пускай Сойк едва ли отвечал на ласки, Леде доставляло удовольствие само понимание, что тот замирает от каждого прикосновения. Из-за своей чрезмерной сдержанности, видимой холодности Сойк напоминал головоломку, которую Леда, благодаря своему дару, случайно разгадал. Или увлекательную книгу, в конец которой нечаянно заглянул и узнал развязку. Вот только менее интересной книга от этого не стала. Дар, к радости Леды, той ночью так и не проснулся, свет он не выключил, и теперь с особым наслаждением перебирал в памяти каждую мелочь, каждую деталь, и чувствовал, как у него мурашки бегут по коже. С неожиданной и уж точно с непривычной для него покорностью Сойк позволил уложить себя на спину. Леда двигался неторопливо, принимая в себя жар чужого тела, опускаясь медленно и ритмично, пока Сойк смотрел на него широко распахнутыми глазами, как будто видел нечто новое. Выдержки его хватило ненадолго, в какой-то момент он крепко сжал бедра Леды, с силой насаживая на свой член, двигаясь навстречу резко и быстро. Было снова больно, но при этом так хорошо, что хотелось кричать от восторга. Леда искренне желал, чтобы это не прекращалось хоть до самого утра, и всегда долгожданная разрядка на сей раз принесла лишь физическое облегчение, тогда как внутри него трепетало что-то, и даже пальцы подрагивали. Несильно сжимая кулаки, чтобы унять эту дрожь, Леда осознавал лишь одно – ему было мало. Он и прийти в себя не успел, когда Сойк, сорвавшись с постели, начал одеваться – торопливо, как показалось Леде, пускай подобное слово было едва ли применимо к вечно флегматичному поведению этого человека. Лежа на животе, чувствуя под щекой прохладную ткань наволочки, Леда наблюдал за действиями Сойка и думал о том, что такое стремительное бегство после секса выглядит немного обидно. С другой стороны, Леде все равно пришлось бы его выгнать – не спать же им в обнимку, в конце-то концов. И вопреки своим мыслям, ни с того ни с сего Леда вдруг предложил: - Если хочешь, можешь остаться. Он сам не знал, зачем сказал это. Сойк даже головы не повернул, только произнес негромко: - Я и так не ухожу. Наверное, он имел в виду, что в любом случае находится где-то рядом, даже если Леда его не видит. …В помещении конюшни было контрастно тепло, и Леда сам себе поразился, когда вдруг подумал, что здесь по-своему уютно. Лошади недавно получили завтрак и теперь с похрапыванием жевали сено, а на появление Леды не обратили никакого внимания. Сойка в поле зрения не было. - Ну ладно, попробуем, - сам себя подбодрил Леда и смело направился к крайнему стойлу, где топтался самый большой и пугающий вороной скакун. Не так давно Леда не рискнул бы подойти и на десять ярдов к такому зверю, однако теперь чувствовал не страх, а лишь щекотавшее внутри волнение. Конь, повернув морду, настороженно поглядел на незваного гостя черным глазом, и Леда, выбрав самое крупное яблоко, протянул его за ограждение на раскрытой ладони. Сердце ухнуло в пятки, но тут же рвануло вверх, забилось часто-часто, когда конь осторожно забрал угощение, едва коснувшись ладони Леды теплыми губами. "Все не так ужасно", - с триумфом отметил тот и потянулся за следующим яблоком: первое конь проглотил за какую-то секунду. Тишину нарушало лишь сопение лошадей, дверь Леда оставил приоткрытой, и ничего вокруг не изменилось, но он вдруг ощутил, что уже не один здесь. Дело было не в даре, который сейчас молчал, – Леда затылком почувствовал, что на него смотрят. - И долго ты будешь стоять и молчать? – улыбнувшись, спросил Леда, пока конь буквально слизал второе яблоко с его ладони. За спиной что-то звякнуло, а после хлопнула дверь, и только тогда Леда оглянулся. - Я