Чёрные Озёра

Менестрель пел до рассвета И, прощаясь с теплым летом, Пел про осени приметы. И о том, как воют ветры За окном порой студеной. Как весной густые кроны Простирают к солнцу клены… А народ плясал полночи. И еще плясать не прочь он. (с) Солнце взошло около часа назад, но зимние рассветы в Черных Озерах так медленно перетекали в день, что утренние сумерки порой окутывали окрестности чуть ли не до самого обеда. Стоя на берегу возле кромки темной воды, Леда смотрел вдаль и думал о том, что сейчас, со спины, он должен напоминать человека, которого неоднократно видел во снах. В тех самых снах, когда он долго и мучительно брел через сугробы и видел впереди мужчину в черной одежде с капюшоном на голове. В какой-то момент он решил, что ему все это время снился Кейта, но теперь Леде чудилось, что теми долгими ночами он видел самого себя. Быть может, именно для этого судьба привела его в родовое поместье. Чтобы прекратить череду бессмысленных смертей, чтобы в конце концов он оказался на берегу никогда не замерзающего озера с парой смертельных артефактов в кармане. Вытащив на свет футляр, Леда медленно поднял крышку. Два одинаковых кулона, совершенно безобидных на первый взгляд – некоторое время он рассматривал их и ни о чем не думал. Лучики двух солнц из белого золота слабо поблескивали, как блестят все украшения, которые редко надевают. В эту ночь в Черных Озерах никому не довелось лечь спать. Когда Леда, которого еще покачивало на неверных ногах от пережитого кошмара, открыл дверь, в которую настойчиво и требовательно стучали, он увидел перед собой деревенского старосту, за спиной которого мялось не меньше десятка человек. - Прости, Леда, но я был вынужден сделать это, - произнес Элдор. Вид у него был виноватый и смущенный одновременно. - Сделать что? - Вызвать представителей власти. - Зачем? – слова достигали сознания Леды, но не находили понимания. Происходящее напоминало какой-то абсурд. - В твоем доме творятся странные вещи. А сегодня моя дочь видела, как ты с прислугой спускаешься в склеп. Новость быстро облетела село, тянуть дальше я не мог, чтобы не дошло до самоуправства. Наши люди боятся: они не могут понять, что тут у вас происходит. - Хорошо, - медленно произнес Леда, вскинув голову. За его спиной терпеливо ждали Агги и Сойк. – А что собираются делать эти твои представители власти? - Они хотят обыскать дом. Леда не мог описать словами, что испытал в этот момент, но почувствовал, как его губы против воли растянулись в широкой улыбке. Должно быть, из-за нервов. - Обыскивайте, - произнес Леда, распахивая дверь шире. Ночные визитеры смотрели на него с изумлением – еще ни один лаэр на свете не пускал простолюдинов в свое поместье с таким сияющим выражением лица. Обыск продлился почти до самого утра и, конечно, закончился ничем. В доме не существовало ни единой вещи, которая могла вызвать подозрения в недобропорядочности его обитателей. На экспонаты покойного Лироса селяне и приехавшие из города чиновники долго таращились в недоумении и несмело прикасались к тем или иным безделушкам, но в итоге заявить, что в музее хранится что-то противоправное, не смогли. Исор негодовал из-за столь грубого вмешательства в жизнь лаэра, Гафида пыталась его успокоить. Джури неприкаянно шатался по дому – дед обязал его следить за тем, чтобы простолюдины ничего не украли, но как он один мог присмотреть за всеми, едва ли представлял даже сам Исор. Агги приговаривал уже третью бутылку вина, силясь забыть увиденное в кабинете на третьем этаже, но когда Леда попытался заговорить с ним, тот огрызнулся и потребовал его не трогать. - Будь проклят этот дом, лучше бы спалили его еще три месяца назад, как я и предлагал, - вот и все, что он сказал за эту ночь. Сойк напоминал статую – Леда вообще не видел, чтобы тот лишний раз