***
Слипающимися глазами Гарри проводил очередную стайку рыбок за окном. За последние полтора часа он насчитал таких больше сотни, хотя мог за это время уже давно дочитать недавно взятую из библиотеки книгу о заклинаниях, сейчас тоскливо лежащую на его коленях. Это был один из тех редких случаев, когда информация казалась ему скучной на фоне бушующих в голове мыслей. Слава всем богам, этот вечер был тих, а в гостиной было не так много народу, чтобы помешать его уединению. Это было действительно удачно. Но как бы не было неприятно, ничья удача не длится вечно. Особенно удача Гарри Поттера. Соседнее кресло тихонько скрипнуло под весом подошедшего человека. Джемма Фарли закинула ногу на ногу и скосила глаза в его сторону. Не следовало и удивляться. — На улице дождь, — без каких-либо предисловий и приветствий тихо сказала девушка. Гарри лишь чуть повернул в ее сторону голову, не отвлекаясь от своего увлекательного занятия. — М-м, правда? — он не сильно был заинтересован в этом разговоре, но Фарли была слишком добра к нему, чтобы ее опять отталкивать. — Отсюда, сама понимаешь, это не очень очевидно. Только вода и рыбы. Иногда кальмар, — его пустая фраза потонула в гомоне зашедшей в гостиную компании третьекурсников. Фарли нахмурилась, тревожно теребя длинный локон между пальцев. Гарри ничего этого не видел, слишком увлеченный образами возможного будущего, мелькающего в его подсознании. — Хоть раз вышел бы на улицу, знал бы, — в ее тоне даже не слышалось обычного упрека, лишь какая-то обреченность. — Он льет со вчерашнего вечера. — Не было возможности, — отрезал он, полностью отвернувшись к окну. Фарли поерзала в кресле и поменяла позу, придвинувшись к ручке, чтобы быть немного ближе к нему. Потянулась, чтобы дотронуться до его плеча, но передумала и отдернула руку. — Гарри… Тебя что-то беспокоит? — Что? — он заставил себя не вздрагивать, но ощутил неприятный холодок от пробежавших по позвоночнику мурашек. Он и не догадывался, что его состояние так заметно. — Все в порядке, — наивный удивленный взгляд и нервная ухмылка на пол-лица не обманула бы даже Малфоя, Фарли же всегда была намного проницательней. Впрочем, она также никогда не имела привычки копаться в чужих делах. К счастью. — Гарри, ты не один, помни это, — несколько секунд девушка молча смотрела ему в глаза, после чего поспешно встала и растворилась среди своих друзей в, казалось бы, не самой большой гостиной. В этом была вся Джемма Фарли: если Гарри чем-то обеспокоен, она всегда выразит свое участие, чтобы показать ему… что? Дружескую поддержку, свое беспокойство? Он не очень разбирался в этом. Гарри с трудом заставил себя обратиться к давно забытой книге. Он бы очень хотел верить, что компания Фарли поможет ему с той проблемой, с которой он столкнулся, но вряд ли она бы поверила ему, даже если бы он был слишком глуп, чтобы рассказать об этом. Профессор Квирелл был силен и опасен, и Гарри не знал, во что именно он ввязался — сделал ли он правильный выбор вчера, попытавшись наладить контакт с этим человеком или же совершил роковую ошибку, пытаясь играть в эти смертельные игры с доверием — определенно, вынужденным, убеждал он себя, — сомнительному незнакомцу. Гарри почему-то тогда отчаянно желал заполучить это доверие, каким бы впоследствии оно не оказалось. Помутнение рассудка какое-то, не иначе. Гарри редко действовал под влиянием момента. Он не знал ничего о своем учителе и, на самом деле, не очень им интересовался до недавнего времени. По сути, профессор Квирелл не интересовал никого. Трусливый, ничтожный заика, подобранный сердобольным Дамблдором из жалости — вот, кем он представлялся ему ранее. Что это: раздвоение личности или умелая актерская игра, чтобы не привлекать внимание заподозривших? Во второе верилось охотнее. Квирелл был очевидно болен и слаб, так что ему вообще понадобилось в Хогвартсе? Если ему нужны только единороги, не проще ли было остановиться где-то поблизости или найти пристанище в самом Запретном лесу? Где-то вдалеке, едва заметный с такого расстояния, проплыл гриндилоу. Поттер хмыкнул и приложился горячим лбом к твердому переплету талмуда. — Кто же Вы, профессор, кто? — прошептал одними губами он, наконец запихивая книгу в безразмерную сумку. Мысли скакали, словно кузнечики в высокой траве, в очередной раз уводя его куда-то в тупик. Один Гарри с этим не справится… Да, пожалуй, стоило сейчас обсудить это все с Шеша. Уж он-то всегда умел найти легкое решение в сложном вопросе.***