стою и пытаюсь поверить своим глазам, - сообщил Сойк. "Это что сейчас было? Неужто ирония?" – хотел весело изумиться Леда, но сдержался. Отчего-то ему показалось, что если он начнет посмеиваться, в следующий раз Сойк снова предпочтет молчание. В руках у него была целая охапка какого-то древнего хлама: присмотревшись, Леда понял, что это старая, порядком истрепанная сбруя, а заодно потертое седло. Видимо, раздобыл их Сойк в одном из покосившихся сараев на заднем дворе и что собирался делать с ними дальше, Леда едва ли представлял. Решительным шагом Сойк прошел через все помещение конюшни к дальней стене, где сбросил свою ношу в угол. - Ты не против, если я угощу твоих подопечных? – спросил Леда, глядя в спину Сойка, который опустился на колени перед принесенным им добром. - Нет. - Это ж ничего, что я вместо сена даю им яблоки? - Нет, ничего. - Я не буду тебе мешать, если посижу тут немного? - Нет. Добродушно усмехнувшись, Леда направился к составленным у стены ящикам и уселся на крайний, пристроив миску с яблоками рядом. Сойк молчал. Он перебирал принесенную сбрую, разглаживал потертые кожаные ремешки, откладывая одни слева от себя, другие справа, и Леда вдруг подумал, что тот пытается занять чем-то руки, лишь бы не оборачиваться и не смотреть в глаза во время разговора. Закинув ногу на ногу, Леда постучал пяткой о стенку ящика, на котором сидел, а после потянулся к миске и взял одно из яблок. Если бы Исор увидел, как лаэр посиживает на трухлявом коробе и угощается мелкими кислыми фруктами в компании конюха, его бы удар хватил. - Я тут подумал, что совсем ничего о тебе не знаю, - произнес Леда, нарушая повисшую тишину. – Ни о тебе, ни о твоей стране. Ну, кроме того, что вас хоть и называют горным народом, живете вы не в горах, а в долине за Загорным хребтом. И это, пожалуй, все… "…если не считать диких и жестоких обычаев", - мысленно закончил Леда, но озвучивать не стал. - Джури не знал и этого, - ответил Сойк, по-прежнему не оборачиваясь. – Удивился, когда я сказал, что в горах никогда не жил. Я его спросил, как мы разводили бы лошадей, если бы жили где-то в скалах. Лошади – не горные козы, по утесам они не скачут. Джури долго думал. Леда не смог сдержать смешка, представив озадаченное лицо Джури, – соображал тот действительно не всегда быстро. И еще раз откусил от яблока. - Наверное, здорово жить в долине, - предположил Леда. – В окружении гор. Должно быть, красиво. - Красиво, - согласился Сойк. - Но традиции ваши – это мрак, ты уж прости. Я до сих пор отойти не могу, - и так как Сойк ничего не ответил, Леда добавил: - Если тебя утешит, я бы вопил как резанный, если бы кто-то надумал прикоснуться ко мне раскаленным прутом. Медленно повернув голову, Сойк посмотрел на него через плечо. - Меня не надо утешать, - произнес он, и Леде послышалась в его голосе холодность. Пожав плечами, он кивнул. - У меня есть только один шрам, - сообщил Леда и, оттянув манжет, продемонстрировал Сойку тонкую, чуть заметную полоску зарубцевавшейся кожи. – Тоже ожог. Когда мне было лет десять, я без спроса полез в печь, чтобы украсть у кухарки один из пирожков, что та пекла к обеду. Ну и нечаянно прикоснулся к заслонке, а отдернуть руку сразу не смог, потому что рукавом зацепился за задвижку. Как я орал, слышали даже в господском доме. Сойк не улыбнулся, но Леде почудились веселые искорки, блеснувшие в его глазах. Его шрам толком не было видно, и лет прошло немало с того дня, но Леда до сих пор помнил жуткую боль, ни с чем не сравнимое ощущение, когда кожа расползается под раскаленным металлом и через краткое мгновение начинает гореть плоть. - Я бы никогда не прошел ваше испытание, - резюмировал