двигался, но почему-то он постоянно оказывался рядом, безмолвно наблюдая и – Леда не сомневался – оберегая. До самого утра он так и не нашел в себе сил заговорить с Сойком. Негодование в его душе медленно успокаивалось, слабость мешалась с головной болью, а в мысли настойчиво лезли неуместные вопросы. Например, зачем Сойк забрал оба кулона? Было ли это как-то связано с жертвоприношением, которое он хотел совершить, или же он просто не хотел оставлять опасный камень Леде? Или другой вопрос – почему Кейта спас Сойка? Леда был твердо уверен, что невероятным усилием его брат появился в нужный момент в нужном месте только для того, чтобы остановить Сойка, и ему это удалось. Вот только для чего? Мучила ли Кейту совесть за все те подлости, что он совершил в детстве, за все обиды, которые причинил Леде? Или же он хотел остановить бессмысленную череду смертей, тянувшуюся за проклятыми камнями? "Какая теперь, к бесам, разница?" – в конце концов решил Леда и запретил себе думать об этом дальше. Ничего, кроме мигрени, такие мысли не вызывали. Посторонние покинули дом, когда небо начало светлеть. Элдор принес свои извинения, Леда честно ответил, что совершенно не сердится. Даже спустя много лет Леда не сможет дать ответ на вопрос, поверил ли он в то, что на нем лежала печать смерти. Вроде бы не существовало причин для его гибели, но, как правильно заметил Сойк, умереть можно внезапно и глупо – оступиться на лестнице, например, или подавиться кусочком хлеба. Леда предпочитал думать, что никакой печати не было, а Сойка замучили предрассудки и поверья его народа. Но в то серое утро, стоя на берегу озера, Леда рассматривал кулоны и неожиданно заметил странность. Камень в одном из них был расколот точно посередине, и на мгновение Леде почудилось, что в трещине блеснула капелька влаги. С силой размахнувшись, Леда бросил оба кулона, переплетшиеся цепочками, как можно дальше, и те мгновенно ушли под воду, даже не оставив на поверхности кругов. Как будто их и не было вовсе. Но о расколе в камне Леда потом неоднократно вспоминал. Драконы уважали жертвенность, так говорил Сойк, и то, что свою жизнь он не отдал, было не столь важно – куда важнее, по мнению Леды, была его готовность отдать. Если жертва не принята, еще не значит, что она не учтена. Кто знает, может, в ту ночь Сойк действительно отвел от него смерть? ~ Во флигеле для прислуги было тихо: измученные бессонной ночью, обитатели дома разошлись по своим комнатам. Однако Леда не сомневался, что один человек не спит и ждет его. Бесшумно ступая по коридору, он дошел до двери в некогда свою спальню и, чуть помедлив, без стука толкнул ее. Как он и думал, Сойк даже не собирался ложиться. Он стоял у окна и смотрел в прозрачное утро – к тому моменту, как Леда дошел до дома, небо начало проясняться. На появление Леды Сойк никак не отозвался, и тот просто встал рядом, оперся руками на подоконник, глядя прямо перед собой. Леда не сомневался, что Сойка, как и его самого, не беспокоит открывающийся вид. Существовало множество слов, избитых фраз, которые было уместно озвучить сейчас. Либо же можно было молчать бесконечно долго и не сказать в итоге ничего. От любого действия, как и от бездействия, зависело слишком многое. Леде казалось, что он стоит на перепутье, в стороны расходятся десятки дорог, и следующий его шаг в ту или иную сторону судьбоносен. Сойк ждал – Леда чувствовал это, ждал его решения, какого-то вывода из всего произошедшего. У Сойка в жизни все было однозначно и просто, для себя он уже давно сделал выбор. Леда ему даже немного завидовал. - Меня никто так не любил, - наконец произнес он, не повернув головы. Леда чувствовал, что не выдержит, если Сойк посмотрит ему в глаза. Удивительно: все последние месяцы он четко знал, что именно чувствовал Сойк, он подслушивал его тайные