Поместье Малфоев всегда славилось своей величественной красотой и аристократизмом. Высокие потолки с тяжелыми люстрами, белоснежные арки с изысканной лепниной, кричащий о богатстве декор и конечно же сад — все здесь было гордостью и достоянием великой и древней чистокровной семьи Малфой. Еще меньше века назад здесь проводились самые роскошные балы и маскарады, на которые приглашались только самые привилегированные волшебники магической Британии. Однако так уж случилось, что со смертью Абраксаса Малфоя все владения семьи перешли его сыну — Люциусу, после чего вечеринки как-то сами собой прекратились. Будучи намного более скрытным, чем его покойный отец, Люциус не был рад, когда по его дому шастали посторонние, а когда на свет появился его сын — его обожаемый первенец, — ранее почти публичное место превратилось в крепость. Как показало время, поместье явно не было рассчитано на троих человек. В такие солнечные дни, как этот, здесь всегда было тихо. Нарцисса по обыкновению сидела в саду с интересным романом и чашечкой кофе в руках, Драко был в школе, а сам Люциус либо уединялся с бумагами рода в собственном кабинете, либо составлял компанию жене в саду. Но это было обычно. Последние несколько дней все было совсем не так. Вот уже третий день его жена имела возможность оценить весь масштаб одолевшей его нервозности. Постоянно задумчивое лицо, дерганые движения и невозможность спокойно усидеть на месте чередовались со вспышками агрессии и срывами на домовых эльфах. Все началось с последнего письма сына три дня назад. Нарциссе он его читать не дал, так что она даже не подозревала о причинах поведения мужа. А причины были, и веские. Люциус был в растерянности и дико, невыносимо… злился. Было довольно трудно смириться с тем фактом, что Драко, его любимый и, казалось бы, сообразительный, сын оказался невыносимым идиотом! Хотя, по правде, мантикора его раздери, он сам был ничуть не лучше! С самого детства Люциус продолжал повторять наследнику о том, что Малфои всегда получают все самое лучшее. Так делал и его отец, и отец его отца, это было уже негласным девизом их семьи на протяжении очень долгого времени. Но в этот раз они с женой крупно просчитались. Зацелованный с ног до головы, Драко представлял собой не ребенка-аристократа, коим он должен являться, а избалованное тепличное растение, полагающееся исключительно на мнение родителей. Они заметили эту мягкотелость в сыне слишком поздно, когда уже ничего, по сути, изменить было нельзя. Сын следил везде, куда только мог дотянуться. Как наследник древней династии, Драко еще в школе должен налаживать связи и искать полезные для семьи отношения. Вместо этого из-за своей непомерной гордыни и избалованности он, как оказалось, уже сейчас начал терять слишком многообещающих союзников. Таких, за каких сам Люциус хватался бы обеими руками и не отпускал до самой смерти. Он начал считать мальчишку Поттера таковым совсем недавно, но за эти дни уже успел прозреть и тут же возвел его на первые строчки среди перспективного молодняка. Раньше он вообще старательно отвергал любую мысль об этом мальчике, за что и поплатился. Еще в июле, когда они встретились после того, как Драко побывал в магазинчике мантий Мадам Малкин, тот взахлёб рассказывал своему отцу о том, что встретил там самого Гарри Поттера. В подобном восторге не было ничего удивительного, все дети волшебников были бы рады подобной встрече, но Драко, казалось, помешался. Он также рассказал отцу и о том, что мальчика все это время растили магглы, но тот почему-то показался ему весьма интересным и воспитанным волшебником. Люциус покивал, улыбаясь, но не поверил ни тому, ни другому. Чтобы наследник этого раздолбая Поттера и грязнокровки Эванс, да еще и воспитанный грязными магглами, оказался хоть в какой-то мере интересным? Абсурд! Его сын перечитал сказок о выжившем после Авады ребенке — все дело в этом, подумал он тогда, но запрещать сыну это знакомство не стал. Когда приехав в школу, Драко написал своё первое письмо домой, то восторженно рассказал, что теперь он друг Гарри Поттера. В тот вечер Люциус не знал, как относиться к этой связи. С одной стороны, чем бы дитя ни тешилось, но с другой… Сразу вспоминались все разговоры о маленьком победителе его Лорда, гуляющие по Британии и по сей день. Люди искренне считали, что великого Лорда Волдеморта, державшего в страхе всю страну, убил годовалый ребенок! Сам Люциус в подобные россказни никогда не верил, и, по правде, был вообще без понятия, что же случилось с их спятившим господином в ту ночь, но первые ростки сомнений уже нашли свою почву. Если Темный Лорд все же найдет дорогу обратно в мир живых, как всегда и клялся, его нескромное внимание к ним будет огромной проблемой, когда Гарри Поттер является другом его сына. Конечно, всегда оставался и другой вариант. Можно все объяснить Драко, предложить втереться в доверие, чтобы после, в случае чего, отдать мальчишку господину, но милорд в последние годы был совсем безумен, а значит, в группу риска, несмотря на все их ухищрения, может попасть любой, кто имеет хоть какое-либо отношение к Поттеру. В том числе и они, Малфои. Темный Лорд не щадил, если даже просто начинал подозревать кого-то в предательстве. Люциус, в течение всего краткого периода времени, что мальчишки дружили, читающий жалобы сына на невыносимый характер