Леда. - Я тоже его не прошел. - Но у тебя же всего три шрама. Стало быть, на третий раз у тебя получилось вытерпеть? Склонив голову набок, Сойк помолчал, будто обдумывая, отвечать или проигнорировать, и наконец произнес: - Думаю, на третий раз я действительно мог бы продержаться тридцать мгновений. Но я не стал и сдался. - Почему? – удивился Леда. – Ты же говорил, что каждый новый шрам – это позор. - К тому моменту я был уже взрослый, мне было тринадцать лет, и я знал, чего хочу. Если бы Леда услышал подобное заявление от кого-то другого, он не смог бы сдержать снисходительной улыбки. Теперь же Леда только моргнул. - Взрослый, - повторил он. - Взрослый, - Сойк был совершенно серьезен. – После прохождения ритуала мужчина выбирает себе жену и начинает строить дом, где будет жить его семья. К тому моменту я твердо знал, что не хочу. Ни жены, ни дома, ни всего остального. Когда Леда поймал себя на том, что сидит с раскрытым ртом, он поспешно его захлопнул и выдохнул через нос. - Жена. В тринадцать лет, - повторил он. – А если испытание пройти с первого раза, то в одиннадцать? - Да, - спокойно ответил Сойк, как будто ничего особенного в этом не было. Покачав головой, Леда автоматически взял еще одно яблоко, оказавшееся особенно кислым, но даже не заметил этого и не поморщился, задумчиво пережевывая первый кусок. - И поэтому ты уехал, - невесело подытожил он. - Я не прошел испытание в третий раз и в ту же ночь уехал. Все посчитали, что я не захотел позорить отца, меня никто не стал искать. Так было проще, - чуть помолчав, Сойк добавил: - Мне казалось, что мир вокруг, за горами, полон прекрасных людей и удивительных приключений. И верилось, что если я останусь на родине, то похороню себя заживо. Дальше должна была последовать фраза: "Каким же я был идиотом", Леда чувствовал, что та зависла в воздухе, но Сойк не произнес больше ни слова. - Ты жалеешь? – спросил Леда, не дождавшись продолжения. - Нет. Хотя прекрасного за горами я нашел не много. Прекрасного в мире было действительно ничтожно мало, искать днем с огнем, тут Леда не мог не согласиться. Ему хотелось спросить, что все эти годы делал Сойк, с какими трудностями и радостями столкнулся на чужбине, где жил и с кем работал до того, как пришел в Черные Озера. Но вряд ли тот стал бы рассказывать, отмахнувшись от вопросов и выдав пару скупых фраз. - Ты очень смелый человек, - немного помолчав, произнес Леда. - Как и ты. - Я-то почему? - Потому что продолжаешь жить в этом доме. Такого заявления Леда не ожидал и улыбнулся, хотя Сойк не шутил. - Ты тоже считаешь, что мне следует уехать? – спросил он. - Очевидно, что здесь небезопасно, - нейтрально ответил Сойк. На это Леда только головой покачал, безрадостная улыбка прилипла к его лицу. - Чтобы все бросить и уехать, надо намного больше мужества, чем для того, чтобы остаться. А у меня его нет. Ничего на это не ответив, Сойк отвернулся и начал снова раскладывать принесенную сбрую. Леда думал спросить, зачем она ему понадобилась, но потом решил, что разговор исчерпал себя. Пора было возвращаться в дом. Если долго не браться за дело, дело возьмется за тебя. В последнее время Леда часто повторял про себя эту известную поговорку. Слова Агги о том, что пора предпринимать хоть что-то, придали ему решительности, пускай пока что он с трудом представлял, с какой стороны подойти к загадке Черных Озер. Ночью Леде приснился особенно отвратительный сон, самый страшный за все время. Он тонул. Пахнущая холодом и металлом вода засасывала водоворотом, а черная гладь смыкалась над головой. Какое-то время Леда задерживал дыхание и смутно видел пробивавшийся сквозь толщу воды дневной