Одна неделя. Игра или ?..

Сакурай лежал на кровати, укрывшись одеялом до шеи. В палате было немного прохладно. Рё лежал на той стороне, где было окно. Он смотрел туда и наблюдал за деревьями, ветви которых поддувал ветер. Листьев еще не было, но чувствовалось, что уже весна, и совсем скоро почки распустятся. Солнечные лучи проникали в палату, освещали кровать Рё, его лицо, но не слепили глаза. Он думал о том, как он хочет, чтобы его быстрее выпустили из больницы. Результаты анализов были получены еще вчера – в тот день, когда заходил Аомине, - но Рё не выпустят из больницы, пока он не перестанет жмуриться от боли при каждом шаге. На этом настояла его мама, поговорив с врачом. После этого Рё перевели в другую палату, она не была одиночной, там было две койки, но ему сообщили, что пока Рё будет в больнице – к нему никого не подселят. Поэтому Рё надеется, что неделя или полторы недели пройдут как можно скорее. Сакурай видел в своем пребывании в больнице очень большие минусы. Еда в больнице была съедобной и вполне приемлемой, но Рё чувствовал, что с ней всегда было что-то не так. Недосолено, либо наоборот много соли. Сахара в чае слишком много, иногда мало. Сакурай хотел бы сам поготовить, но кто же его подпустит к больничной столовой? Рё не чувствовал в этой еде гармонии. Каши были непозволительно жидкими – рассчитанными на людей пожилого возраста. Сакурай не имел ничего против этого, и не ему жаловаться на это, но то, что он готовил сам, и что готовят тут – непривычно. Да и ему привыкать к этому не хотелось. Рё хотел бы скорее пойти в школу или на тренировку по баскетболу. А лучше на то и другое. Здесь его разъедала банальная скука и тоска. Сакурай хотел было уже лезть на стенки, вспоминая о том, что ему тут торчать еще неделю минимум, но тут же забыл об этом, когда услышал звук открывающейся двери. Рё начал переворачиваться на кровати. Когда он перевернулся и увидел, что это Дайки, то тут же появилось желание спрятаться или сбежать. Сакурай попробовал присесть на кровати так, чтобы не было заметно, что он все еще чувствует боль в ребрах и плечах, но не смог не прикусить губу так, чтобы этого не увидел подошедший Аомине. Сакурай не знал, как реагировать на него после того, что произошло вчера. Рё молчал, не зная, что сказать. Все фразы куда-то исчезли, все слова превратились в воздух, буквы, будто пепел, развеялись по морю. Кожа Рё на руках покрылась мурашками, но рукава скрыли это от взгляда Аомине. Сакурай чувствовал себя виноватым из-за того, что произошло вчера, но Рё не собирался извиняться. Более того, он считал, что Дайки виноват во вчерашнем… и не только во вчерашнем. Рё поджимал губы, брови его еле заметно хмурились от таких мыслей. Да, Сакураю было обидно. Если бы была какая-либо другая ситуация с таким же затяжным молчанием, то Рё обязательно бы попытался что-то сказать. Но Сакурай решил, что он будет молчать, пока тишину не нарушит Аомине. Впервые в жизни Сакурай почувствовал, что хочет, чтобы в его адрес прозвучали хоть какие-то попытки извиниться. Но Дайки не умеет этого делать. Аомине возвышался над Рё, смотрел на него сверху вниз. На его русую опущенную макушку. На больные пальцы, которые теребили края одеяла. На его фигуру в белой одежде и плечи, которые подрагивали. Дайки хотел бы прикоснуться. Но не смел, после того, что вчера ему выкрикнул Рё, сжавшись в одеяле. Дайки поставил пакет на кровать Сакурая, прямо возле его ног, и прежде, чем он сказал бы что-то, Аомине произнес: - Апельсины. Сакурай опустил взгляд на фрукты. Расценивать ли это как извинение? Или как то, что Аомине не извиняться пришел, а просто навестить? Рё не знал. Но приятно ему было, несомненно. Он уже хотел было сказать слова благодарности, как Дайки нарушил тишину тем, что прошаркал до ближайшего стула у стены и притащил его к кровати Сакурая. Сел на стул и стал смотреть на опущенную русую макушку Рё. Прошла примерно одна минута такого