Поттера — холодного в эмоциональном плане зеленоглазого мальчишки с отличными оценками и вечно читающего книги, не видел ничего особенного во всем этом, кроме, разве что, немного неожиданного характера этого ребенка, и исправно игнорировал тоненький зов интуиции. Напряжение спало совсем скоро. В тот самый день, когда Драко написал огромный трактат на несколько страниц о своей вечной ненависти к бывшему другу. Тогда он не придал этому большого значения, как, впрочем, и в другие разы, — гоблины все чаще начали присылать отчеты, где можно было заметить отток прибыли, с которым надо было срочно разобраться. Работы было много, и искать виноватых в школьных склоках он не имел никакого желания. Очевидно, он совершенно точно не знал о том, что Драко в порыве абсолютно детской и глупой обиды очень сильно потоптался на знаменитом на всю Британию Гарри Поттере, а после умудрился натравить на того весь их факультет. Об этом он услышал от Северуса. Вчера. И, к его стыду, сейчас бы он даже не подумал так дышать огнем, если бы не открылась одна тайна об этом загадочном ребенке со шрамом, о которой его сын как раз и поведал ему в своем последнем письме. Поттер был змееустом. Люциус не сразу поверил в это. Да что говорить, он до сих пор сомневался, но уж его-то сын никогда не смел лгать ему. Тем более в таких вещах. Если Драко сказал, что всё видел своими глазами, значит, так оно и есть. И это было не только безумно неожиданно, но и довольно опасно. Они оба сели в лужу в этом деле: что он сам, что Драко. Но злило Люциуса не совсем это, а, скорее, отношение наследника к ситуации. Если на факультете узнают об этом даре — хоть одна живая душа, не скованная с Поттером детской враждой и предрассудками, — от Драко отвернутся все. Все, кто хоть сколько-нибудь уважают Дом Слизерина, встанут на сторону змееуста. Как это для себя сделал и сам Люциус. Сын упорно отказывался понимать и принимать этот факт. Наверное, стоило поговорить с ним еще тогда. Надоумить наследника не портить отношения с любыми магами, обладающими хоть какой-нибудь властью над окружающими, но он, Мордред его побрал, промолчал, о чем очень жалел сейчас, в порыве злости и неконтролируемой магии сжигая бережно сложенные бумаги на краю стола. Владение таким редким даром, как парселтанг, лучше любых слов указывало на исключительную особенность Поттера, которая в будущем могла бы стать огромным плюсом для Малфоев. И, конечно же, это говорило о точном определении мальчишки как темного мага. По-другому быть просто не могло. И пусть хоть все его бумаги горят в огне ненавистной маггловской инквизиции, но уж он-то точно не был готов упускать стремительно ускользающую от его семьи удачу. По слухам, замкнутый и нелюдимый Гарри Поттер каким-то образом смог расположить к себе даже Северуса. А это говорило о многом, стоило только вспомнить фамилию мальчишки. Люциус мысленно настолько радовался, что у этих двоих сложились доверительные отношения, что казалось, будто это он сам оказался настолько удачлив. Конечно, в этом деле не обходилось и без скепсиса, преимущественно с его стороны. Потому что с какого ракурса ни погляди: это всё было, как минимум, странно. О том, насколько большие масштабы приобретала взаимная ненависть Джеймса и Северуса, еще во время учебы в Хогвартсе слагали легенды. Поверить, что старый друг мог вдруг забыть весь негатив, вылившийся на него с появлением в его жизни фамилии «Поттер», он не мог совершенно, а что до увлечения рыжеволосой девчушкой Эванс… оно, наоборот, давно уже должно было сойти на нет, чтобы так вот искренне носиться с ее сыном. Если бы Снейп так сильно хотел быть нянькой, он мог выбрать себе объектом более близкого и знакомого Драко, чего он конечно же не сделал. Следовательно, возникал вопрос: что же, собственно, так задело вечно хмурого зельевара, раз он настолько привязался к мальчишке, что готов был в пасть к дракону пойти, но отгородить Поттера от его — Люциуса — нескромного внимания. Вчера, во время своего посещения подземелий Хогвартса, кроме этого парадокса, он не узнал ничего нового. Северус шипел, завуалированно посылал его в далекие дали, отказываясь даже просто обсудить с Люциусом возможные действия в отношении мальчишки, а после и вовсе отослал его из Хогвартса ни с чем, но Малфой видел: в каждом слове и движении Снейпа на протяжении их непродолжительной беседы отчетливо ощущался яростный посыл: «Не трожь мальчишку!» Признаться, до этого Люциус довольно долго размышлял над тем, выдавать ли новость Драко давнему другу, но после такого прохладного приема решение стало более чем очевидным. Тем не менее, даже без возможной ответной информации о мальчике от зельевара, он узнал достаточно, чтобы теперь желать всё-таки наладить будущие отношения. Немало на это повлияла и сама встреча с объектом размышлений. Парень интриговал. Сам того не ведая, пробуждал в людях желание узнать о нем как можно больше, заслужить доверие. Увы, сейчас все это было недоступно. Пока он не имел возможности хорошенько вправить непутевому сыну мозги, вся надежда была на то, что Драко не сделает всё намного и намного хуже.***