свет, а потом непроизвольно открыл рот, и обжигающий лед хлынул в легкие. Это был конец, его уже никто не откачает – вот о чем подумал Леда, прежде чем проснулся весь потный и дрожащий. До рассвета уснуть ему так и не удалось, и, поднявшись с постели, злой и измученный, Леда понял, что еще парочка таких снов, и он загнется по-настоящему. "Когда не можете привести в порядок мысли, начинайте записывать все подряд", - говаривал старенький седой профессор, который на третьем курсе преподавал Леде и его товарищам литературу Эпохи Переосмысления. Профессор настаивал на том, что образованный человек обязан вести дневник. С дневником у Леды не сложилось, записывать собственные мысли и события из жизни было попросту скучно. А вот добрый совет брать в руки перо и бумагу, если надо сосредоточиться, позже не раз пришелся кстати. Устроившись в кабинете, Леда положил перед собой чистый лист и после недолгих раздумий разделил его пополам ровной вертикальной линией. Получилось две колонки, одну из которых он озаглавил "Кейта", а вторую – "Мирика". Леда подумал так же о невесте брата, но рассудил, что ее можно по умолчанию отнести к левой колонке с именем Кейты. - Итак, что мы имеем, - чуть слышно произнес Леда, поглаживая кончиком пера собственные губы. Под именами умерших он написал даты смерти, больше чем полгода разделяло их. О событиях, что предшествовали гибели Кейты, Леда почти ничего не знал, потому решил начать с Мирики. "Ты знаешь, что за несколько дней до смерти она убирала на могилах?" – не так давно спросил Джури. Его слова периодически вспоминались Леде, он не мог знать, имел ли этот факт отношение к скорой смерти девушки, но все же решил записать. "Уборка на могилах" стало первым пунктом в колонке Мирики. "Старухи-плакальщицы", - следом пришло в голову Леды. Со слов деревенского старосты, обе плакальщицы скончались буквально после похорон брата при схожих обстоятельствах. Об этом Леда написал в колонке Кейты. Как будто сам брат, его бездыханное тело несло проклятие тем, кто к нему приближался. Но если предположить, что само физическое присутствие мертвеца заражало других неведомым проклятием, почему, например, не умер никто из слуг или из людей, что были на похоронах? Вздохнув, Леда продолжил. "Мирика что-то забыла в доме. Возможно, на третьем этаже", - аккуратным почерком вывел он на бумаге. Со слов Джури, служанка обронила подобную фразу. Но за чем она возвращалась? Леда спросил себя, кто занимался покойной, кто снимал с нее одежду, совершал полагающиеся омовения и все прочее, что полагается делать в таких случаях? Не нашел ли этот человек что-то необычное? Мысленно Леда отругал себя за то, что не додумался сразу обыскать труп. С другой стороны, в тот момент он вообще соображал с трудом. - Что дальше? – спросил сам себя Леда. В колонку брата он написал слово "призрак", а ниже по подпунктам разложил ту скудную информацию, что в свое время выдал ему Сойк. Призрака могло держать неоконченное дело, жажда мести или проклятие, не позволяющее душе освободиться. Что из этого стало причиной появления привидения брата? А может, существовало еще нечто, о чем Сойк не знал или не вспомнил? Вопросов было слишком много, предположений и того больше, однако где искать верные ответы, Леда даже представить не мог. "Ожерелье или удавка?" – написал он следом, вспомнив странный жест, который несколько раз продемонстрировал призрак. "Неизвестная книга, страница пятьдесят шесть", - еще один пункт в колонку брата. После недолгих раздумий Леда уже занес руку, чтобы написать о своих странных снах, в которых постоянно являлись озера, когда дверь кабинета распахнулась и ударила о стену. Удивленный, Леда