желания, эмоции и даже немного мысли, но почему-то к этому простому выводу Леда пришел только теперь. В мире было ничтожно мало людей, ради которых кто-то без колебаний отдаст свою жизнь. Леда оказался в их числе, но до этого дня не осознавал, какое сокровище досталось ему. - Только не прогоняй меня. Такого ответа Леда никак не думал услышать и, позабыв обо всех своих сомнениях, уставился на Сойка во все глаза. - Что? – на всякий случай переспросил он, будучи неуверенным, что правильно понял. - Не прогоняй меня, - повторил Сойк, все так же глядя в окно. – Я не буду мешать. Голова Сойка работала иначе, при одних и тех же исходных данных они с Ледой приходили к совершенно разным выводам. Леде понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем говорил Сойк и как он видел все случившееся. Леда не любил его – Сойк твердо верил в это. Леда проводил с ним только ночи, просто потому что захотелось. Или потому что не было никого другого рядом. Теперь же Леда понял, насколько сильное чувство живет в Сойке, насколько оно поглощающее и разрушающее, и это должно было напугать Леду, оттолкнуть, потому что сумасшедший фанатик рядом, смотрящий на другого человека, как на божество, никому не нужен. Забыть обо всем случившемся Леда не сможет, Сойк будет маячить рядом и одним своим присутствием напоминать о нелепой, утомительной любви, которая Леде, богатому и знатному лаэру, совершенно ни к чему. Логично предположить, что Леда не захочет больше его видеть и потребует покинуть поместье. Сойк просил лишь о том, чтобы Леда позволил ему остаться. Просьба была унизительной, и особенно тошно Леде становилось от того, что сам Сойк ее таковой не считал. Сойк полагал, что это нормально, потому что знал, где его место, как он сам сказал однажды. - Нет, - голос Леды прозвучал чуть резче, чем до этого, и он поспешил объяснить, чтобы не быть неправильно понятым: – Мы поступим иначе. Боковым зрением он увидел, что впервые с момента его прихода Сойк посмотрел на него, но отвечать на взгляд не стал. В эту минуту Леда напряженно думал. На самом деле, дорог перед ним было не так много, как казалось поначалу. Вариантов было всего лишь два: поступить логично или поступить так, как подсказывала совесть – или сердце. Логичный путь был простым и понятным. Леда мог оставаться с Сойком сколь угодно долго в поместье Черных Озер. Он мог найти себе фиктивную жену, найти фиктивного наследника, открыть школу, как он и мечтал, и прожить жизнь так, как ему хочется. Сойк все равно никуда не денется и будет рядом. Но в идеальную картинку настойчиво вклинивалась другая, когда-то увиденная во сне. Леда стоит между десятками зеркал, между сотнями своих отражений среди богатства и роскоши, вот только рядом нет никого, и лишь тепло чужих пальцев напоминает о руке, которую не так давно он держал в своей. Леда помнил вспышку нечеловеческой, невыносимой боли, которую подслушал, когда Сойк на секунду подумал, что его с Агги связывает нечто большее, чем просто дружба. Это случилось лишь однажды, однако Леде хватило – он не желал повторения. И он не знал, чего боится больше: снова и снова чувствовать горечь Сойка, понимать, что тот страдает от постыдного второго места в жизни Леды, пускай даже себе не признается в этом, или в один прекрасный день не услышать ничего, одну только тишину. Как бы Сойк ни боготворил его, в конце концов от пренебрежения устанет даже он. Вопрос был лишь в том, что Леде дороже: богатое наследство или одно единственное чувство, которого он не был достоин. Ответ Леде, конечно, был известен. - Я знаю, что нужно делать, - повернувшись к Сойку, он слабо улыбнулся. – Никто никого прогонять не будет. Мы поступим совсем по-другому. В одном Леда никогда не сомневался: если тебя незаслуженно полюбили, лучшее, что ты можешь сделать, – это заслужить.