— Мистер Поттер! Гарри как раз вдумчиво вчитывался в дико сложный для понимания здоровенный неказистый талмуд со странным названием «Глаза волшбы», когда мадам Пинс, уже несколько раз окликавшая его, окончательно вышла из себя. До побелевших костяшек сжимая какой-то учебник в руке, она стремительно шагала в его сторону, похоже, собираясь уже выволакивать его отсюда за шкирку. Это, наверное, все же была его вина: слишком увлекшись путешествием сквозь дебри терминов и понятий, он совсем забыл о времени и поганом характере библиотекарши, начисто игнорируя каждое «последнее» предупреждение, выдаваемое ей с периодичностью в пять-десять минут. Сейчас мадам Пинс собиралась устроить ему знатную трепку, Гарри знал это точно по поджатым губам — верному признаку крайней степени раздражения этой женщины. Глаза под тонкой оправой очков мадам Пинс сверкнули злым огнем, и Гарри почему-то почувствовал себя очень некомфортно, понимая, что это уже не раздражение, а отчаянное бешенство. Он очень надеялся, что учебник был прихвачен не для того, чтобы прикончить его одним прицельным ударом. — Мистер Поттер, — вытянутая тень зависла прямо над поспешно вставшим на ноги слизеринцем. Гарри проследил хмурым взглядом за увесистым учебником трансфигурации для пятого курса в подрагивающей руке и понял, что в таком состоянии женщина действительно смогла бы забить его до смерти книжкой. Гарри не настолько любил книги, чтобы встретить свою смерть в библиотеке, а потому поспешно отступил ближе к спасительным стеллажам, пытаясь при этом расплыться в виноватой улыбке. Надо сказать, когда у него появилась острая необходимость в подобном, — а в Хогвартсе ему это было действительно важнее, чем в приюте, — при должном старании улыбка получалась у Гарри почти искренней. Мадам Пинс, к сожалению, была к улыбкам студентов совершенно не расположена. Особенно сегодня. Тем более после девяти вечера. — Мистер Поттер, — несколько раз вздохнув для успокоения, она все равно с оглушающим в тишине библиотеки звуком опустила свободную ладонь на стол рядом с раскрытой на середине книгой, которую он так увлеченно читал до этого. — Как это понимать? — зло прошипела она. Гарри не сразу понял, почему человеческий язык может издавать такие звуки и непременно бы дернулся в попытке посмотреть, не заползла ли под стол змея, если бы Пинс не пригвоздила его чудовищно злым взглядом к месту. — Я тысячу раз предупреждала Вас, библиотека должна была закрыться почти час назад! Гарри снова мысленно обратился к истории замка и его проектировщикам-дизайнерам-директору, наконец, стараясь оправдать для себя того идиота, что забыл повесить здесь часы. — Ваше неуважение ко мне и к моему личному времени переходит все границы! Я не обязана бегать за Вами с напоминаниями! Вам преподаватели дают такие хорошие характеристики, это они просто еще не видели, на что Вы способны, стоит только ослабить контроль! — Мадам… Гарри не особо вслушивающийся в поток брани, который не особо менялся в отповедях мадам Пинс вне зависимости от того, кто из студентов перед ней стоит, открыл рот, чтобы извиниться и быстро вернуться в гостиную, но не смог вставить и слова. Его тут же перебили: — Не думайте, молодой человек, что я оставлю Ваше откровенное хамство без внимания декана! — Да что я такого… — Вы еще и пререкаться вздумали?! — вскинулась женщина, а ее хмурое лицо перекосилось от ненависти. Кажется, она была ну совсем не в духе. Гарри не очень обратил на это внимание, когда пришел, но краем уха слышал ее сердитое пыхтение рядом с кем-то из учеников, когда проходил мимо нее искать нужную книгу. Надо было насторожиться еще тогда. — Возмутительно! Я настолько разочарована, молодой человек, что сегодня же буду вынуждена спуститься в подземелья для серьезного разговора с профессором Снейпом! Или мне лучше сразу доложить об этом директору? Гарри, уже начинающий терять терпение, тихо выдохнул и зло поджал губы. Он ненавидел, когда на него орали, но когда на него орали еще и не совсем заслуженно, просто чтобы сорвать злость, его хладнокровие и сдержанность всегда стремительно оставляли его. Серьезно, да что он такого сделал для такого выговора? Она могла спокойно его отправить отсюда еще час назад, а не срываться сейчас. Заметившая резко похолодевшее на несколько градусов выражение лица мальчика, мадам Пинс даже не успела среагировать или растеряться, потому что на ее плечо неожиданно опустилась властная мужская рука, крепко сжимая и разворачивая. Гарри же с трудом подавляемым удивлением и ощутимым чувством беспокойства взглянул на застенчиво улыбающегося профессора Квирелла, секунду назад выплывшего из-за ближайшего шкафа с книгами, и попытался запихнуть вспыхнувшее