вскинул голову, но несколько секунд ничего не происходило, пока в проеме не появилась пятая точка новенькой служанки, которая в согнутом положении, пятясь, мелкими шажками вошла в кабинет, волоча за собой по полу тряпку. Картина была до того комичной, что Леде пришлось прижать тыльную сторону ладони ко рту, только бы не расхохотаться. Служанка что-то напевала под нос, у нее было ни слуха, ни голоса, и Леда с трудом узнал деревенскую похабную песенку, которую часто распевали пьяные мужики в трактире: что-то о кружевном бантике на рваных чулках. Это было уже выше его сил, и, не сдержавшись, Леда от души рассмеялся. - Ой! – служанка подскочила, как ужаленная, и, выпучив глаза, уставилась на Леду с таким ужасом, словно у того выросла вторая голова. - Не стоит волноваться… - взмахнул руками Леда, заранее зная, что сейчас начнется. - П-простите, л-аэр… - заблеяла служанка, комкая мокрую тряпку в руках. Ее губы задрожали, а на глаза мгновенно навернулись слезы. – Я… Я не знала, что вы тут… - Да ничего страшного, я же сказал, - Леда не мог перестать улыбаться, а песня о бантике теперь крутилась в голове, собираясь засесть там надолго. – Не переживай, я совсем не рассержен… Как тебя зовут, прости? - Теодора, - промычала служака и вытерла нос кулаком. "Похоже, никто из местных не хочет идти работать в нехороший дом, раз Исор согласился взять такую девушку", - мрачно подумал Леда. Во времена его отца столь невоспитанную крестьянку не пустили бы даже мести двор. - Ничего страшного не случилось, Теодора, - повторил Леда. – Думаю, примерно через час я закончу, и ты сможешь здесь убрать. Приходи чуть позже. - С-спасибо, лаэр… - все еще заикаясь, протянула служанка и, подобравшись, спросила: - А господину Исору вы не расскажете? - Мне не о чем ему рассказывать, ничего из ряда вон выходящего не произошло. - Спасибо, лаэр, - чуть более уверенно повторила ту же фразу Теодора и добавила: – Правду о вас Мирика говорила, да примут вечные звезды ее душу и душу дитяти несчастного. Вы – добрый человек, хоть и из светлых… Ой, простите, лаэр! Я не это хотела сказать! - Не страшно, - снова проявил чудеса терпения Леда. – Я знаю, что в деревне не очень жалуют светлых. - Ну что вы, лаэр, - подскочила, как курица на насесте, Теодора. – Вовсе нет! О вас, вон, только хорошее говорят. Чес-слово. - Вот и славно, - сдержанно улыбнулся Леда. - Мирика покойная моей подругой была, чтоб вы понимали. Уж на что ей нравилась лаэра Айсель, а новый лаэр, то есть вы, куда лучше. Так она любила повторять. И добрее, и попроще, с прислугой, как с ровней, - Теодору было уже не остановить, прежняя скованность отступила, и девушка жестикулировала, нахваливая Леду. – Так что не сомневайтесь, вы всем очень нравитесь! - Хорошо, не буду сомневаться, - кивнул Леда и оперся локтями на стол. Теодора уже открыла рот, чтобы продолжить свои хвалебные излияния, потому он, не желая слушать дальше, поспешил спросить: - Так ты, говоришь, была Мирике подругой? - А то! – подбоченилась Теодора, но тут же поникла. – Жаль ее. Мири не из нашего села, она недавно приехала, когда Алан ее засватал. Но всем сразу понравилась. Мы соседями были, очень сдружились, быстро так… Эх, за что ж ее так?.. Перепады настроения у Теодоры были резкими и спонтанным. Леда увидел, что на последних словах на ресницах девушки вновь заблестели слезы, и хотел сменить тему, но вклиниться в словесный поток расслабившейся и больше не смущавшейся служанки было непросто. - Мирика приличной девушкой была, не то что лаэра эта. Говаривали, что лаэра Айсель делила ложе с лаэром, хотя не была ему женой. Представляете, срам какой? Мирика не такая, Алан ее хоть