молчания и бездействия, пока Сакурай не решился на то, чтобы потянуться мелко дрожащей рукой к апельсинам в пакете. Аомине уставился на пальцы в зеленке и йоде и затаил дыхание: значит ли это, что Рё… не против того, чтобы он немного посидел тут? Значит, решил Дайки. И Аомине хотел бы начать разговор, сказать хоть что-то, но в горле все будто пересохло, мысли спутались. И даже его уверенность, которая сопровождала его всюду – куда-то спряталась. Дайки не был уверен, что Сакурай захочет поговорить. Он просто стал наблюдать, как Сакурай взял апельсин из пакета, поднес его к себе и стал чистить, стараясь не напрягаться, но Аомине видел, как от боли он закусывал губу. От боли в дрожащих пальцах..? - Д-дайки… Аомине насторожился, растерял весь свой пыл и понял, что Сакурай – некогда робкий парень - начал разговор. Точнее, пытался, и Аомине отдал ему должное в своих мыслях. - Я слушаю… - произнес Аомине, и Сакурай глянул на него и тут же отвернулся. Было видно, как трудно ему давались какие-либо действия в присутствии Аомине, как Сакурай хотел сказать что-то важное, а не мог… и снова все слова сбежали, и Рё пытался поймать их и произнести. И вдруг Рё решил, что нужно идти напролом, и будь что будет. - Что… Дайки насторожился, заерзал на стуле и придвинул корпус своего тела ближе к постели Сакурая, чтобы не пропустить ни единого слова. - Что… что там на тебя нашло? – Сакурай говорил приглушенно и тихо, съеживался под внимательным взглядом Аомине. – Ты… ты его чуть не… чуть не… убил… - бормотал Сакурай и хотел, чтобы его слова были еще тише, чтобы Дайки его все-таки не слышал. Но в палате была предательская тишина, и сам Аомине – предатель в этот момент - молчал, не произносил ни слова, а просто слушал и не перебивал, хотя раньше он бы перебил Сакурая на полуслове. Рё начал дрожать, он вмиг превратился в нервничающего паренька. И Дайки заметил это. И слова, что произнес Сакурай, не стали открытием для Аомине, скорей он был немного удивлен, что Рё вдруг заговорил об этом. Именно об этом, именно о том, что Аомине избивал того самого парня, что приставал к Рё. И вдруг до Аомине дошло: Сакурай все еще не верит, что он пришел тогда спасать в первую очередь его самого. И этот почти плачущий и нервничающий парень опять загоняется, застревает в своем мире, где он не нужен Дайки, где Дайки не влюблен в него, где для Дайки он пустое место. И Рё, с заслезившимися глазами, красным лицом и напряженными плечами, чистит апельсин и до сих пор продолжает тихое бормотание: - Ты его бил… я… я испугался… что… что он умрет и… ты был таким… таким… таким страшным в тот момент. – И Рё не выдержал, начал ронять слезы на простынь, задыхаясь собственными словами. – Ты бил его не переставая… Дайки наблюдал за тем, как пальцы Сакурая, в ранках, ссадинах и ушибах, в зеленке и йоде, чистили этот апельсин, и как вдруг в один момент сок апельсина брызнул в сторону, и капельки сока начали стекать по пальцам Рё. И он все задыхался и задыхался в своих словах, говорил о том парне, говорил о том, что Дайки чуть не убил его. - …я не знаю, почему говорю все это… я… просто… испугался… Аомине хотел, чтобы этот сейчас дрожащий Сакурай со сжавшимися плечами, низко опущенной головой, поднялся с постели и врезал ему. Как тогда, на площадке. А потом еще. Еще и еще. Начистил морду со всей той злостью и ненавистью, которая овладевала им в тот момент. Где-то там, в этой сраной и непонятной душе, Аомине чувствовал себя херово. Невыносимо тоскливо. То, что происходит сейчас, было хуже, чем когда родители в детстве не верили ни одному его слову. Хуже, чем когда-то в классе от него почти все отвернулись. Хуже, когда чувствовал угрызения совести в те моменты, когда ссорился с Момои Сатсуки. Хуже, чем эгоистичное, произнесенное на выдохе и ни разу не обдуманное слово, которое положило начало. То самое Начало. И Началом было слово «Неделя»… - …я испугался и… и… - …подошел ко мне и остановил