раздражение как можно глубже за непроницаемую маску холода и вежливого отчуждения. Такой известный им всем трусливый профессор тем временем как-то особенно жалко поднял глаза на невольную собеседницу и растянул губы еще шире, полностью завладевая вниманием женщины перед собой. Его жесткая поза и наивно-глупое выражение лица настолько не сочетались друг с другом, что Поттер еще раз мысленно себя обругал за то, что не понял о скрытой личности профессора ранее. — Прошу прощения за то, что отрываю Вас от дел, мадам Пинс, — начал было Квирелл, а Гарри напрягся еще сильнее, потому что профессор не заикался. Совсем. Прямо как и вчера, в кабинете ЗОТИ, — а также за то, что пришел так поздно, но мне срочно нужна литература для дополнительных занятий у седьмого курса на завтра. Не посмотрите? Профессорская палочка, едва уловимая для невнимательного взгляда, проскользнула в складках мантии и сразу же исчезла. Гарри отметил и быстроту заклинания, и его скрытность, и тем более силу. Губы Квирелла даже не пошевелились — очевидно, невербальные чары ему давались намного лучше, чем его нелепому образу — преподавание. Женщина механически кивнула и, позабыв о Поттере, скрылась в отделе с книгами по указанной дисциплине. — Мистер Поттер, — о, эта улыбка была другой. Не глупой, мечтательной или боязливой, а какой-то опасной, наполненной темнотой под завязку. Так сам Гарри улыбался в тот день несколько лет назад, когда смог обеспечить себе репутацию опасного психа в приюте. Это пугало, но и интриговало не меньше. Словно прочтя его мысли, Квиррелл вдруг стал предельно серьезным. — Рад нашей встрече, после вчерашнего конфуза особенно, — с намеком закончил он. Гарри огляделся: вокруг не было ни души, только он и профессор, да мадам Пинс, ковыряющаяся непозволительно долго, по его скромному мнению, в другой части библиотеки. Было немного боязно, и он бы, наверное, предпочел бы выслушать ругань библиотекаря подобной страшащей его неизвестности. Тем не менее, по венам уже стремительными змеями расползался азарт — он решил принять правила игры. — Надеюсь, Вам уже лучше, профессор? — голос не дрогнул. В скором времени решится вопрос, правильно ли он сделал, ввязавшись во все это. — Вчера Вы выглядели неважно. — Благодарю, уже лучше, — в этот раз движение палочки было намного быстрее, Гарри не успел среагировать, а она уже начертила в воздухе необходимую формулу от подслушивания. Спасибо уже, что только ее. Вокруг них невидимым куполом рассредоточилась магия: Поттер только сейчас понял, что она почти не двоится, как это было еще вчера. Два вкуса смешиваются почти равномерно, без расслаивания и гниения, без необъяснимых рывков аур — никто бы и не заметил ничего странного, но Гарри, ощущающий даже тонкие нити единорожьей магии в этом плетении, не только хорошо отличал такие вещи, он еще и имел прекрасную память. Основная сейчас, вполне себе приятная на вкус и сильная, но все-таки довольно типичная магия всколыхнулась, а профессор резко двинулся на него, почти вжимая его своим телом в книжный шкаф. — А теперь не смей лгать мне, мальчик. Чего ты все-таки добивался этим? — бледно-голубые глаза Квирелла настороженно следили за каждым его вздохом, будто подготавливая своего хозяина к вынужденному убийству. Гарри это не могло не напрягать. Поттер поморщился и, сквозь силу протянув руку, настойчиво надавил на грудь мужчины, отстраняя от себя: — А Вы всегда запугиваете тех, кто попытался помочь Вам, да? Дышать сразу стало значительно легче. И проблема здесь была определенно не только в стойком запахе чеснока, пропитавшем все пространство вокруг профессора. — Я еще вчера дал Вам понять, что я не враг. Мне хватает в жизни приключений, чтобы вдруг снова оказаться Вашим противником на какой-нибудь очередной сумасшедшей отработке. Профессор хмуро навис над ним и продолжал прожигать его подозрительным недоверчивым взглядом, но палочку все же убрал, а в личное пространство так ощутимо уже не вторгался. — Ладно, идем дальше, — сдался он спустя несколько долгих секунд, — откуда кровь? — Оттуда, где Вы, ее, собственно, и оставили, — Гарри уже не мог сдерживать сарказм, прущий из него на адреналине. Казалось все колючие слова, которые надо бы сейчас придержать, выпрыгивают прямо из грохочущего в груди сердца. — Наглый мальчишка, — удивительно беззлобно хмыкнул Квирелл, — зачем тебе вообще понадобилась отравленная безумием кровь? — Гарри заметил, что Квирелл едва заметно неприязненно поморщился, разумом, кажется, возвращаясь к своим недомоганиям. — Блестела красиво или нынче собирать драгоценнейшие ингредиенты из трупов — норма для первокурсников? Гарри не нашелся с ответом, но профессор прекрасно понял по глазам, что второй вариант попал прямо в точку. Удивительный, ради Мерлина, поразительный ребенок! Наверное, Квирелл бы сейчас и отступил, оставил бы запасливого и изворотливого в любой ситуации Поттера в покое, но у него оставался