и привез к нам, но до свадьбы Мири – ни-ни, так она ему и сказала. Я вот очень тут с ней согласна. Даже если у меня будет самый красивый жених на свете, пока обряд не проведут, пусть руки не распускает. Так ему и скажу! Теодора грозно вскинула голову, сжав при этом зубы и выпятив и без того массивную нижнюю челюсть. Леда подумал, что будь вокруг хоть целая толпа потенциальных женихов, все они бежали бы в ужасе. - Очень мудро с твоей стороны, - пробормотал он. Рассудив, что раз ему все равно приходится слушать этот пустой треп, можно попытаться выяснить и что-то полезное, Леда спросил: - А что еще Мирика рассказывала о покойной лаэре? - Ой, много чего, - махнула рукой служанка. – Мирике нравилась лаэра, она ее даже не осуждала за поведение, недостойное приличной девушки. Все говорила: "У них такая любовь, такая…" Лаэра Айсель сказочно красивой была и совсем юной. И доброй. Постоянно Мирике подарки делала, два платья подарила и платок кружевной. Мирика все сетовала, что ей такую роскошь надеть некуда. - Подарки… - медленно повторил Леда. Не совсем понятное чувство заскреблось внутри, нечто похожее на смутную догадку, которой пока не удалось обрести форму. - Ага, они самые. Мирика немного сорокой была, уважаемый лаэр, чтоб вы понимали. - Что значит сорокой? - Ну ей нравились всякие побрякушки, наряды, красивые прически. Лаэра давала ей померить украшения, а Мирика и рада. Ей такую роскошь в жизни в руках подержать бы не удалось. Последнее, что помню, она нахваливала кулон в виде солнца небесной красоты. Про небесную красоту это Мирика сказала, чтоб вы понимали. Лаэр подарил невесте, а Мири говорила, что сказочно красивый! - Кулон или лаэр? – добродушно усмехнулся Леда. - Кулон, конечно! – не почувствовала подвоха Теодора. – Кулон-солнце! Лаэра Айсель сама налюбоваться не могла. - Кулон-солнце, - опять вслед за служанкой произнес Леда. Он попытался вспомнить, почему ему кажется, что об этом украшении он уже что-то слышал. Трескотня Теодоры мешала сосредоточиться – Леда чувствовал, что он вот-вот вспомнит, но у него никак не получалось. - А еще Мирика говорила… - продолжала заливаться служанка, и Леда решительно перебил ее: - Теодора, а ты не помнишь такого, чтобы лаэра Айсель дарила Мирике украшения? Осекшись, девушка глуповато заморгала, словно не сразу поняла, о чем ее спрашивают, а потом качнула головой: - Ну что вы, лаэр, куда там. Одно дело тряпки, другое – драгоценности. Вряд ли. Если и было такое, то Мирика не рассказывала. Да сдается мне, не стала бы лаэра раздаривать золото фамильное. - И то верно, - согласился Леда. Вопрос он задал действительно глупый. – Просто подумал, может, что-то не слишком ценное… - Не знаю, не слышала о таком, - мотнула головой служанка. Раздавшийся стук в дверь не дал Леде задать следующий вопрос – постучали несколько раз и как-то нервно. В груди Леды шевельнулось неприятное предчувствие. - Входите, - громко произнес он, и дверь тут же приоткрылась. На пороге возник Исор: всегда спокойный, сейчас он выглядел не на шутку взволнованным. - Хозяин… - начал было он, но тут увидел Теодору и нахмурился, а служанка сразу потупилась, ссутулилась и стала как будто ниже ростом. Один взгляд Исора красноречиво говорил о том, что он еще спросит, почему та вместо работы докучает лаэру, и Леда хотел было даже заступиться за девушку, но старый слуга не дал ему заговорить. - Хозяин, у нас там нестандартная ситуация, - сообщил он, и Леде показалось, что Исор не столь обеспокоен, сколь смущен. – Необходимо ваше присутствие. Желательно так скоро, как только можно. - Что еще за нестандартная ситуация? – нахмурился Леда, откидываясь на спинку кресла. - Вам