меня, - раздалось над ухом Сакурая, и он выронил апельсин из рук на простынь. В тот момент, пока Сакурай бормотал себе под нос, Дайки тихо встал со стула и решил, что пора прекращать все это. - Что? – растерянно и взволнованно произнес Рё. И вдруг произошло то, что заставило Сакурая застыть и не двигаться, пораженно раскрыв глаза. Он прекратил плакать. И было мимолетное желание потереть веки глаз, чтобы убедиться в том, что перед ним – правда, а не ложь. Что возле постели, в его палате, с цитрусовым запахом, витающим в воздухе, Аомине Дайки встал на одно колено и взял ладони Рё в свои ладони. Дайки прислонился губами к его разбитым пальцам и начал целовать.Каждый из разбитых пальцев. И Рё не смог произнести ни слова, были лишь какие-то жалкие попытки высвободить свои ладони. Сакурай чувствовал, что сок цитрусового фрукта попал на открытые ранки, на заусенцы. Это произошло еще тогда, в самом начале, сок щипал кожу у приоткрывшихся ранок, но Рё терпел, кусал нижнюю губу, терпел и старался не выдать себя, но, кажется, все насмарку. Аомине начал слизывать сок с его пальцев. На языке у него горчило и в то же время было сладко, сочно и вкусно. Дайки слизывал сок апельсина с разбитых, чудесных пальцев Сакурая. И чувство вины захлестывало его с головой. Аомине заметил, как Сакурай то и дело пытался вырвать свою ладонь, как ошарашен он был, как лицо его было удивленным с примесью непонятного страха. Но Дайки не останавливался, слизывал сок, целовал каждый палец. Замечал малейшие царапинки и зализывал их. И Рё чувствовал, как цитрусовый сок, который жег кожу, сменялся слюной Аомине, и как легче становилось его пальцам с приоткрывшимися ранками и заусенцами. Но Сакурая одолевало чувство неловкости до такой степени, что он осмелел и произнес: - Что ты делаешь… Прекрати… Руки его дрожали, но Дайки сжимал его запястья крепко и прочно, но в то же время так, чтобы Сакураю не было больно. - Д-дайки… хватит… - голос Сакурая был тихим и робким, интонация была просящей, почти умоляющей. От вновь нахлынувшей неловкости и растерянности ему стало не по себе. Будто то, что происходит сейчас – не должно происходить с ним. Будто то, что Аомине на коленях у его постели – это как-то странно. Рё понял, что словами Аомине не остановить. И тогда Сакурай схватил своими пальцами его пальцы и остановил все это. Дайки резко вскинул голову вверх и встретился взглядом с испуганными глазами Сакурая. Каким невыносимым был этот взгляд, обращенный к нему… Дайки опустил голову, начал вставать с колен, давая понять, что больше не прикоснется к рукам Сакурая. И Рё более-менее расслабился, наспех вытер глаза от слез, затем сжал свои пальцы в кулачки и придвинул их ближе к себе. Он не знал, что делать дальше, что говорить, что предпринять. Его мысли метались из стороны в сторону, путались в клубок нитей, и в который раз Аомине спас положение. Дайки взял с простыни недочищенный фрукт и сказал: - Я дочищу его, и ты поешь. – Дайки поймал на себе непонимающий взгляд Сакурая. – Остальные тоже почищу. Рё кивнул, и Аомине решил, что все-таки может присесть на постель к Сакураю, а не на стул, что стоит рядом. Рё прятал под рукава больничной кофты пальцы, все еще опасаясь действий Аомине. Мыслями понимал: сегодня он ничего не сделает, но телом боялся. Когда апельсин уже был дочищен, кожура от фрукта лежала на рядом стоящем стуле, Аомине разделил апельсин пополам, затем взял одну дольку фрукта и хотел протянуть ее на ладонь Сакурая. Но Рё немного сглупил, притормозил с тем, чтобы протянуть сжавшуюся ладонь навстречу ладони с долькой апельсина Аомине. Тогда Дайки просто поднес её ко рту Рё. И Сакурай, смотря на дольку апельсина, вдруг понял: то, что происходило всего лишь минуту назад – было извинением со стороны Дайки. И… что же, Рё, с теплотой в сердце, с полуулыбкой на губах, принял извинение Дайки. Сакурай приоткрыл рот, чтобы почувствовать сочную, сладко-кислую дольку апельсина.