один из самых важных вопросов, над которым он ломал голову с самого утра, когда разум наконец прояснился от агонии. Вчера он оставил на себя слишком много улик. Осталось ли происшествие только между ними двумя — вот важнейший вопрос. — Кровь в коридоре, — начал было он, внутренне замирая в напряжении и ужасе, но Поттер успел его перебить: — Ее убрал я. Когда мы уходили к Вам в кабинет. Никто не видел. Поттер все тем же уже приевшимся ему понимающим взглядом смотрел, как он сам облегченно прикрывает веки. Плевать, пусть смотрит, потому что в тот момент Квиринус ощутил, как у него с души падает не просто камень, а, скорее, многотонная монолитная плита, под которой он уже себя мысленно похоронил. Тут действительно было, чему радоваться — если бы те брызги остались на стенах чуть дольше десяти минут, Снейп бы точно пронюхал об этом и утащил бы его на нижайший поклон к директору. Под прицел палочек. И не важно, в каком он был бы состоянии: свежий как огурчик, или дрожащий как лист от заливающей сознание ломки. — На этом все? Допрос окончен? — отвлекшийся Квиринус не заметил, как Поттер успел отодвинуться так далеко от него. Почти неприличное для беседы расстояние — мальчик отошел к самому концу стеллажа. И несмотря на явно недружелюбное построение вопроса, Квирелл не ощутил агрессии, что было не странно: мальчик все еще держался за свою неизменную маску. Конечно, было вполне очевидно, что он его опасается. Пусть и не на безэмоциональном лице, но в движениях это отображалось в полной мере. И это было даже в какой-то мере приятно — быть объектом опасений Гарри Поттера. Создавалось впечатление, что один хищник признал превосходство другого, но… Квиринус все же не заблуждался на этот счет. Когда Поттер вырастет, он точно будет во много раз опаснее него — жалкого убийцы невинных созданий и обыкновенного тела для паразита. Смотря сейчас на мальчишку, который знал слишком много, Квиринус совершенно не представлял, что ему делать. Хотя нет, решение крутилось где-то на поверхности, просто он не мог понять, правильное ли. Впрочем, никогда не известно, к чему приведет тот или иной поступок, но, если тщательно анализировать ситуацию, с Поттером-врагом риски действительно существенно увеличивались. Лучше бы мальчишка больше не мешался ему под ногами, а Квиреллу, в свою очередь, не пришлось бы нападать на него. Проблема была лишь в опасном характере подселенца и его отношении к мальчишке, но и тут Темный Лорд его в очередной раз удивил… потому что, кажется, сам подталкивал его к этому решению: — Что ж, Поттер, хорошо. Пока ты мне не мешаешь и держишь рот на замке, ты остаешься в полнейшей безопасности. От моих посягательств на твою жизнь и здоровье, конечно же, — Квиринус преодолел заново разделяющее его с оппонентом расстояние и протянул раскрытую ладонь для рукопожатия. Мальчик сверкнул ледяными глазами и молча подал руку, но в голове Квирелла расшалившееся больное воображение отчетливо дополнило их устное соглашение поттеровским «аналогично». От своих нелегких размышлений он отошел только когда в библиотеке было уже пусто, а в голове тихий шипящий голос Лорда дал ему новое ужасающее своим содержанием задание. И пусть это нарушало не только закон, но и только что заключенное с мальчишкой соглашение, он никак не мог от него отказаться.***
Прошел уже почти месяц. Экзаменационная неделя летела в расслабившихся и разморенных студентов сверхзвуковой стрелой, порождая массовую истерию и ужас, витающий, казалось, прямо в воздухе. Гарри, конечно же, участия в этом не принимал. У него была прекрасная память и поразительная для всех и каждого любознательность, а потому он, как примерный «книжный червь» — как в лицо его называли некоторые слизеринцы, — изучал абсолютно все, что попадалось ему под руку в течение всего учебного года, а не за неделю до сессии. А уж не поддаваться всеобщему настроению и вовсе было довольно просто, если единственные твои собеседники — это змея, привидение и несколько человек, число которых обычно ограничено преподавательским составом и одной единственной старостой. Гарри продолжал учиться и, можно сказать, даже радоваться жизни. Все омрачало лишь одно «но»: даже если он не переживал из-за экзаменов, у него имелась своя — личная — проблема, из-за которой он крайне сильно нервничал. И, по его мнению, она была намного, намного серьезнее проблем окружающих его детей. Несмотря на «заключенное» перемирие, Гарри все еще с замиранием сердца ожидал чего-нибудь страшного от своего профессора ЗОТИ. К слову говоря, опасения действительно с каждым днем казались все более напрасными и необоснованными. Квирелл затаился. Не выдавал себя ни словом, ни жестом, ни даже каким-либо взглядом в его сторону. Просто забыл о его существовании и вспоминал лишь тогда, когда нужно было опросить учеников в классе. Гарри старался делать то же самое, но это оказалось довольно сложно — делать вид, что