лучше самому посмотреть. Дело касается вашего друга. - Агги? Но он же еще утром уехал в Найен. - Уехал, - согласился Исор. – А теперь вот вернулся, и там… Старик беспомощно развел руками, показывая, что он не знает, как описать происходящее. - Ладно, идем посмотрим, - кивнул Леда, вставая. У него не было ни единого предположения, что там мог натворить Агги, но он не сомневался, что очередная выходка друга ему придется не по вкусу. Причину обескураженности Исора Леда понял, едва переступив порог. У высокого парадного крыльца остановилась запряженная коляска, из которой одна за другой выбралось пять весьма фривольно одетых девушек, а последним выкатился веселый и вдребезги пьяный Агги, тут же поскользнувшийся на обледенелой дорожке и едва не растянувшийся на земле. Увидев Леду, друг взмахнул руками и просиял улыбкой, будто не видел его несколько лет. - А вот и он! Прекрасный лаэр, рыжий хозяин Черных Болот… - на этом месте Агги неинтеллигентно икнул и поправился: - То есть Черных Озер. Поприветствуйте его! Девицы дружно, как по команде, присели в неуклюжих реверансах, а Леда, глядя на это представление, моргнул и, опомнившись, начал спускаться по ступенькам. Что ему следует сделать в первую очередь, разозлиться или рассмеяться, он не успел решить, слишком велико было накрывавшее его удивление. - Добро пожаловать, - только и смог выдать Леда, вежливо поклонившись. - Добрый день, здравствуйте, - нестройно ответили ему девушки. Все они были хороши собой, все, как одна, вульгарно одеты, да к тому же накрашены, что в приличном обществе категорически не допускалось. - Не стоим на месте, мои прекрасные, а то замерзнете! А мне и моему другу вы нужны горячими! Заходим, заходим в дом! Агги размахивал руками, словно загонял кур в курятник. На пороге особняка ошалелым взглядом наблюдал за происходящим Исор, рядом с коляской, держа за поводья лошадей, остолбенело стоял Джури и глупо улыбался, переводя взгляд с одной красавицы на другую. Девушки послушались Агги и в унисон застучали неприлично высокими каблуками по ступеням. Леда поймал себя на том, что с приоткрытым ртом наблюдает за развивающимися разноцветными юбками, как и все остальные собравшиеся здесь мужчины. Когда ярко-алый край последнего платья скрылся за дверью, Исор очнулся и поспешил в дом, чтобы устроить гостей, а Джури отмер и потянул лошадей за собой в сторону конюшни. - Ну и ну, - пробормотал он, проходя мимо Леды. Если бы рядом не стоял покачивающийся на неверных ногах друг, Леда решил бы, что сцена, разыгравшаяся здесь минутой назад, ему померещилась. - Ну как тебе? – определенно довольный собой, спросил Агги. Леда не был уверен, что понял правильно, к чему относится этот вопрос. - Ты совсем свихнулся? – наконец отмер он. – Какого демона ты притащил сюда этих проституток? - Они не проститутки! – искренне обиделся Агги. – Знаешь, сколько они стоят? Проститутки не бывают такими дорогими. - И кто это тогда? – иронично поинтересовался Леда, скрестив руки на груди. - Это – жрицы любви! – важно расправил плечи Агги. – Сегодня ночью в этой дыре наконец-то будет жарко! Сердиться на Агги всерьез Леда никогда не умел, требовать чего бы то ни было от пьяного человека не имело смысла. Потому Леда лишь возмущенно возвел глаза к серому небу и строго произнес: - Завтра отвезешь их обратно в город. - Я заплатил за неделю, - капризно отозвался Агги. - Завтра отвезешь обратно, - отчеканил Леда. – И можешь развлекаться с ними там хоть неделю, хоть две. Глаза Агги хитро прищурились, он явно обдумывал что-то, и прежде чем Леда успел предупредить любые уловки, его друг шагнул навстречу, зарылся пальцами в волосы Леды и притянул к