совершенно ничего не произошло. Впрочем, его трудности заключались лишь в задумчивом выражении лица на уроках Квирелла, что уже давно не было странным для привыкших к нему однокурсников. А вот самому Гарри казалось очень странным абсолютное отсутствие головной боли, преследующей его ранее каждое занятие. Она возвращалась редко и почему-то каждый раз ее появление сопутствовалось хиреющим буквально на глазах профессором. С чем это было связано и почему, было для Гарри не меньшей загадкой, чем сам, собственно, профессор Квирелл. По школе до сих пор изредка ходили шепотки о не прекратившихся нападениях на единорогов, но для Гарри, прекрасно понимавшего их причину, была также понятна и их необходимость. Как бы сильно он его ни опасался, почему-то ему совсем не хотелось смерти профессора от его странной болезни. И что ни говори, но у Квирелла игнорировать его получалось всяко лучше, чем у Драко Малфоя. Сегодняшний день, как и любой другой вторник до этого, отличался наличием астрономии после отбоя. Гарри в какой-то мере даже любил этот предмет. Было что-то действительно романтическое во всем этом. И хоть ранее Гарри за собой никогда не замечал подобных черт, звезды его завораживали. Сейчас он как раз шел в свою комнату. Уставший, зевающий, но невероятно воодушевленный. Хотелось упасть на постель, притянуть к себе змея и до утра рассматривать в окно не холодные воды Черного озера, а миллиарды рассыпавшихся на небосводе прекрасных осколков вселенной. Поттер каждый вторник отдыхал не телом, а душой на этом предмете. Обдуваемый прохладным ветерком на самой высокой башне замка, он расслаблял плечи, а тревожный узел, живущий в его груди, медленно ослаблялся. К сожалению, полноценно отдохнуть от проблем ему теперь регулярно мешал Драко Малфой. Просто потому что тяжело обрести покой, когда тебе между лопаток упирается тяжелый беспокойный взгляд серых глаз. Это заметил не только он. Кажется, не было человека в Хогвартсе, который бы не отметил тревожность Малфоя последнее время. Гарри это знал точно, потому что не далее, чем неделю назад о похожей ситуации ему с яростной готовностью доложила Грейнджер, до сих пор не отчаявшаяся заполучить его сомнительную дружбу. И подобное его удивляло намного больше одолевшей Драко нервозности. До первого экзамена, который должен был принимать профессор Флитвик, оставалось всего пять дней, и каждый человек в этом огромном замке успел понять: Грейнджер действительно больная паникерша. Она все так же глотала книги, не запивая, что только усилилось в преддверии экзаменов, и продолжала вести какую-то странную одностороннюю дружбу с ним, уже даже не так сильно обжигаясь о его «ублюдочность», как сама это называла в первое время, кажется, просто-напросто приняв на веру заявление близнецов Уизли, что поганый характер Гарри — это не более чем слизеринская гадская порода, и изменить это никак не получится. Подобное отношение удивляло не только Гарри, но и всех, кто вообще видел это. Слизеринцы крутили у виска и мерзко хихикали за спиной Поттера, а Грейнджер в лицо выливали такие отборные помои, что вяли уши даже у приютского отщепенца Гарри. Гриффиндор в свою очередь показал себя с более спокойной стороны. Плеваться вслед слизеринцу-Поттеру перестали уже давно, а теперь те и вовсе лишь недоуменно пожимали плечами на все выкрутасы лохматой однокурсницы и молча осуждали грубость Гарри, не позволяющего той стать ему хотя бы приятельницей. Этим, в общем-то, всё и ограничивалось. Что до остальных двух факультетов, то их опасаться вообще не приходилось — ни Хаффлпафф, ни Райвенкло никогда не участвовали в глупых школьных войнах, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Драко же больше не посмел на него нападать ни словесно, ни физически, но лишнее внимание действительно напрягало. Гарри опасался, что вскоре причины жутко подозрительных взглядов Малфоя перестанут быть секретом для окружающих, и тогда начнутся очень неприятные времена и для Поттера, и для Шеша. До раскрытия было непозволительно близко. Если уж даже Грейнджер, замечающая только книги, раскусила Малфоя, то Гарри боялся вообще предсказывать что-либо. Особо страшно было предсказывать что-либо в отношении дотошности профессора Снейпа. Уж он-то сможет докопаться до правды, стоит ему получить хоть один тонюсенький намек. Особенно теперь, когда он так сильно заинтересован в корне проблемы вспыхнувшей между Гарри и Драко новой напряженности. Что говорить, Снейп был действительно классным преподавателем, чутким и участливым со своими подопечными, но порой слишком уж увлекался. Однажды он даже попытался заставить его общаться с Грейнджер посредством смены партнеров на зельеварении, чем вызвал недоумение сразу обоих факультетов. Поттер предполагал, что это, скорее, было уже из-за того, что профессор отчаялся искоренить в Гарри внутреннего отшельника, а кандидатура Грейнджер просто-напросто была удобнее