себе. - Ты обиделся, что я привез только девочек? – вкрадчиво поинтересовался он, прижимаясь своим лбом ко лбу Леды. – Не расстраивайся! Ты же знаешь, я ведь тоже могу сделать тебе приятно. В ответ Леда только фыркнул. Об их совместных подвигах они оба прекрасно помнили, но каждый раз, когда Агги напивался, на него накатывало не в меру игривое настроение. Как сейчас, когда он фактически прижимал Леду к себе, и от него веяло горячечным теплом, а острый винный запах на морозе щекотал обоняние Леды. На улицу он вышел так быстро, что не успел одеться, и теперь его уже потряхивало от холода, пробиравшегося под тонкую рубашку. Возможно, из-за этого Леда не сразу заметил легкую дрожь просыпающегося дара, а когда ощутил его пробуждение, широко распахнул глаза от удивления. Неужели впервые в жизни он услышит эмоции друга? В следующую секунду Леду пронзило насквозь невыносимой острой болью, и он шарахнулся от Агги, как от чумного. - Что такое? – удивился его друг, пьяно улыбаясь, пока Леда, тяжело дыша, отступил от него на несколько шагов. - Звезды бессмертные… - прошептал он и на миг зажмурился, пытаясь прийти в себя. Ощущение было секундным, оно оборвалось почти мгновенно. Наверное, нечто подобное испытывает человек, если в него попадает молния – за секунду до того, как потерять сознание от боли. Или если насквозь проткнуть руку спицей. Или если гореть заживо в пожаре. Агги стоял напротив Леды, улыбка застыла на его лице, в глазах было только недоумение. Ужасное, душераздирающее чувство не могло принадлежать ему. - Проклятие, - пробормотал Леда, оглядываясь. Гадать, кого на этот раз подслушал его странный дар, не было нужды, Леда понадобилась секунда, чтобы все понять. - Рыжий, ты чего дерганный такой? – поинтересовался Агги, его язык заплетался. – Тебе надо расслабиться. Пойдем в дом. - Иди, я догоню, - бросил Леда, даже не взглянув на друга, решительным шагом направившись в сторону черного двора. - Эй, рыжий, вход с другой стороны, - окликнул его Агги, но отвечать Леда не стал. Коляска стояла у входа в конюшню, Джури лениво распрягал лошадей, но на него Леда не обратил внимания. Дверь была плотно закрыта, он решительно толкнул ее и даже не удивился, когда не обнаружил там никого, кроме лошадей. - Сойк! – на всякий случай окликнул он, но ответом ему была тишина. - Его там нет, - сообщил и без того очевидный факт Джури. – Кажется, он пошел в сторону дома. - Я уже догадался, - пробормотал Леда, закрывая дверь. Можно было поискать в доме и еще в саду – мало ли, куда мог рвануть Сойк, но к этому моменту Леда немного пришел в себя и выдохнул, растерянно застыв посреди двора. То, что подслушанное чувство принадлежало именно Сойку, он не сомневался. Видимо, тот заметил их с Агги случайно, увидел, как тот обнимает Леду, и невесть что подумал. А потом быстро ушел, именно поэтому Леде удалось почувствовать его лишь на какую-то долю секунды. Вот только что Леда мог сказать ему теперь? Устало вздохнув, он провел ладонью по лицу и направился к дому. Прежде чем идти к Сойку, следовало решить, как поступать дальше. "Это не Черные Озера, это какой-то сумасшедший дом", - обреченно констатировал Леда. Вокруг умирали люди, крестьяне в деревне перешептывались о новом лаэре и о нехорошем поместье, где творится невесть что, лучший друг приехал пьяный с толпой шлюх, а Леда мог думать только об одном человеке, который боготворил его и сходил с ума от ревности. "Богов не ревнуют", - вдруг вспомнились Леде слова Агги, которые тот произнес совсем недавно. Каким бы недалеким ни был его друг, тут он попал в точку. Испытываемое Сойком чувство мало походило на ревность – ему как будто ногти вырывали.