всего. Сама же девочка стремится, так что никакого насилия и принуждения. Гарри был категорически не согласен, а потому молча, не слушая возражений Снейпа, упрямо вернулся на место к Блейзу. После этого случая Грейнджер, конечно же, обиделась. Впрочем, ненадолго. Очень скоро она снова попыталась втянуть его в свой хаос, который она гордо именовала «подготовка к экзаменам», однако и тут довольно быстро обломалась. Гарри до сих пор помнил ее ужаснувшееся, оскорбленное в лучших чувствах, выражение лица, когда она поняла, что он читает литературу на отвлеченные темы «в такое время». Что, в самом деле, было со всеми этими учениками? Зачем этот ажиотаж? Вместо зубрежки ему намного больше нравилось искать новую информацию. Так у него появился его собственный исторический проект, о котором он никому не рассказывал. Кроме Кровавого Барона, конечно. Ведь только с призраком можно было, не боясь, обсудить настолько скандальную для Гарри Поттера тему. Да, свое увлечение личностью Волдеморта Гарри оправдывал любовью к истории и знаниям. И, наверное, подобное объяснение без проблем прошло бы, не копай он намного глубже положенного. Он с азартом перерывал старые подшивки газет, изучал все доступные ему трактаты, отыскивал все новые и новые источники. В минуты хорошего настроения Барона он с радостью слушал о школьных временах будущего тирана, но почему-то до сих пор не знал даже настоящего имени этого человека. То, что «Волдеморт» скорее псевдоним он узнал у проговорившегося Барона, но после тот замолчал и нагло игнорировал все его вопросы, так что Поттер уже перестал спрашивать. Даже его терпения и упертости не хватило бы, чтобы разговорить не менее упертого призрака. Хоть он никогда и не сказал бы подобного вслух, но Гарри был уже благодарен, что тот вообще говорил с ним. Все-таки собеседником Барон был действительно довольно хорошим. Зачем тот так упорно скрывал нюансы о личности Темного Лорда, Гарри не знал, но очень хотел бы узнать. И уже не раз, находясь в библиотеке, горящими глазами смотрел на двери запретной секции. От нее несло такой будоражащей магией, и Гарри останавливало лишь то, что она была довольно агрессивной, чтобы без опасений туда пробраться. Да и неизвестно, что бы с ним сделали, если бы поймали. Мечтая о тайных знаниях, он старался не думать о возможных последствиях. — Гарольд, — словно прочтя ход его мыслей, из неприметной двери около него выплыл Барон. Гарри не успел отскочить, и тот проплыл прямо сквозь него. — Возвращайтесь в спальню быстрее. Барон уже исчез в другой стене, а Гарри все еще слышал его могильный шепот над своим ухом. В подземельях и так было не очень тепло, но теперь Гарри чувствовал себя, словно ему вынули душу и несколько раз окунули ее в ледяную прорубь. Вот только за это Поттер и ненавидел призраков. Запахнувшись в мантию сильнее, он обнял себя руками — все равно здесь не было никого, кто смог бы его увидеть. Даже идти теперь было тяжелее. К сожалению, Гарри уже не раз ощущал подобное на своей шкуре и прекрасно знал, что эффект пройдет минут через пять. Гарри, как и всегда, шел коротким путем, а тут кроме редких слизеринцев бывал лишь Барон. Зеленые факелы чадили, и только сейчас ему стало действительно жутко от их потустороннего света, хотя он ни разу не понимал подобных жалоб из уст других студентов. В это позднее время здесь было совсем безлюдно. Ну, или не совсем. — Профессор Квирелл? — вопрос вырвался до того, как он что-либо осознал. Магия была, человека — нет. Мантия невидимка? Шевеление магии обозначило, что неизвестный — хотя Гарри прекрасно узнал его силу, — находится за громадными доспехами рыцаря справа от него. Гарри нахмурился, всматриваясь в то место. Шестое чувство орало об опасности, а дыхание сбилось еще тогда, как только он осознал, что находится здесь не один. И не просто не один, а с ним. Может, профессор от кого-то прячется? Пройти мимо, сделав вид, что ему показалось? Сердце продолжало отбивать бешеный ритм. В тот момент, когда он, тряхнув головой, сделал шаг, чтобы быстро убраться отсюда, за доспехами зашуршала мантия, а вкус магии, переливаясь, изменился на совершенно другой. Оттенок был ледяным настолько, что казался обжигающим, но Гарри почему-то ощутил ее почти родной. Именно такая сила могла бы отогреть холодной зимой, успокоить во время голода или вылечить от жестоких побоев сломанные кости. Она даже пахла похоже на его собственную комнату в приюте. Сейчас было нерационально успокаиваться, но Гарри просто ничего не мог с собой поделать. Тело расслабилось само собой, а дрожь, пробивавшая его тело с момента встречи с Бароном, почти исчезла. — Ступефай, — вслед за оглушительным в тишине шепотом в лицо Гарри полетел луч заклинания. Он не успел бы не только увернуться, но даже просто удивиться. Перед тем, как мир померк, он еще раз ощутил на себе теплое касание чужой магии, и тихое невнятное шипение, от которого веяло силой.